Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2

Сергей Вербицкий (2024)

Действие романа-продолжения «Братья Карамазовы 3 том 2 Книга» довершает череду событий не делая временного перерыва. Также и творческий метод автора получает развитие, начатый в 3 томе 1 Книги. На этот раз Алексей Карамазов отправляется из Швейцарии в Париж, а затем Лондон, где он продает свою душу Мефистофелю. В этом романе также получает развитие вопроса Достоевского о том, что же такое Карамазовщина, как национальная черта русского характера.

ПИСЬМО

Сегодня Алексей Федорович, решил отправиться на Главпочтамт, чтобы в который уже раз проверить не пришло ли письмо из России. Он очень ждал этого послания от своей приемной дочери Екатерины Алексеевны, беспокоясь о ее судьбе и благосостоянии.

И вот подъехав на трамвае на улицу Монт-Блан, где в 1892 года выстроено J. и M. Camoletti весьма респектабельное здание в викторианском стиле Главпочтампа Женевы. На его террасе были установлены высотой в три с половиной метра десять статуй, представляющих народы, которые использовали почтовые услуги: Европа и Индия (высеченные J. Salmson), Аравия и Африка (C. Vicari), Северная Америка и Монголия (Rodo de Niederhausen), Южная Америка и Океания (г. Реимондом), Малайзия и Египет (Л.с. Iguel), Алексей Федорович, зашел за его железную ограду, поднялся по его ступеням и оказался внутри здания в довольно просторном зале, с высокими, в два этажа, потолками. На его удивление внутри оказалось не так много посетителей, и он в очередной раз притаив дыхание подал в маленькое стеклянное окошечко свой новый швейцарский паспорт, сказав, как научила его Ева Александровна: — Bonjour Mademoiselle! J'attends une lettre de la Russie (Добрый день мадмуазель! Я жду письмо из России).

Молодая девушка, небрежно глянула на документ и принялась перебирать заказные письма, собранные в коробке. Спустя короткое время она вытащила серого цвета конверт и что-то прочитав на прикрепленной к нему бумажке принялась отсчитывать деньги. Как оказалось, Алексей Федорович получил не только послание от Екатерины Алексеевны, но и денежный перевод от нее на сумму пять тысяч рублей. Обрадованный этим неожиданным известием он не стал вскрывать на месте конверт, а уже на извозчике отправился к себе на квартиру. Оказавшись один в комнате, не раздеваясь и при полном волнении Алексей Федорович, начал читать письмо:

Доброго вам здоровья папа.

Получила от вас весточку и не мало о вас расстроилась. Как могло случится с вами что вы остались без средств? С этим письмом посылаю вам 5000 рублей, хоть я и сама не могу похвастать своим удовлетворительным денежным содержанием, потому как наш свечной заводик закрыли и мне пришлось не мало средств употребить для удовлетворения денежного довольствия уволенных рабочих, хотя бы на три месяца их жизни.

Не оценима здесь оказалась помощь моего жениха Радиона Ивановича, который взял на себя все хлопоты по улаживанию всех процессов закрытия завода. Надо сказать, вам дорогой папа, что он проявил себя как рачительный и дальновидный хозяин. Также спешу вам сообщить, что никак не позднее апреля месяца у нас с ним состоится обряд венчания и мы наконец-то образуем семью и я стану замужней дамой.

Учитываю ваше положение и роль в нашем многострадальном государстве, скажу вам что у нас начались забастовки на железных дорогах. В стачках участвуют тридцать железных дорог с требованием увеличении на 30 процентов жалованья служащих что эквивалентно восьми рублям.

Так же в прошлом месяце, если вы не знаете, произошло сокрушительное поражение в войне с Японией, в сражении под Мукденом. Газеты пишут о 90 тысячах погибших с нашей стороны.

А в нашей столице в ночь на 26-е февраля в гостинице «Бристоль», эсер-террорист Швейцер при изготовлении бомбы погиб от произошедшего взрыва большой мощности.

Наш же царь обещает начать реформы церкви и созвать совещательную думу, видимо надеясь снизить протестный накал, который с каждым днем становиться все сильнее.

Ну и в завершении моей беседы с вами драгоценный папа, хочу вам сообщить грустную для вас новость. 13 марта Определением Священного Синода Русской Православной церкви: вас извергнул священный сан, дорогой отец. Я глубоко скорблю и сочувствую вам…

Дальше Алексей Федорович читать не смог, текст письма выпал из его рук, а сам он тяжело опустился на рядом стоящий стул. Возвел глаза к потолку и промолвил: «Господи, за что, Ты наказываешь меня?»

В скорби моей

В скорби моей никого не виню.

В скорби — стремлюсь к незакатному дню.

К свету нетленному пламенно рвусь.

Мрака земли не боюсь, не боюсь.

Счастья ли миг предо мной промелькнет,

Злого безволья почувствую ль гнет, —

Так же душою горю, как свеча,

Так же молитва моя горяча.

Молча пройду я сквозь холод и тьму,

Радость и боль равнодушно приму.

В смерти иное прозрев бытие,

Смерти скажу я: «Где жало твое?»

(Мирра Лохвицкая (1894-1904))

Не известно сколько бы длилось его оцепенение от постигшей скорби, как неожиданно раздался звук колокольчика над входной дверью. Алексей Федорович медленно встал и открыл. На пороге стояли Петр Моисеевич и Ева Александровна.

— Господа, товарищи. Я не смогу вас сейчас принять, поскольку нахожусь в не здравии, — сказал он.

— Как угодно, будет вам, мы не беспокоить пришли, — сказал Рутенберг.

— Да! Мы только пригласить вас хотим, и просить…, — сказала, лучезарно улыбаясь Ева Александровна.

— О чем? — спросил Алексей Федорович.

— Ну, так сказать, совершить обряд, — заминаясь произнес Рутенберг.

— Не говорите загадками. Ближе к делу. Чем обязан?

— Дорогой Алексей Федорович, мы с Петром Моисеевичем решили пойти под венец…

— То бишь соединить наши жизни и поскольку вы священнический сан имеете, то мы пришли вас просить…

— Как вы смогли?! — произнес Алексей Федорович, остолбенев с открытым ртом.

— Ну, мы сами еще в неосознанности сего факта находимся, но природа иногда предъявляет некие требования и хочешь или не хочешь приходится подчинятся ей, — витиевато попробовала объяснится Ева Александровна.

— Я должен вас огорчить. Меня этого самого сана лишили. Вот извольте прочесть, — собравшись с духом, из последних сил пытаясь сохранить самообладание, сказал Алексей Федорович и подал Рутенбергу письмо. Тот быстро пробежал глазами по строчкам и вновь обратил свой взгляд на него.

— Да-с. Значит о дате нашего события мы вам сообщим дополнительно и теперь мы уходим и просим прощение за напрасное беспокойство. Я теперь вижу, что вам не здоровится, — сказал Петр Моисеевич, возвращая письмо.

«Молча пройду я сквозь холод и тьму,

Радость и боль равнодушно приму.

В смерти иное прозрев бытие,

Смерти скажу я: «Где жало твое?», — подумал Алексей Федорович.

— Ну…? — глядя пристально в глаза Рутенбергу, процедил сквозь зубы Алексей Федорович, и не дождавшись ответа закрыл перед ними дверь.