Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея

Николай Лейкин (1888)

Антон Павлович Чехов, прочитав новую книгу Николая Александровича Лейкина, писал ему в личной переписке: «„Стукин“ имеет значение серьезное и стоит многого (по моему мнению) и будет служить чуть ли не единственным памятником банковских безобразий нашего времени; к тому же фигурируют в нем… птицы более высшего порядка. Если в „Сатире“ [имеется в виду роман «Сатир и нимфа», уже выходивший в нашем издательстве] хороши частности, то „Стукин“ хорош в общем». Сложно не разделить мнение отечественного классика и не увлечься как многочисленными интригами, так и многочисленными яркими бытовыми деталями, делающими повествование таким интересным и достоверным. Мелкий банковский служащий Стукин получает возможность продвинуться по карьерной лестнице благодаря тому, что директор банка Хрустальников выбирает его, чтобы выдать за него свою беременную любовницу. Однако это не единственная возможность, которой пользуется Стукин…

Глава VII

Визит невесте

Игнатий Кирилыч Стукин подходил к подъезду дома, где жила Матильда Николаевна.

В подъезде встретил Стукина швейцар. Задобренный в прошлый раз рублевой бумажкой для знакомства, на сей раз он уже не приставал с требованием снять калоши и только сказал:

— Да ведь Лавра Петровича там нет.

— Мне его и не надо. Я к Матильде Николаевне, — отвечал Стукин.

— К Матильде Николаевне? Ну смотрите, примет ли…

— Как же не принять, если она меня сама звала.

— Нет, я к тому, что там у них уж один гость сидит.

Стукин поднялся по лестнице и только что хотел нажать у дверей пуговку электрического звонка, как дверь отворилась, и из нее, пятясь на лестницу, вышел юный кавалерийский юнкер. Не замечая Стукина, он послал в открытые двери летучий поцелуй и стал спускаться с лестницы. Стукин юркнул в отворенную дверь. В прихожей около дверей стояла сама Матильда Николаевна. Увидав Стукина, она несколько оторопела.

— Вы каким манером?.. — вырвалось у ней.

— Я-с?.. Да ведь вы сами изволили звать меня, Матильда Николаевна. Вы сказали: приходите как-нибудь перед театром, после пяти часов. Лавр Петрович изволили на это согласиться, вот я и пришел.

— Ах да… Виновата… Я совсем забыла… К тому же вы так вдруг… без звонка… Я так перепугалась… Милости просим, мосье… Все позабываю, как вас…

— Стукин… Игнатий Кирилыч Стукин.

— Прошу покорно в гостиную, мосье Стукин. Снимайте шубу и пойдемте… А я вот провожала одного моего родственника. Горничная приготовляет мне платье к сегодняшнему спектаклю, так я сама… Добрый мальчик он, но глупенький еще… Я так и смотрю, впрочем, на него, как на неразумного, ветреного мальчика. — Косметики не были в большом ходу у Матильды Николаевны, а потому при свете лампы, хорошо освещавшей маленькую прихожую, можно было видеть, как она, говоря эти слова, покраснела. — Ну, пойдемте в гостиную, — еще раз прибавила она, когда Стукин снял с себя шубу.

— Прежде всего, позвольте мне вам, как даме-с… Дамы любят сладкое… — начал Стукин и подал Матильде Николаевне коробку конфет.

— Мерси. Это Лавр Петрович прислал? — спросила она.

— Нет-с, это от меня… Я сам-с… Лавр Петрович даже и не знают, что я сегодня отправился к вам.

— Скажите, какой вы милый и любезный… Я даже и не ожидала.

— Во мне, Матильда Николаевна, души много. Я все понимаю-с… Только бы меня поняли… Я всегда готов-с…

Они вошли в гостиную.

— Садитесь, пожалуйста. Лавр Петрович здоров ли? Он у меня сегодня не был, да и вчера не заезжал. Разве вот, может быть, сегодня в театре его не увижу ли? — говорила Матильда Николаевна.

— Слава богу-c… Я их видел мельком в правлении, когда они проходили в директорскую, но сам в директорскую не заходил, чтоб засвидетельствовать им свое почтение. У нас, знаете, управляющий этого не любят и сердятся. Им все кажется, что на них жаловаться идут. Это то есть управляющему-то… — пояснил Стукин.

— За что же жаловаться? Разве он нехорошо обращается со служащими?

— Не то чтобы нехорошо-с… У них и не разберешь, ласковы они или неласковы, потому всегда без улыбки и лицо строгое, а они не так поступают. Для себя — все, а для служащих — ничего, особливо для мелких. Сами пользуются, берут под долгосрочные векселя, и много берут, а служащим даже малостью попользоваться не дают. Теперь билеты процентные или акции… Очень многие служащие могли бы извернуться, купить каких-нибудь плохоньких, низко стоящих бумажек и заложить повыгоднее, а они ничему этому не внимают. Дают они попользоваться и своему зятю, двум племянникам, старшему кассиру, бухгалтеру, а уж больше никому… А ведь у нас служащих-то в правлении шестьдесят человек кроме артельщиков. Вот господин управляющий и боится, что кто-нибудь из этих служащих придет в директорскую да и начнет: так, мол, и так, господин директор, дозвольте и нам… Ведь у нас директора в банке ничего не знают-с и ничего не понимают-с… Дела делает управляющий, а они только подписывают. Они только для украшения… Они, так сказать, извините за выражение, все равно что кот в лабазе. Придут, посидят и уйдут.

— И Лавр Петрович, стало быть, у вас в банке — все равно что кот в лабазе? — спросила Матильда Николаевна.

— Нет, они-то еще не так… Они все-таки иногда занимаются, а то у нас есть такие, которые только приезжают для того, чтоб рассказать друг другу, какая новая французская мамзель в Петербурге проявилась, где хорошие устрицы продаются, кто какое пари на бегу выиграл, — вот и все. Приедут с завтрака из фруктовой лавки, поговорят и поедут обедать к Борелю в ресторан.

— Кот в лабазе… Директора в банке для украшения, все равно что кот в лабазе… Прелестное сравнение… — улыбалась Матильда Николаевна. — Да вы большой остряк, Стукин. Я и не подозревала за вами такой прыти.

— Хе-хе-хе… — захихикал Стукин, спохватился и прибавил: — Только уж вы, пожалуйста, Матильда Николаевна, не рассказывайте об этом Лавру Петровичу, что я их котом в лабазе назвал, а то они обидятся и мне может выйти неприятность.

Матильда Николаевна как бы встрепенулась.

— Не рассказывать? Ну хорошо, хорошо… — заговорила она. — Только, мосье Стукин, услуга за услугу. Я не скажу Лавру Петровичу, что вы его назвали котом в лабазе, а вы, в свою очередь, не рассказывайте ему, что вы встретились у меня с этим мальчиком, с юнкером. Я не боюсь Лавра Петровича, он даже, кажется, знает, что у меня есть родственник-юнкер, но, знаете, он старик, а старики все ревнивы. Он и верит мне, а все-таки ревнует. Так даете мне слово молчать?

— Помилуйте, да разве я смею разглашать? С какой стати? — отвечал Стукин.

— Ну вот… Не болтайте… Вообще не болтайте… Что видите — молчок… И тогда мы будем жить с вами в мире и согласии. Ну, чем вас прикажете потчевать?

— Ничем-с. Мне уж довольно одной вашей ласки и вашего упоительного взгляда, — проговорил Стукин.

— Как? Как вы сказали?! — оживленно вскрикнула Матильда Николаевна.

— Ласки и упоительного взгляда. — Стукин повторил и сконфузился.

— Браво, браво… Да вы совсем галантный кавалер, умеете комплименты говорить.

— Отчего же мне и не говорить комплименты? Ведь я, Матильда Николаевна, тоже человек, ведь я тоже чувствую и мне очень приятно, когда я пред такой прекрасной и красивой дамой тет-а-тет. Это только управляющий да Лавр Петрович меня за человека не считают.

— Вы мне нравитесь, мосье Стукин, право, нравитесь, — сказала Матильда Николаевна. — Выпейте что-нибудь. Ну, хотите вина? Хотите мадеры? Ах да… Обедали ли вы? Я хотя уже и пообедала, но у нас всего осталось. Я велю вам накрыть на стол.

— Пообедал-с… Благодарю покорно… Сегодня я даже в трактире за семьдесят пять копеек пообедал, а не дома. Вот разве винца рюмочку…

— Даша! Дай сюда бутылку мадеры! — крикнула горничной Матильда Николаевна. — Отчего же это вы сегодня обедали в трактире, а не дома?

— Жалованье получил-с, и уж с прибавкой: вместо сорока рублей шестьдесят.

— В месяц?

— Конечно же, не в день.

— Ах, как вы мало получаете! Бедный, бедный…

— Что ж вы поделаете? Лавр Петрович только впереди горы золотые сулят, а пока еще ничего я от них не вижу. Дали семьдесят рублей на новую парочку платья, а просил на шубу — отказали. Шубенка у меня очень плохонькая. Придется с вами куда пройтиться, так даже срам… Вы в эдаком прелестном наряде, а я…

— Куда пройтиться?

— Да ежели бракосочетание-то с вами, как желают Лавр Петрович…

— Ах да… Так вы на мне хотите жениться?

— Ежели я вам не противен, то мне даже очень приятно и я за честь считаю…

— Нет, вы мне даже нравитесь… Вы добрый… Но будем говорить прямо… Ежели вы на мне женитесь, то я вам наперед говорю: я вам не позволю себя ни в чем стеснять…

— Помилуйте, да разве я смею?..

— Ну, то-то же… Смотрите, ни в чем, ни в чем… Что бы я ни делала — вы должны молчать. Вы будете иметь у меня комнату, которую Лавр Петрович вам омеблирует по вашему вкусу, вы будете пользоваться столом, прислугой, но уж мешать мне не извольте. Я вам мешать не буду, и вы мне не мешайте. Чего вы смеетесь? Так теперь очень многие делают, даже в высшем кругу делают. Вы будете у себя на половине, а я у себя… За столом мы будем сходиться вместе. Вы отправитесь в одно место, куда вам надо, а я — в другое… И тогда мы будем жить в согласии. Я вам буду даже изредка давать денег…

— Лавр Петрович обещались положить мне тысячу восемьсот рублей в год жалованья от банка, когда я женюсь, — отвечал Стукин. — Теперь-то только они на посуле, как на стуле. Сулят, а на шубу не могут дать.

— На шубу вы получите. Я скажу ему.

— Матильда Николаевна, сделайте такое одолжение… Ей-богу, шуба у меня срамная.

Стукин встал и поклонился.

— Все будет. Пейте же вино… Пейте и делайте мне формальное предложение руки и сердца, — сказала Матильда Николаевна. — Ну-с…

Стукин выпил рюмку и сказал, приложив руку к сердцу:

— Матильда Николаевна, осчастливьте…

— Хорошо. Я согласна… Ну, целуйте руку… Ах да… После свадьбы вы должны мне выдать отдельный вид на жительство.

— Зачем же отдельный вид, если мы будем жить вместе?

— Ах, боже мой! Ну а вдруг мне вздумается съездить за границу… Не возражайте, не возражайте, не возражайте, это так надо, а потому лучше вперед условиться.

Стукин молчал.

— Ну-с, а теперь отправляйтесь домой. Мне пора одеваться в театр, — сказала Матильда Николаевна. — Да про юнкера Лавру Петровичу ни гугу…

— Гроб, могила… Прощайте, Матильда Николаевна. — Стукин начал уходить и замялся. — Не можете ли вы, Матильда Николаевна, от себя дать сто рублей на шубу? А когда я получу от Лавра Петровича, то я вам возвращу с благодарностью.

— Сто рублей? Пожалуй. Только вы насчет юнкера-то молчок…

Она отправилась в будуар и вынесла Стукину сто рублей. Тот раскланялся, поцеловал еще раз у ней руку и удалился.