Кабул – Кавказ

Виталий Волков (2001)

2000 год. Четыре опытных диверсанта из Афганистана стремятся через Кавказ и Москву попасть в Германию. У них одна цель — совершить в Германии теракт такого масштаба, какого еще не видел мир. Они намерены шесть лет готовить взрыв на стадионе Кельна, во время одной из игр чемпионата мира по футболу. Московский писатель Балашов никогда не писал ни о террористах, ни о войне. Его герои — из среды советских интеллигентов восьмидесятых годов, потерявшихся в российских девяностых. Неожиданно он получает выгодное предложение — написать книгу о советско-афганской войне. И перед ним отворяется дверь в мир новых для него людей, а линия его жизни пересекает путь диверсантов. Роман «Кабул — Кавказ» был закончен летом 2001 года, за несколько недель до теракта 11 сентября. Это — не детектив, не триллер. В начале 2000-х критики назвали его романом-взрывом. Тогда они сравнивали его то с антивоенными романами Ремарка, то с книгами-расследованиями Форсайта, а то и с эпосом «Война и мир» Льва Толстого. На самом деле «Кабул — Кавказ» — первая книга трилогии «Век смертника», жанр которой, по крайней мере в русской прозе, еще не получил своего названия. Вторую часть романа, продолжающую историю героев «Кабул — Кавказа», издательство «Вече» также готовит к первому изданию.

1979 год. Кабул

Три кошмара

Спать хотелось крепко, а вместо сна вышла какая-то потная ерунда. Времени на сон оставалось немного, но Куркову успели присниться целых три кошмара. В первом его жена требовала купить ей черные чулки, и он, уступив, чтобы только она от него отстала, обливаясь потом, копошился в куче цеплючих колготок, скользких трусиков и всякого прочего женского белья, сваленного в большую корзину, под насмешливыми взглядами продавщиц. Мужской кошмар. Но самое кошмарное в этом первом кошмаре было то, что в одной из наглых девок-продавщиц Курков узнал Иркину скоро созревшую племянницу, к которой он, грешным делом, не раз исподтишка пристраивал свой совсем не родственнический глаз.

Племянница шаловливо перемигивалась с напарницей и нашептывала той, будто ищет «дядя» трусики вовсе не для «тетки», а для любовницы, проживающей нынче в городе Калинине. «Откуда она, стерва, знает про Надежду?!» — мучался, ворочался во сне Алексеич. Кстати, чулки он так, кажется, и не нашел, с головой зарывшись в пахнущем дешевым сладковатым парфюмом тряпье, и перетек в следующее сновидение.

Он стоял с Шарифом и с Барсовым в темном подвале, нет, пожалуй, не в подвале, а в сыром погребе. Каждый держал в руках по большому тупоносому молотку. «Ну, заколачивай», — громко сказал Барсов и подошел к лежащему на земле простому гробу. Гроб был уже накрыт крышкой. Куркову стало неловко за поднятый Барсом шум, и он оглянулся на Рафа. Тот покачал головой и сделал шаг вперед. «Алексей, иди и ты. У тебя удар могучий», — Барсов махнул Куркову рукой, поднял молот и долбанул что было силы по гулкому гробу. Курков тоже замахнулся, стукнул по дощатой крышке, но вышло неловко и хило, руки не слушались, будто ватные. «Что, ослаб совсем? Смотри, как у Шарифа выходит», — пожурил Барсов и стукнул снова. «А кто там?» — спросил Курков. Ему мучительно хотелось заглянуть под крышку. Барсов странно усмехнулся, будто знал и о том, в ящике, и об Алексеиче что-то эдакое, интимное. Куркову показалось, что похожую усмешку он видел совсем недавно. «Кто, кто! Мы и лежим. Ты сегодня прямо как маленький, Алексей Алексеич».

То, что в гробу лежат они сами, Куркова нисколько не удивило. Напротив, такая ясность даже успокоила его. Огорчало другое — теснота. Как они втроем там умещаются? «А мы там ссохшиеся, как сухофрукты. Сухофрукты видели?» — прочитал его мысли Шарифулин и со всей своей коряжистой силой влудил кувалдой по ящику, от чего тот вздрогнул и подскочил, как живой. «Но-но, полегче, разбудишь», — недовольно проворчал Барсов. «Сами же просили, — обиделся Шариф и обернулся к Куркову. — Вот начальство, сами не знают, чего хотят. Я же говорил, все уместились. Теперь только сверху пришпаклевать покрепче…»

Курков вгляделся в крышку гроба, ставшую матовой, полупрозрачной, и под ней, в ящике, увидел лицо, узнать которое не было возможности, но ему показалось, что он угадал в этом лице собственную жену, тоже ехидно, меленько ухмыляющуюся над ним. Алексея взяла досада, что ребята разыграли, «купили» его. Бросив инструмент, он побежал к выходу, стукнулся головой, а выхода не было, сверху на него надвигалась глухая деревянная крыша, снаружи доносились раскаты огромного молота. Алексеич коротко выпал из сна, охнул и провалился в следующий.

Он шел в цепочке вторым по узкой горной тропе. Было сумеречно и сыро, хотелось остановиться, присесть, завернувшись в сухое и теплое. Но сзади в спину дышал тот же Раф Шарифулин, а впереди двигалась вверх знакомая грузная фигура. Шли молча, но вдруг в тишине выкрикнула короткое и резкое слово птица. После этого слова густой воздух прорезало, вспороло с треском, словно серую мешковину, и тот, кто шел первым, упал лицом в землю и разбился на части, будто был это не человек, а хрупкий стеклянный манекен. Курков наклонился и постарался собрать осколки, желая понять, кто же шел перед ним, но осколки были слишком мелки и никак не складывались в лицо. Он обернулся к Рафу за помощью, однако сзади уже никого не было. Курков побежал по тропе в обратном направлении, но упал и повредил ногу. Он пополз с трудом, грудь сдавила одышка. Тут Курков и очнулся от сна окончательно.

Лоб был влажен, похоже, поднималась температура, и в желудке не было привычного покоя. Необходимо было срочно поправлять здоровье, искать водку, рис, отваривать курагу, глотать спасительный активированный уголь, к чему опытный майор немедленно и приступил, не обращая внимания на ворчание досыпающих свою пайку товарищей. Но за всеми этими медицинскими заботами ему нет-нет да вспоминалась загадочная улыбка Барсова и осколки знакомого лица.

Ночной кошмар вспомнился Куркову еще раз, когда рано утром они затаскивали в ГАЗ деревянные ящики с живым спецгрузом. В ящиках были просверлены дырки, чтобы министрам легче дышалось, и этим они отличались от гробов. Но все равно Алексеичу мешало жить нехорошее предчувствие. Барсов, то ли угадав настроение подчиненного, то ли по какой-то другой причине, не включил Куркова в группу «доставки», а старшим по операции назначил Рафа. Оно и верно. Шариф был не только бесстрашен — кого здесь бесстрашием удивишь, — в минуту крайней опасности он становился убийственно хладнокровен и расчетлив. И еще Шариф не был тем первым из курковского сна, шедшим ночью по горной дороге…

Грузовик выехал с виллы с небольшой задержкой: в последний момент вспомнили о колесах, решили подкачать. Потом водиле потребовалось в сортир, куда он и скрылся надолго, покрываемый негромким, но убедительным матом, — министры, разложенные по ящикам, уже лежали упакованными в кузове. Хорошо было бы вообще послать к черту этого дурного ларионовского водилу, но геологи все еще плохо разбирались в топографии местности, могли заплутать.

— Да оставьте вы его, дурни, пусть облегчается. Может, он вообще КАМом засвеченный или паками. Думаете, спят здесь наши братья по разуму? — на свой лад успокаивал товарищей Медведев.

— Если он засвеченный, то и мы все уже прозрачные. Ты об этом лучше не говори и не думай, — посоветовал Барсов, который тоже заметно нервничал перед отсылкой груза.

В тот самый момент, когда водитель ГАЗа все же переместился из сортира за руль и включил зажигание, председателю Революционного совета Афганистана по срочному делу позвонил его племянник.

— Дядя, — сказал родственник без особых церемоний, — Ватанжар исчез.

— Когда? — спросил Амин, еще не успевший по-настоящему проснуться. Его удивило не столько исчезновение министра внутренних дел, сколько радостное возбуждение в звенящем голосе своего семейного военного человека.

— Не знают. Похоже, что уже вчера.

— Где он? Может быть, заболел?

Племянник хмыкнул и задержался с ответом. Звоня дяде, он не знал, такой ли уж новостью окажется для него исчезновение министра, или председатель отлично знает, когда пропал и куда делся герой Саурской революции.

— Дядя, у военной разведки возможности ограничены. Я не хотел задействовать КАМ. Может быть, он и заболел, но только мои люди говорят, что Ватанжар исчез. А наши славянские друзья присылают тем временем десантников и держат в аэропорту транспортник.

Теперь уже Амин взял паузу. Если между прибытием десантного батальона и исчезновением силового министра действительно существовала связь, тогда вставал вопрос: стоит ли искать «майора Мухаммеда», поднимать шум и, идя напролом, выяснять отношения с Советами по-бычьи, или же лучше действовать тихо, постараться удержать контроль над ситуацией и осторожно выяснить, кто там, в далекой Москве, мутит воду и бросает тень на плетень добрых отношений в период самого обострения классовой борьбы.

— Дядя, — напомнил о себе племянник, — надо хотя бы перекрыть аэропорт, дороги из города. Хотя дороги перекрывать уже поздно. Мы теряем время. Пора задействовать наших людей в КАМе. И гнать оттуда затаившихся врагов!

— А для чего нам время? — спросил председатель, и его собеседник поразился непривычной безмятежности волевого и решительного лидера.

«Для чего время? Если Мухаммед и правда сбежал и прячется где-то в стране — куда ему деться? Здесь у него врагов поболе будет, чем друзей. Но если русские, что-то проведав о разногласиях, решили вытащить Ватанжара, если они захотят поиграть через него в свою игру… Тогда тем более не стоит с ними ссориться в открытую — мы найдем средства и время их переубедить. Хотя, конечно, мерзавца министра к ним выпускать нельзя. Нечего баловать».

— КАМ привлекать пока не будем. Я сам поговорю с Сарвари. А вот искать должны. Мы не можем бросаться министрами. Ищите, хоть все дно Кабул-реки переройте, но найдите мне Ватанжара. Только тихо. Самолеты удерживать не будем. Проблем с Москвой я не хочу. Это ясно?

Племянник узнал наконец старого Амина. Но все равно он не понимал, уже давно не понимал, с какой стати его дядя так заботится о мнении полоумных стариканов из Советского Политбюро, повторяя ошибку своего учителя. Повторяя ошибку, рискуешь повторить судьбу! Однако спорить с председателем, тем более по телефонной связи, племянник не стал, и вскоре дополнительные военные патрули появились на улицах Кабула и на афганских дорогах.

Председатель Амин срочно вызвал к себе министра госбезопасности, но и того нигде не обнаружили. Ни дома, ни в ведомстве. Секретарь был явно растерян — товарищ Сарвари вчера уехал на незапланированную встречу с министром внутренних дел и с тех пор не появлялся. Первая рабочая встреча на сегодня назначена на полдень. Семья? Семьи товарища Сарвари в городе нет, как известно, он отправил домашних отдыхать в Советский Союз…

Амин стиснул зубы и стукнул ладонью по столу. Потом вышел в бар, расположенный перед его спальней, выпил минеральной воды. Позвонил племяннику и потребовал, чтобы тот срочно приехал, взяв с собой нескольких надежных офицеров охраны. И уже после этого велел секретарю оповестить заместителей глав силовых министерств, чтобы те явились к нему на совещание. Немедля, сей же час.

Когда лейтенанту Измаилу Горбанди сообщили, что в аэропорту проходит загрузка советского транспортника и что штатские ребята носят какие-то большие ящики, штук семь или восемь, он сам не рискнул дать приказ на проведение осмотра. Все-таки не кто-нибудь, а «товарищи» грузили спецоборудование. Горбанди лишь исправно отбил рапорт непосредственному начальнику и стал ждать указаний. Видимо, начальник запросил своего начальника или дело закрутилось по какой-то другой схеме, но когда сверху пришел ответ, что досмотр, вообще говоря, надо провести, только не обижая «товарищей», — проводить его уже не было никакой возможности: самолет набирал скорость на полосе. Однако лейтенанту Горбанди приятно было выслушать похвалу лично от капитана безопасности за проявленную бдительность и осмотрительность в действиях.

Другое мероприятие, проводившееся уже бригадой ребят из госбеза, тоже не дало никаких толковых результатов — уцепившись за грузовик, доставивший ящики в аэропорт, камовцы протаскались по жаре по всему городу и добрались до закрепленной за шурави виллы, где, как показала простая проверка документов, поселились геологи.

Вскоре после того, как самолет приземлился в Баграме, а груз был переправлен в Москву, в Фергане начали готовить к отправке новые партии «геологов», а Центр подготовки «геологических» партий в подмосковной Балашихе принялся работать в усиленном режиме.