Земля – Венера – Земля

Константин Дорфман-Мартынов (2024)

Попытка описания возможного будущего, представленного в жанре лженаучной псевдофантастики.

Глава 8 — Космопорт (мемуары).

Зал подтверждения регистрации находился на уровне выходов из подземок. Заходя с поверхности, фактически, я вышел на длинный и широкий балкон. Оттуда мне ещё предстояло спуститься вниз. Но вместо того, чтобы сделать это сразу, я направился к перилам и осмотрел приоткрывшееся взору могучее пространство. Где, пожалуй, можно было разместить три футбольных поля. И на зрительские трибуны к ним тоже оставалось место.

Тут произошло ещё одно событие, заставившее меня простоять на краю балкона минуты две. А, может, и больше. Глядя вниз на это хаотично движущееся скопище разодетых человеческих тел, я уловил там что-то напоминающее правильную геометрическую форму. Что-то вроде круга. Плывущего от выхода из подземок в сторону киосков регистрации. В его центре различалась тоненькая женская фигура на магнитокате. Я наблюдал её сзади. На ней был компенсирующий гравитацию комбинезон. Далее плыли два чемодана внушительных размеров. Недоумевающие лица идущих навстречу, рядом, следом, оглянувшихся создавали своими нацеленными в одну точку взорами иллюзию сомкнувшегося вокруг кольца.

Положив передние лапы на плечо девушки, подобно миниатюрной статуи Сфинкса, эти назойливые взгляды равнодушно провожала кошка. Кошку звали Астой. “Асточка в невесомости. Асточка на велотренажёре. Асточка знакомится с ароматом земных цветочков”, — Сельма показывала голграмки и посвящала меня в важные эпизоды жизни своей любимицы. Та последняя голограмма была и вправду забавна. Чистокровная сиамская кошка где-то на лесной лужайке обнюхивает белый шарик одуванчика. С одного бока уже чуточку обдутого.

С приближением эпицентра циклона назойливых разглядываний к стойкам космокомпании Hochgeschwindigkeits-Marsmensch (Сверхскоростной Марсианин) кольцо из повернутых в его направлении лиц любопытных соглядатаев редело, размывалось и сходило на нет.

“Быстренько выставить на аукцион раритетный MCL34, заместо того, чтобы тащить его с собой на Венеру, получить задаток и можно купить себе билет на один рейс”, — мечтал я украдкой. И проверил. 17 часов, и уже там. Никаких стыковок, пересадок — непрерывный космос. “Но… Дальше что?” — тут же я притормозил свои приторные грёзы. Характер у меня тогда был мощный, что мотор у MCL34, с которым я было мысленно расстался. А тормоза слабые. Ринулся бы, не задумываясь, жениться. Неравный брак. Во всех аспектах. Молодая красавица. Дочь сказочно богатых родителей. А я от равного развода ещё в себя не пришёл. Пожалуй, до сих пор. Отказ тоже бы перенёс. Легко. Не помер. Но зачем? “И где жить то?” — размышлял я, сражаясь на ходу с гипнозом подступившего ненароком счастья. Марс в мои планы никак не вписывался. Вот, если бы ещё тогда перетащили на него астероиды из пояса Койпера и кометы из облака Оорта…

Я спустился в зал. Стойки межпланетного чартера “Раструбы перигелия” находились в дальнем конце зала. Строго по диагонали. С приближением к ним скопище отбывающих уплотнялось. Я слился с толпой. Преобладали лица мрачные и торжественные. Продвигались довольно быстро.

Челноки стартовали с частотой в семь с половиной минут. Заполняли пассажирами идущие один за другим на низкой орбите двенадцать пристыковочных модулей планетолёта “Милос-4”. Это был новый тип планетолёта. До ста тысяч пассажиров. С грузовым отсеком, способным взять тонну дополнительного багажа на каждого. Понастроили, пока я спал.

Модуль на очередном витке получал от горы челнок на стыковку и перед этим отпускал обратно порожняком предыдущий. Заполнившись, модули уходили к планетолёту. Он завис на высокой орбите. Предварительный разгон от Земли начинался оттуда. А основной двигатель включать разрешалось на расстоянии сто пятьдесят тысяч километров, самое близкое. Я по такой схеме путешествовал впервые. Тридцать, двадцать лет назад я улетал с пусковой горы сразу на планетолёте. На Луну или Марс. Планетолёты те были втрое меньше новых бездвигательных челноков. Сельма путешествовала по старинке. Как я когда-то. Только двигатели стали теперь в десять раз мощнее. 17 часов… По полупараболе… Кто-то бы обзавидовался. Я даже знал — кто. В моих скитаниях за астероидами только до Марса или обратно я добирался по трое суток. Минимум. А бывало и по две недели. На смену сменщикам или со смены. Ещё 16 лет назад этот Хохгенсшвиндихкайтс-Марсменш летал только из Чиуауа. А теперь — хоть с Ширфы, хоть с Ербента.

Добрался до стоек. Прошёл подтверждение регистрации. Принял душ. Надел взлётно-посадочный скафандр. И, чтобы не толкаться у люка, выбрал челнок, стартующий через час и тридцать четыре минуты.

О чём я думал в ожидании отсчёта — этой старомодной традиции? Должен был думать о родителях, которые даже не знали о моём бегстве. Им предстояло оставаться в анабиозе ещё два года. О младшей сестрёнке, ставшей фактически старшей. Ей сдвинули анабиоз, пока она растила дочек, моих племяшек. Увы, мои мысли в этом плане были просты. Точнее, почти отсутствовали. Лишь иногда я подумывал. Мол, даже интересно, обнаружат ли пропажу мои дедушки и бабушки? Пожалуй, не заметят. Из всех их внуков я считался самым непутёвым. По всем линиям. Моя приёмная бабушка, услышав однажды от моего двоюродного единоутробного дедушки, что я поступил в общий московский техникум, к тому же по специальности бортпроводников космолайнеров среднего класса, прямо так и сказала: “Малхамовес, пере одом”.¹

Такое бездумное сидение в кресле наводило тоску. Надо было чем-то себя занять. Ничего лучшего, чем найти персональную страничку Евкурия не придумалось. И, вот, уже читал его эссе. Прекрасное эссе. Не иначе, он получил здоровый литературный импульс через свои сидения. От нобелевского лауреата Анат Черненко. Совсем не сочеталось с тем, что пришлось от него же выслушать. Даже тематику пропитания не затронул. Так, словно он задействовал намерено разные участки своего большущего крупнозернистого мозга. И счёл логичным романтический человеколюбивый аспект своего сознания от меня скрыть. От случайного пассажира, склонного к увлечениям гоночными автомобилями с двигателями внутреннего сгорания. Что ж. Авось, и мне теперь что-то косвенно перепадёт, раз я на тех же креслах успел немножко посидеть.

Размышляя столь оптимистично, я открыл созданный литературным генератором текст и переписал ещё одну главу. Доля абсурда там уже не явно, а очевидно зашкаливала. Степень художественности оставалась сомнительной. Однако, я продолжил работать с этим текстом.

Салон челнока постепенно заполнялся. В кресло рядом села молодая симпатичная дама. Можно было с ней побазарить. Познакомиться. На будущее. Но барышнино выражение лица явно не пламенело энтузиазмом. Что различалось ясно сквозь визор шлема её взлётно-посадочного скафандра. Как, впрочем, то же и самое можно было сказать и об остальных попутчиках. И я не являлся исключением.

Начался отсчёт. На нуле челнок дёрнулся, вверх, подобно забирающейся в гору веренице тележек роллер-костэра, и начал ощутимо ускоряться. Не Формула 1, но… “Поехали!” — почти прокричал кто-то спереди. Забывший, очевидно, отключить микрофон от скафандрового динамика. “Гагарин!” — еле расслышалось, как сквозь шлем пробубнила моя соседка. Не знаю, что в её интонациях преобладало, восхищение или сарказм.

Примечания.

¹Через несколько месяцев Леопольд бежал из дома. В трюме океанского парохода достиг Китая. В пути его укусила крыса. Из Китая он направился в Европу. Обосновался почему-то в Бельгии. Суровый дед Исаак не читал его открыток. “Малхамовес”, — говорил дед, — “пере одом”. Сергей Довлатов “Дядя Леопольд”.