Саврасы без узды. Истории из купеческой жизни

Николай Лейкин

Этот сборник юмористических рассказов из жизни купечества и других примечательных типажей — от чиновников до бедняков — показывает жизнь петербуржцев с самых разных сторон. Раскрывает их отношение к техническим новшествам, найму прислуги, правам жильцов, показывает, как вели себя люди на праздниках: как церковных, вроде Пасхи, так и светских, например, на Новый год и именинах. Оказывается, многие так не желали праздновать собственные именины, что сказывались больными или отсутствующими, но и это их не спасало, потому что ушлые гости приходили угощаться и без приглашения. Не обходит вниманием приметливый автор и совершенно особенное дачное сообщество. В конце XIX — начале XX века петербуржцы предпочитали нанимать дачи в надежде отдохнуть на свежем воздухе, но там их подстерегали другие коварные удары судьбы, например, бешеные собаки… или прельстившиеся симпатичным соседом жены.

Быки Литейного моста

По новому, но в то время не совсем еще отстроенному Литейному мосту переходит через Неву народ. Некоторые останавливаются и смотрят вдоль по реке. На Выборгскую сторону перебираются купец, купчиха и их маленький сынишка. Они идут гуськом. Купчиха несет в руках чашку кутьи, завязанную в носовой платок.

— Иду и сама думаю: а вдруг как все это подломится и мы кверху тормашками? — говорит она.

— Так что ж из этого? Ведь книзу полетишь-то, а не кверху, — отвечает купец.

— Тебе хорошо шутить-то, ты плавать умеешь, а каково мне, коли я по-топорному?.. Окромя того, с нами дите бессмысленное.

— Ежели ты насчет Гаврюшки, то он смышленее тебя. Сейчас за быка ухватится. Им не шути.

— За какого быка?

— А вот что под нами-то. Ведь под нами теперича каменные быки, а поверх их мостики положены.

— С рогами?

— Вот дура! Ну поди, разговаривай с ней! А еще ребенка дитем бессмысленным называешь. Где ж это видано, чтоб мостовые каменные быки были с рогами.

— Так ведь медные же быки около скотопригонного двора стоят с рогами, отчего же и каменным с рогами не быть?

— Вот и толкуй с ней! — возвышает голос купец. — «Отчего»! «Отчего»! — передразнивает он жену. — Оттого, что по плану не выходит. Ну, взгляни вниз. Как тут рогатых быков поставить?

Купчиха останавливается около перил и заглядывает вниз.

— Да я и безрогих-то быков не вижу, — говорит она.

— Ах ты, полосатая, полосатая! Коли бы ты винным малодушеством занималась, сейчас бы порешил, что ты до радужного черта допилась. Неужто ты думала, что под мостами бывают быки с головой, на четырех ногах и машинным хвостом машут? Каменные устои здесь быками называются, а между них пролет. Вот эти глыбины-то — быки и есть.

— Зачем же они быками-то называются?

Купец вышел из терпения и начал:

— За глупость. Самая глупая вещь — баба, и ейным именем чугунная болвашка называется, чем сваи вбивают, потом идет бык — на нем мосты ставят и, наконец, кобыла деревянная, а на ней глупых баб стегать бы следовало, потому что глупое к глупому идет.

— Ах, как хорошо, ах, как чудесно такую ругательную словесность на свою родную жену при всем честном народе испускать! — обиделась купчиха.

— Да как же не испускать-то? Ты хоть каменного быка, так и того из терпения выведешь.

К разговору их прислушивался тоже остановившийся около перил мастеровой с мешком инструментов за плечами и с пилой в чехле.

— Не в тот бубен звонишь, купец, — вмешался он. — Тут совсем другое руководство; камни эти мостовые потому быками называются, что перед тем, как их на дно опускать, надо живого быка убить и потопить его, чтобы воденик не обозлился. Тогда он и будет милостив, а нет — какую хочешь крепость клади — все размоет и опрокинет. Когда дом на земле строят, то в фундамент домовому деньги золотые кладут, чтоб его ублаготворить, ну а воденику быка жертвуют.

— Мели, Емеля, твоя неделя! — возразил купец.

— Нет, уж ты мастеровому человеку поверь! Я мастеровой человек, я знаю! — стоял на своем столяр. — Так спокон века мосты строят. Отчего этому самому мосту спервоначалу такая незадача была, что, как только начнут кесонт на дно опускать, он сейчас возьмет да и опрокинется? Водяной портил, потому что быком удоблетворен не был. Мы туточные, с Выборгской, и это дело чудесно знаем. Строитель этого моста — анжинер Струве — пожалел водянику живого быка, а он ему назло два кесонта с живыми христианскими душами опрокинул. Нам здешние-то рабочие рассказывали, и десятник один мне говорил: «Мы, — говорит, — наперед ему насчет быка предуведомление делали, а он, как аккуратный немец, приценился у мясников на площадке, да те с него дорого запросили. „Ну, — говорит, — и так сойдет“». Поставили кесонт — кувырком, поставили другой — то же самое. Бился-бился, увидал, что супротив водяной силы ничего без удоблетворения не поделаешь, и купил быка. Как только его убили и бросили в воду, так и дело на лад пошло. И действительно, вот теперь в лучшем манере назло перевозчикам по мосту ходим, — заключил столяр.

— Сердятся, поди, перевозчики на строителя-то? — спросил купец.

— Страсть! Еще бы не сердиться, коли он у них выручку отбивает. «Мы, — говорят, — рано ли, поздно ли, а бока ему намнем». Сказывают, что спервоначала-то с удовлетворением к нему ходили, кузовок вина и кулек с чаем и сахаром носили, только запри, мол, мост и не пущай публику, да не принял он от них.

— Где ж на чай и сахар польститься, коли эдакий подряд держит! — согласился купец.

— Что чай и сахар! Перевозный арендатель готов бы и коляску с парой рысаков прожертвовать, да боится, чтоб по шее не попало. Это мне один перевозчик рассказывал.

— Что ж, это хорошо, коли человек твердый. Вот мы теперича на Охтинское кладбище идем, так помянем его за это. Как строителя-то звать?

— Струве, инженер Струве, — отвечал мастеровой.

— Это фамилия, а имя-то как?

— Имя-то! Да немец он, так, поди, наверное, Карл Иваныч.

— Ну, коли немец и Карл Иваныч, то в православное заздравное поминовенье записывать нельзя. А жаль, потому добра публике много делает. Вот у меня теперича жена ни в жизнь бы через перевоз не поехала, потому страх как воды боится, а тут идет.

— Потап Потапыч, да я его под видом Ивана могу помянуть, — откликнулась купчиха.

— Нет, уж это не модель. Действительности никакой не будет. Ну, чего ж стала? Трогайся в путь-то. Рада, что постоялый двор себе нашла.

Купеческое семейство снова тронулось гуськом в путь. Мастеровой шел сзади их.

— Купец, а купец, поди, ведь новопреставленного родственника на кладбище-то поминать идешь? — спрашивает он.

— Его самого, — дал тот ответ.

— Поди, такие мысли в голове содержишь, чтоб в трактир зайти перед кладбищем-то?

— Верно! Что верно, то верно. Угадал. Попродуло меня на мосту-то.

— А коли угадал, то пригласил бы и мастерового человека с собой за компанию на пятачок выпить.

— За угадку изволь.

— Ну уж… Что уж… Это до святой-то кутьи? Да где ж это видано! — застонала жена.

— Анна Мироновна, цыц! Молчать! Ты знаешь, что я этого скуления не люблю! — прикрикнул на нее купец.