Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

XXIII. Лекция продолжается

Выпив рюмку наливки, Акулина подсела поближе к Катерине, обняла ее и сказала:

— Рассказывай, Катеринушка, рассказывай еще, как мне быть с Трифоном Иванычем. Ты такая умная да сведущая, все знаешь, как и что, а я ведь дура и ничего этого не знаю, то есть ничегошеньки.

— Напирай на невры, как я сказала, вот и все, — отвечала Катерина. — С неврами все сделаешь. С неврами он у тебя шелковый будет, и тогда ты из него хоть веревки вей.

Акулина слушала и улыбалась во всю ширину лица. «Невры» ей очень понравились.

— Так ты говоришь, первым делом пустить невры и денег требовать? — спросила она.

— Денег, денег… Сто рублей в месяц. Мне-де обшиться надо, бельишко кой-какое себе сделать. Ведь у тебя хорошего, тонкого белья нет. Какая же это дама, коли без тонкого белья! У тебя вон рубахи-то из грубого деревенского полотна… Я ведь видела. А нешто это можно для дамы? Надо из тонкого голландского и с кружевами, с прошивками.

— Действительно, у меня рубахи-то из сестрина полотна. Сестра Василиса сама в деревне ткала.

— Ну, вот видишь… А в таких-то рубахах ты настоящей даме будешь и не под кадрель. Потом юбки тебе надо, потом пеньюар надо.

— Как ты сказала?

— Пенюар.

— А это что такое — пеньюар?

— Капот такой распашной, в котором ты можешь без стесненьев по утрам быть. Ты вот теперь вся на застежках, и тебе тягостно, а тогда будет у тебя все врознь… И пеньюаров надо три: два летних с кружевами и один зимний из какого-нибудь кашемиру, а то из шали…

— А ты, милушка, расскажи портнихе какие мне пенуары надо, — упрашивала Акулина. — Я портниху призову, а ты и расскажи.

— Да, конечно же, расскажу.

— Ну, то-то… А я тебе за это хорошенькой матерьицы на платье у Трифона Ивановича вымотаю. Пенуары-то эти, поди, дорого будут стоить?

— Какие закажешь, из какой материи.

— Нет, я к тому, что, может быть, они дорого стоят, так что сто рублей, которые я от Трифона Ивановича через невры получу…

— Да зачем тебе будет сто-то рублей тратить? Ты просто скажи, чтобы портниха подала Трифону Ивановичу счет… А сто рублей не тронь, сто рублей в чулок.

— Кроме ста рублей? Милушка, да он не заплатит.

— Невры… С неврами все заплатит.

— Да неужто?!

— А вот попробуй. Ты дура и при своей красоте силы своей не понимаешь. Деньги ты должна прятать на черный день. Ну вдруг он у тебя умирает? Вот ты и с деньгами. Вы тогда с мужем на эти деньги и кабак в деревне открыть можете, и трактир, и постоялый двор.

— Нет, нет, милушка, с мужем я не хочу… Муж отнимет и прогуляет.

— Ну, про себя деньги береги. Да я бы еще и не то на твоем месте сделала, — сказала Катерина.

— А что такое? Скажи, милушка… — заинтересовалась Акулина.

— А то, что когда ты от Трифона Ивановича хорошенько пооперишься по мелочам, то прямо приступай к нему насчет дома…

— Насчет какого дома?

— Насчет дома на Петербургской стороне или на Выборгской…

— То есть как это?

— Очень просто: чтоб купил на твое имя дом. Ты начни с ним тихо, благородно и вразумительно. Спервоначалу приласкайся к нему хорошенечко, а когда он растает, то и начни вразумительно: «Так, мол, и так, Трифон Иваныч, все люди смертны, а я вас ужасти как люблю… Теперь я при вас сыта, обута, одета и в неге живу, а умрете вы, так с чем я останусь? Ведь я, мол, тогда должна простирать руку помощи и просить у проходящих, потому ваши племянники не станут меня поить, кормить и в неге содержать. Так ежели вы, мол, меня скоропалительно любите, то купите дом на мое имя, чтобы я получила с него доход на пропитание и вас на молитвах своих поминала, как отца и благодетеля. Не покиньте меня, сироту».

— Что ты, что ты! Не купит он дома… — перебила Катерину Акулина.

— Невры пусти… С неврами он все купит.

— Милушка, и с неврами не купит.

— Купит. Не приставай только обо всем сразу. Ты полегоньку… Сначала деньги, потом часы с цепочкой… Потом проси, чтоб портнихе по счету заплатил, а после всего этого уж и к дому приступай.

— Ой, душечка, не купит!

— Не купит с одного раза, так поработать надо. Не раз, не два невры припустить, а раз пять, шесть. Чего его тебе жалеть-то? Дошкуривай каждый день целую неделю, да и шабаш. Чуть он к тебе с улыбкой подойдет — ты сейчас ему: «Ах, оставьте меня, пожалуйста». Он еще — ты взвизгни благим матом и упади в обморок.

— На пол? Да ведь я расшибиться могу.

— Зачем же на пол? Падай на диван, на кровать, в кресло.

Акулина улыбалась и говорила:

— Дом-то ведь хорошо бы… Жила бы я тогда да жила в своем доме. И под старость бы он мне остался, этот самый дом…

— Еще бы.

— Ах, твоими бы устами, Катеринушка, да мед пить!

— Будешь вести дело умеючи, так и не дом от старика заполучишь.

— А что же еще, душечка?

— Духовное завещание старик может тебе подписать. Дескать, завещаю, что все после моей смерти ей, Акулине… крестьянке такой-то, Акулине такой-то.

— Что ты, милушка! Да разве это можно?

Акулина даже ужаснулась.

— Сумей только сделать, чтобы старик без тебя дыхнуть не мог — и поверь, что на твое имя будет у него сделана духовная.

— Чтобы и лавки, и деньги — все мне?

— Да, тебе. Чего ты головой-то трясешь? Сделает, ежели сродственников своих возненавидит. А ты потрафляй так, чтобы он сродственников своих возненавидел.

— Не сумею я этого, милушка, сделать.

— Ты не сумеешь, так я помогу. Я-то на что при тебе?.. Эх, ежели мне твою красоту да какого Трифона Ивановича, так уж у меня давно бы вдесятеро против твоих подарков от него было!

Акулина слушала и как бы ошалевала от всего того, что она слышала.

— Дом, дом… — твердила она.

— Да, дом, — отвечала Катерина. — Сначала дом, а потом духовную, что, дескать, все мои капиталы и лавки, все имущество…

— И неужто все это можно через невры?

— Ну, при этом невры неврами, а кроме того, и ум нужен, потому тут следует действовать осторожно.

— Ума-то вот у меня… Разве уж потом нагуляю.

— Водись с умными людьми, слушайся умных советов.

— Милушка, да я всегда готова… Что ты научишь, то я и сделаю. Ты вот говоришь, что надо прежде всего под сто рублей невры припустить — ну, я и припущу. Завтра же припущу, — сказала Акулина.

Катерина взглянула на часы и вскрикнула:

— Батюшки! Как я засиделась-то у тебя! Поди уж моя полковница теперь на все комнаты орет, что куда это я запропастилась. Прощай, девушка, будь здорова. Завтра утречком забегу к тебе.

Катерина расцеловалась с Акулиной и побежала домой.