Межгорье

Юлия Устинова (2023)

Виктория: Я очень нуждалась в деньгах, а также убежище, безопасном месте, где бы можно было спокойно подумать о том, как жить дальше. Однако, найдя его, я оказалась в ещё более запутанном положении…Андрей: Я искал помощницу по хозяйству, а получил гораздо больше. И не я один…Клим: Черт знает, что эта девушка здесь забыла, но назад ее уже никто не отпустит…

Глава 8. Виктория

На часах почти два часа, а мне все не спится.

Лучи прожектора, рассекая ночную мглу, освещают часть заднего двора и ветви деревьев. Похоже, Андрей либо забыл выключить свет, либо все еще там, с Тарой.

Выскользнув из-под одеяла, я надеваю штаны и спускаюсь вниз, собираясь выйти и немного подышать воздухом. Возможно, короткая ночная прогулка поможет уснуть.

Однако свет вдалеке привлекает мое внимание. Да и тропинка, подсвечиваемая садовыми светильниками на солнечных батареях, так и манит пройтись по ней.

Ночью на заимке все иначе — жутко и таинственно.

Темнота, окружающая со всех сторон, сужает пространство, а светлые стволы берез наводят ужас, когда я принимаю один их них за человека в белом балахоне.

В питомнике, а, вернее, в вольере, стоящем особняком от остальных, я нахожу Андрея. Он сидит прямо на полу возле Тары и поглаживает ее. Рядом на складном столе лежат ножницы, флакончик со спиртом, какие-то тряпки.

Со стороны основной части питомника доносится возня и беспокойные поскуливания. Кажется, этой ночью всем не спится.

— Ты чего тут? — спрашивает Андрей, увидев меня.

— Не могу уснуть. Вот решила немного прогуляться. Ну как дела?

— Первый на подходе, — отвечает мужчина.

Я с тревогой оглядываю Тару.

Собака выглядит усталой, даже измученной. Высунув язык, она тяжело дышит, то поскуливает, упираясь мордой в ладонь хозяина, то задирает голову и расфокусированным взглядом смотрит себе под хвост. — Она еще не… Господи, так уже сколько времени прошло! Сделай что-нибудь! Ей же больно! — прошу Андрея.

— У меня есть для тебя плохая новость: роды — это всегда больно, — усмехается Боголюбов.

Я слышу справа еще один короткий хриплый смешок и замираю.

Клим тоже здесь.

Повернув голову, всматриваюсь в темноту и различаю его силуэт. Парень сидит в зоне, которую не покрывает свет прожектора. Так что я даже его сначала и не заметила.

— Очень остроумно, — сухо замечаю я.

— Она молодец, — Андрей осторожно массирует живот Таре. — Она справится сама. Просто иногда это затягивается. У Тайгушки, например, в который бы раз она не рожала, щенки появлялись каждые полчаса. Все индивидуально. Как и у женщин.

Я с жалостью смотрю на собачку.

— Бедные… Они рожают и мучаются ради вашей наживы.

— Ты удивишься, но это не всегда прибыльное дело, — говорит Андрей.

— Ты сам говорил, что это бизнес, — припоминаю один из наших первых разговоров.

— Не придирайся к словам. Знаешь, что отличает хорошего заводчика от плохого?

Я пожимаю плечами.

— Знания? Опыт?

Андрей качает головой.

— Ответственный и серьезный подход к животным. Продажа щенков — это лишь малая часть того, чем мы тут занимаемся, — объясняет он. — И, какими бы злодеями мы тебе не казались, мы любим своих собак. Та же Тайга. Мы ее больше не вяжем. Пенсию она себе заработала. А другой бы использовал ее до последнего.

Андрей произносит это немного снисходительно, словно пытается успокоить ребенка, и меня пронзает укол совести.

Я вечно лезу не в свое дело.

Несколько минут ничего не происходит. Тара, явно испытывая муки, время от времени поскуливает. Ее живот то расслабляется, то встаёт колом, но Андрей не отходит от нее ни на шаг: гладит живот, чешет между ушами и успокаивает Тару, называя ее умницей и обещая, что все скоро прекратится.

Начиная замерзать, я переминаюсь с ноги на ногу и обхватываю себя руками. Всё-таки в конце августа ночи уже холодные, тем более в гористой местности. Сна теперь вообще ни в одном глазу. Да и, признаюсь, хоть и тревожно, но любопытно. Хочется узнать, чем все закончится.

Правда я отхожу подальше от вольера, чтобы не нервировать Тару и не стоять над душой у Андрея. Закинув голову и любуясь звездным небом, думаю о том, почему не сделала этого раньше. Пока меня совершенно бесцеремонно не обхватывают две большие руки.

Я даже не слышала, как Клим подошел сзади.

— Я запретила тебе трогать меня, — ворчу на него, напрягая мышцы.

— Я помню.

Клим говорит это так нагло, словно хочет сказать: “Молчи, женщина, и делай, что тебе велят”, отчего у меня по телу пробегают мурашки.

— Клим? — дергаю плечом, стараясь игнорировать это волшебное ощущение соприкосновения моей кожи с его натренированными мускулами.

Боже… Он опять по пояс голый…

— Я просто тебя согрею, — вздыхает парень.

Надеясь на поддержку, я смотрю на Андрея, но тот никак не комментирует ситуацию. Сначала даже паникую, но тепло обволакивает меня, становится так приятно. Вскоре я начинаю думать, что объятия парня — не такая уж и плохая идея. Мне реально холодно.

— Ты когда-нибудь одеваешься? — говорю первое, что пришло в голову, лишь бы заполнить неловкую тишину.

Причем, если кому-то тут и неловко, то лишь мне. Андрей занят Тарой. А Климу до лампочки на всякие неловкости.

— Одежда для слабаков, — усмехается Клим.

— Лет в семь — восемь он постоянно болел… — все-таки Андрей решает поучаствовать в разговоре. — Однажды мне это надоело, и я начал штудировать все о закаливании. С тех пор Клим так и ходит, как Маугли.

— И зимой? — я поворачиваю голову.

— Нет. Зимой я хожу в медвежьей шкуре, — хмыкает парень.

— Серьезно?! — удивленно восклицаю.

Мою реакцию Боголюбовы встречают дружным раскатистым хохотом. И от того, как смеется Клим, меня даже потряхивает, когда его грудная клетка вдавливается в мою спину.

— А ты чего так укутался? — стараясь сохранить лицо, подтруниваю над Андреем. — Сына заставил голым ходить, а сам?

На Боголюбове помимо клетчатой рубашки надета поношенная джинсовая куртка.

— Ну я предпочитаю раздеваться только в особых случаях, — улыбается мужчина.

У меня же в мозгу проносится: по пятницам.

А потом Андрей говорит что-то про потуги, и Тара начинает рожать. Не мгновенно конечно. Но даже мне понятно, что именно происходит. И, чтобы не видеть этого, я выскальзываю из объятий Клима и отворачиваюсь.

Только он снова сгребает меня в охапку. На этот раз я не возражаю. Наверное, во всем виновата ночь и темнота. Если бы сейчас светило солнце, я бы точно не позволила Климу обнимать меня, но ночью все, как будто бы, не по-настоящему.

Мы стоим лицом к лицу. Вернее, мое лицо находится где-то напротив его кадыка. Не зная, куда деть руки, так и держу их прямо по швам.

— Когда я увидел это в первый раз, меня стошнило, — успокаивающе шепчет Клим.

— Да? И сколько тебе было?

— Не помню. Я был мелким пацаном.

— Наверное, собачьи роды — не то, что должны видеть мальчики.

— Отец был того же мнения и не пускал меня смотреть.

— Тогда как ты увидел?

— Подсматривал, — с гордостью признается парень.

Я смеюсь.

Мы стоим так еще приличное время. И наш тесный телесный контакт кажется мне все менее странным. Мы оба взрослые, совершеннолетние люди несмотря на то, что Клим младше меня на пять лет, и мы не делаем ничего плохого. Да тут даже присутствует отец парня. Объятия бывают разные. И не все их них что-то обозначают…

По крайней мере, так я себя уговариваю.

А затем Андрей зовет нас.

— Какой маленький… господи, — я с умиление смотрю на крошечного щеночка коричневого окраса. Он еще мокрый и слепой, но такой хорошенький. — Это же чудо!

— Хочешь дать ему имя? — спрашивает Андрей. — Это мальчик.

— Я?

— Давай, назови его, — Клим поддерживает отца, стоя рядом.

— Я не могу вот так придумать, — говорю в растерянности, разглядывая Тару. — Кроме Хатико на ум ничего не приходит.

— Прояви фантазию. Кому нужен миллиардный Хатико? — ухмыляется Андрей. — Хозяева потом, скорее всего, дадут ему другую кличку, но нам же надо как-то его отличать.

— Ну он пухлый и коричневый. Пусть будет Потап. Сойдет?

— Годится. Потапов у нас еще не было, — замечает мужчина.

Я присаживаюсь на корточки и смотрю на щенка сквозь сетку.

— Маленький. Тебе холодно? Ты голодный, да? — наблюдаю, как щенок ползет к материнскому животу, повинуясь врожденному инстинкту. Только Тара вдруг отпихивает его и неуверенно встает на задние лапы. — Она не хочет его кормить?

— У нее опять схватка. Вот, видишь? — Андрей гладит бок собаки.

Я замечаю, что ее живот каменеет.

— И сколько раз так будет?

Андрей накрывает новорожденного пеленкой и пожимает плечами.

— Все тоже индивидуально. УЗИ мы не делали, но, я могу предположить, что пять точно будет. Оно же как… Бывает, что после покрытия тремя кобелями сука кое-как принесет двух щенков, а бывает и одной случки достаточно для появления шести крупных детенышей.

Я изумленно таращу глаза на Тару.

— То есть… собака может родить щенков от разных отцов? За раз?

Андрей кивает.

— Да. Видишь ли, у сук бывает несколько волн овуляции. А сперма живет несколько дней. Могут сложиться условия, что оплодотворение произойдет от нескольких партнеров… Но преимущество, конечно, у того, кто был первым.

— Ого. Я не знала. А сколько было партнеров у Тары?

— Два, — говорит Клим.

И Андрей продолжает:

— Сначала она долго никого вообще к себе не подпускала, а потом… вошла во вкус.

Мужчины умолкают, а у меня неожиданно першит в горле.

— Ясно, — от столь откровенной темы вдруг становится не по себе.

Дальше снова все превращается в сплошное ожидание. Второй щенок не торопится появляться на свет. Я начинаю зевать. И замерзла как собака несмотря на объятия Клима.

— Идите спать. Похоже, я тут на всю ночь зависну, — говорит Андрей. — Но главное — дело пошло.

— Ладно. Удачи. Надеюсь, все пройдет хорошо, — говорю я.

— Мне прийти, сменить тебя? — спрашивает отца парень.

— Нет, отдыхай. Пусть хоть кто-то из нас выспится. Будешь завтра впахивать за двоих.

— Если что — зови, — говорит Клим.

Пока мы идем от питомника до двора, Клим не произносит ни слова и держится немного позади. Но, стоит мне свернуть к дому, как я замечаю, что парень идет следом.

— Ты же спишь там, — напоминаю ему, скидывая вьетнамки и указывая пальцем направление, где находится дом на дереве.

— Я в курсе, — разувшись, Клим ждет, пока я открою дверь.

Я снова ни черта не понимаю, что на уме у этого парня.

Развернувшись к нему лицом, отхожу к двери.

— Клим… — и нервно сглатываю, — ты же не подумал, что я дала тебе зеленый свет? — спрашиваю его.

— А если так? — он делает шаг и замирает, нависая надо мной. — Думаешь, ты меня остановишь?

— Клим… — я готовлюсь дать отпор, но неожиданно замечаю на лице парня улыбку.

— Да расслабься. Я просто займусь хлебом.

— Ночью?

— Да. Сейчас зафигарю тесто.

Сказав это, Клим протягивает руку и нащупывает ручку двери, слегка коснувшись моей талии. Я шарахаюсь в сторону, чтобы пропустить его, и захожу следом.

— Сейчас? — недоверчиво смотрю на спину парня, который идет на кухню.

Клим пожимает плечами.

— Да. Оставлю подниматься, а сам спать пойду. Потом встану через пару часов и отправлю хлеба в печь.

— Зачем это делать так рано? — я останавливаюсь в пороге кухни. — Какая необходимость? Хлеб можно и днем печь. Его можно вообще не печь, а купить.

— Ну а я его пеку.

Наблюдая за тем, как парень вытаскивает из нижнего ящика стола огромную миску с мукой и надевает большой черный фартук, я зависаю в пороге.

Мне становится интересно.

— И давно?

— С шестнадцати лет.

Мой взгляд мечется от его сосков, торчащих по бокам от нагрудника, к сильным рукам, удерживающим миску, пробегает по предплечьям и бугристым плечам, скользит по шее. Чтобы не пустить слюни, приходится даже закусить губу. И почему этот парень выглядит так сексуально? Почему он не обычный и не тощий? Я была бы только за.

— Странное увлечение для молодого человека, — говорю я, выдержав паузу.

— Странный — это все, что нужно знать обо мне.

Клим сует руку в карман фартука, который располагается на уровне промежности, и достает оттуда кусок черной ткани. Через пару секунд, когда парень завязывает ее на голове, до меня доходит, что это бандана.

Отвечаю, это самый горячий пекарь в мире.

— Помощь нужна? — спрашиваю Клима, пока он моет руки.

— Нет. Обычно, я стряпаю в одиночестве.

— Стряпаю… — передразниваю его. — Господи ты боже. Ладно. Я, пожалуй, пойду спать, — разворачиваюсь на пятках.

— Вика? — окликает меня парень.

Со скучающим видом я оглядываюсь.

— Что?

— А что ты подумала?

Он тщательно вытирает руки полотенцем.

— Ты о чем?

— Ну когда я пошел за тобой.

Я пожимаю плечами.

— Ничего. Не знаю.

— А я знаю, — уголки его губ растягиваются. — Ты надеялась, я займусь тобой.

— У кого-то бушуют гормоны, — я устремляю взгляд к потолку.

— У кого-то тоже, — парирует парень.

— Счастливо оставаться.

— Вик? — Клим снова меня зовет.

— Ну что еще?! — откликаюсь, теряя терпение.

Хватит с меня на сегодня его намеков.

— Мне нужен совет, — серьезным тоном произносит Клим.

— Совет?

— Скажи, а что нравится девушкам?

— В… каком смысле? — я хмурюсь, озадаченная внезапной сменой темы.

— В смысле, что я должен сказать, чтобы ей понравилось?

Опустив глаза, я обдумываю его вопрос.

— Ты о той девушке, что тут была?

— Неважно.

— Даже не знаю, — вдруг я чувствую необъяснимое разочарование. — Сделай ей комплимент. Например, скажи, что у нее красивые глаза.

— И ей это понравится? — Клим смотрит на меня недоверчиво.

— Откуда я знаю? Скажи — узнаешь!

Помедлив, Клим перекидывает полотенце через плечо и приближается ко мне. Я смотрю на него, а он — на меня — пристально и бесстыже. Меня пронзает догадка.

— Вика, у тебя пиздец какие красивые глаза, — наконец выдает парень.

Я фыркаю. Меня разбирает смех.

— Я так и знала.

— Тебе не понравилось, — усмехается Клим.

— Нет, — я снова прыскаю, заметив в его глазах лукавые искорки.

— Дерьмовые ты даешь советы, Вика. Иди спать, — распоряжается парень.

Я качаю головой.

— Ну извини. Кто виноват, что ты так бездарно ими пользуешься. Спокойной ночи, — бросаю напоследок.

И только поднявшись по лестнице, замечаю, что улыбаюсь, как дура, от уха до уха.

Климу точно не нужны никакие советы. Он и без них прекрасно осведомлен, что нужно делать и что говорить, чтобы девушка рядом с ним почувствовала себя особенной, несмотря на его манеры, нахальство и привычку сыпать непристойностями. Но меня это не колышет.

Ой, да кого я обманываю?