Саврасы без узды. Истории из купеческой жизни

Николай Лейкин

Этот сборник юмористических рассказов из жизни купечества и других примечательных типажей — от чиновников до бедняков — показывает жизнь петербуржцев с самых разных сторон. Раскрывает их отношение к техническим новшествам, найму прислуги, правам жильцов, показывает, как вели себя люди на праздниках: как церковных, вроде Пасхи, так и светских, например, на Новый год и именинах. Оказывается, многие так не желали праздновать собственные именины, что сказывались больными или отсутствующими, но и это их не спасало, потому что ушлые гости приходили угощаться и без приглашения. Не обходит вниманием приметливый автор и совершенно особенное дачное сообщество. В конце XIX — начале XX века петербуржцы предпочитали нанимать дачи в надежде отдохнуть на свежем воздухе, но там их подстерегали другие коварные удары судьбы, например, бешеные собаки… или прельстившиеся симпатичным соседом жены.

В помещении клуба художников

Открытие помещения клуба художников. Вечер. Комнаты залиты огнями, отражающимися в гигантских зеркалах. Публика только еще сбирается. Являются, главным образом, посмотреть помещение, о котором много прокричали в газетах. Все бродят по комнатам и останавливаются перед предметами убранства. В особенности обращают на себя внимание двое мужчин: один маленький, с завитыми усиками, в вычурном фраке, с бриллиантовыми запонками на сорочке и со складкой шляпой на белом подбое в руках; другой — плечистый верзила в черном сюртуке, сидящем на нем, как на манекене, и в пестром бархатном жилете. На шее у него массивная золотая цепь от часов с бриллиантовой задвижкой; рыжая борода подстрижена, волосы жирно напомажены. Он в зеленых перчатках и то и дело растопыривает пальцы. Очевидно, ему неловко. И маленький мужчина, и верзила разговаривают полушепотом.

— Ну что, Ульян Трофимыч, есть ли у вас в Угличе такая роскошная антимония? — спрашивает маленький и тут же прибавляет: — Ни в жизнь! Да ты рот-то не очень открывай, а делай так, как бы равнодушию подобен и пустой интерес… А то нехорошо. Сейчас скажут: «Вон лаптехлебатели приперли». Ходи слободнее и держи себя наподобие аристократа. Вон Иван Федорович Горбунов как ходит: любо-дорого глядеть!

Верзила приободрился и зашагал, подбоченившись.

— А штуки важные есть! — сказал он, кивая на гобелены, висящие на стене.

— Эти вот и посмотреть можно, потому — картины. Тут для всякого интерес — какой они из себя сюжет составляют, — отвечает маленький и останавливается.

— Какие картины! Это пелены.

— Ну вот! Нешто на пеленах станут эфиопского царя изображать? А тут эфиоп с фараонами море переходит, — возражает маленький. — Чего уж не знаешь, так лучше молчи. Это картинные ковры. Надо полагать, их сама графская бабушка в старину вышивала. Прежде ведь рукодельницы-то были — страсть!

— А ежели это ковры, то зачем же они их на стены повесили?

— А кто ж их знает! Может статься, и от сырости, стена сыра. Ну, посмотрел и будет. Шагай дальше!

— Постой, дай канделябры-то посмотреть. Эка махина! На таком подсвечнике даже удавиться можно человеку — смело выдержит.

— Зачем давиться! От хорошей жизни не давятся. А это сделано так, чтоб во время картежной игры свечи на стол не ставить. Поддвинул, к примеру, под эдакий подсвечник игральный стол, словно под березку, и стучи себе с богом всемером по рублю аршин. Чудесно!

— Да, брат, под таким подсвечником, ежели тебе и на радужную полушубок вычистят — ничего, не обидно, — соглашается верзила и задирает голову кверху.

Маленький дергает его за рукав.

— Ульян Трофимыч, говорю тебе: не разевай рта, а содержи в себе равнодушие! В душе можешь, как хочешь, сочувствовать, а виду не подавай. Смотри, как аристократы действуют… Ему все равно. Ему скажут, к примеру: «Моншер, смотри какая картина…» А он сейчас тонким тоном: «Наплевать!» Действуй и ты так. Ну, трогай!

Вошли в китайскую комнату, убранную фарфором. Две дамы и офицер рассматривают китайской работы тарелки, прикрепленные к стене. Маленький и сам умиляется.

— Вот это изображение большого интереса! — говорит он. — Смотри, Ульян Трофимыч!

— Наплевать! — отчеканивает верзила и отворачивается.

Присутствующие обращают на него внимание. Маленький конфузится.

— Зачем же плевать в тарелки? Это посуда, — говорит он, стараясь поправить дело, берет товарища под руку и быстро уводит его в другую комнату. — Ну, брат, с ног срезал ты меня! — восклицает он. — Какой такой сюжет будут про нас иметь в голове эти самые аристократы! Нешто можно так неучтиво при дамах!..

— Да ведь ты сам же меня учил, — оправдывается верзила.

— И вовсе даже не так. Аристократический граф делает только вид, что ему как бы наплевать, а ты уж и все слово обозначил. Ты бы уж лучше на самом деле плюнул в тарелки. Нешто это делают? Настоящий аристократ сделает кислое лицо и отвернется. Нет, брат, ваш Углич — совсем деревня! Долго еще тебе тереться в Петербурге, чтоб человеком стать! Пожалуйста, будь в аккурате. Ты вот сейчас это слово вывез, а дамы подумали, что это про них. Нехорошо. Офицер мог вступиться. И опять же, коли ежели что тебе очень нравится, — сделай приятную улыбку и скажи: «Недурно». Вот и все. Понял?

— Еще бы не понять! Сеня, неужто это тарелки на стенах-то понатыканы? — интересуется верзила.

— А ты думал, как? Известно, тарелки. У господ завсегда такая мода. Купцы парадную посуду в стеклянную горку ставят, а графы на стену вешают.

Вошли в синюю гостиную.

— Видишь, на стенах-то парча вместо обой, — шепчет маленький мужчина и крутит ус.

— Кажись, парча-то не подходила бы на этот образец, — замечает верзила. — Ведь это священная материя. Она на ризы идет.

— Ну вот! В ваших же местах ее бабы на кокошниках носят. Эко зеркалище-то какое! Шесть человек на нем в ряд выспаться могут. Совсем для аристократа!

— Зачем же артистократам такие зеркала?

— А чтоб во всей натуре на себя смотреть. Из бани пришел, почесалось — ну, и смотрит, где у него прыщ вскочил.

— Махина! — восторженно шепчет верзила. — Я даве это зеркало за дверь принял и чуть было в него ногой не шагнул.

— А ты будь осторожнее. Из такого зеркала ежели каблуком смятку сделать, так десятка радужных недосчитаешься.

Товарищи отвернулись, но в это самое время за спинами их раздался женский возглас:

— Ах, боже мой! Это зеркало, а мы думали, что дверь.

Две какие-то дамы действительно натолкнулись на стекло и, упершись в него руками, стояли сконфуженные.

— Недурно! — отчеканил во все горло верзила и захохотал.

— Дядя Ульян! Ты у меня совсем голову снял! — воскликнул маленький и потащил верзилу вон из гостиной.

Они пробежали анфиладу комнат и остановились в буфете.

— А ей-богу, здесь вот в этом самом месте много чище! — заговорил верзила, начал снимать перчатки и, обратясь к буфетчику, сказал: — Позвольте-ка нам пару рюмочек горностаю!