Неточные совпадения
Одного только для живущих девиц у нас не полагается — платьица
бы немецким покроем не шили да головку
бы завсегда покровенну имели,
хоть бы маленьким платочком повязывались, потому
что так по Писанию.
— Так
что же
что четвертый день?
Хоть бы шестой был али седьмой, так и то невелика беда, — сказал Смолокуров.
— Знать-то знает… как не знать… Только, право, не придумаю, как
бы это сделать… — задумался приказчик. — Ну, была не была! — вскликнул он, еще немножко подумавши. — Тащи шапку, скидавай сапоги. Так уж и быть, избавлю тебя, потому знаю,
что человек ты добрый — языком только горазд лишнее болтать. Вот
хоть сегодняшнее взять — ну какой черт совал тебя первым к нему лезть?
— Ах, дуй их горой! — вскликнул Василий Фадеев. — Лодки-то, подлецы, на берегу покинут!.. Ну, так и есть… Осталась ли
хоть одна косная?.. Слава Богу, не все захватили… Мироныч, в косную!.. Приплавьте, ребята, лодки-то… Покинули их бестии, и весла по берегу разбросали… Ах, чтоб вам ро́зорвало!.. Ишь
что вздумали!.. Поди вот тут — ищи их… Ах, разбойники, разбойники!.. Вот взодрать-то
бы всех до единого. Гля-кась,
что наделали!..
Разгорелись глаза у Марка Данилыча. То на Орошина взглянет, то других обведет вызывающим взглядом. Не может понять,
что бы значили слова Орошина. И Седов, и Сусалин
хоть сами тюленем не занимались, а цены ему знали. И они с удивленьем посматривали на расходившегося Орошина и то же,
что Марко Данилыч, думали: «Либо спятил, либо в головушке хмель зашумел».
— Да
хоть сегодня же, только
что жар свали́т, — сказал Смолокуров. — Сейчас пошлю, сготовили
бы косную, а мало — так две.
— Ничего, дело не плохое, — отвечал Смолокуров. — Тут главное дело — охота. Закажи ты в любой гостинице стерляжью уху
хоть в сорок рублев, ни приятности, ни вкуса такого не будет. Главное дело охота… Вот
бы теперь, мы сидим здесь на бережку, — продолжал благодушествовать Смолокуров, — сидим в своей компании, и семейства наши при нас — тихо, приятно всем…
Чего же еще?
—
Что ж из того,
что доверенность при мне, — сказал Зиновий Алексеич. — Дать-то он мне ее дал, и по той доверенности мог
бы я с тобой
хоть сейчас по рукам, да боюсь, после
бы от Меркулова не было нареканья… Сам понимаешь,
что дело мое в этом разе самое опасное. Ну ежели продешевлю, каково мне тогда будет на Меркулова-то глаза поднять?.. Пойми это, Марко Данилыч. Будь он мне свой человек, тогда
бы еще туда-сюда; свои, мол, люди, сочтемся, а ведь он чужой человек.
— Вот оно
что! — сказала Таисея. — Так это ты его умчал. А я таки на него погневалась, посерчала. Думаю, как же это так? Гостил, гостил, рады ему были ото всей души, всячески старались угодить, а он
хоть бы плюнул.
— Я не тороплюсь, — отвечал Веденеев, — и надивиться не могу, с
чего другие горячку порют. Вот
хоть бы Марко Данилыч. Развязку только задерживает, а покупатели крепятся, да такие рассрочки платежей предлагают,
что согласиться никак невозможно — двенадцать да осьмнадцать месяцев.
— Да при всяких, когда до
чего доведется, — отвечал трактирщик. — Самый доверенный у него человек. Горазд и Марко Данилыч любого человека за всяко облаять, а супротив Корнея ему далеко. Такой облай,
что слова не скажет путем, все
бы ему с рывка. Смолокуров, сами знаете, и спесив, и чванлив, и держит себя высоко, а Корнею во всем спускает. Бывает,
что Корней и самого его обругает на
чем свет стоит, а он
хоть бы словечко в ответ.
А Митеньки все нет как нет.
Что станешь делать? Пошел Никита Федорыч с безотвязным Морковниковым,
хоть и больно ему того не хотелось. «Все равно, — подумал, — не даст же покоя с своим хлебосольством. Теперь его ни крестом, ни пестом не отгонишь». И наказал коридорному, как только воротится Веденеев либо другой кто станет Меркулова спрашивать, тотчас
бы повестил его.
— Побыть
бы тебе в моей шкуре, так не стал
бы подшучивать, — сказал на то Меркулов. — Пишут: нет никаких цен, весь товар
хоть в воду кидай… Посоветоваться не с кем… Тут не то
что гривну, полтину с рубля спустишь, только
хоть бы малость какую выручить… Однако ж мне пора… Где сегодня свидимся?
Хоть бы размыкать
чем кручину».
— Еще
бы не тосковать!.. До кого ни доведись… При этакой-то жизни? Тут не то
что истосковаться, сбеситься можно, — сердито заворчала Марьюшка. — Хуже тюрьмы!.. Прежде, бывало,
хоть на беседы сбегаешь, а теперь и туда след запал… Перепутал всех этот Васька, московский посланник, из-за каких-то там шутов архиереев… Матери ссорятся, грызутся, друг с дружкой не видаются и нам не велят. Удавиться — так впору!..
— А ты пока молчи… Громко не говори!.. Потерпи маленько, — прервала его Фленушка, открывая лицо. — Там никто не услышит, там никто ничего не увидит. Там досыта наговоримся, там в последний разок я на тебя налюбуюсь!.. Там… я… Ой, была не была!.. Исстрадалась совсем!..
Хоть на часок,
хоть на одну минуточку счастья мне дай и радости!.. Было
бы чем потом жизнь помянуть!.. — Так страстно и нежно шептала Фленушка, спеша с Самоквасовым к верхотине Каменного Вражка.
— Эх ты, Петенька, мой Петенька!.. Ох ты, сердечный мой! — вскликнула она, страстно бросаясь в объятия Самоквасова. —
Хоть бы выпить
чего!
Хоть бы словечко Петр Степаныч сказал и, уверяя,
что ему необходимо сейчас же куда-то ехать, убежал почти от Веденеева.
— Придумать не могу,
чем мы ему не угодили, — обиженным голосом говорила она. — Кажись
бы, опричь ласки да привета от нас ничего он не видел, обо всякую пору были ему рады, а он
хоть бы плюнул на прощанье… Вот и выходит,
что своего спасиба не жалей, а чужого и ждать не смей… Вот тебе и благодарность за любовь да за ласки… Ну да Господь с ним, вольному воля, ходячему путь, нам не в убыток,
что ни с того ни с сего отшатился от нас. Ни сладко, ни горько, ни солоно, ни кисло… А все-таки обидно…
«
Чем тебе зря болтаться да шалопайничать, — молвил однажды старик лентяю Герасиму, —
хоть бы грамоте,
что ли, учился.
Рад
бы душой подождать, не то
что до Макарья, а
хоть и год и дольше того, да самому, братец,
хоть в петлю лезь…
И тут еще на каждом шагу мальчишки-зазывалки то и дело в лавки к себе заманивают, чуть не за полы проходящих хватают да так и трещат под ухо: «
Что покупать изволите! У нас есть сапоги, калоши, ботинки хороши, товар петербургский, самый настоящий английский!..» На этих Марко Данилыч уж не обращал внимания, радехонек был,
что хоть от нищих, от яблочниц да от пирожников отделался… Эх, было
бы над кем сердце сорвать!..
С приездом Марьи Ивановны стала она еще равнодушнее к обрядам,
хоть та сама не раз говорила ей,
что должна непременно их соблюдать, не навести
бы домашних на мысль,
что хочет она идти «путем тайной веры к духовному свету».
— Тогда я не сказала тебе, потому
что ты не поняла
бы моих слов, а теперь, как ты прочитала столько полезных книг и приняла сердцем все в них написанное, понять ты можешь,
хоть покамест и не все еще.
— Как же это сделать? — в раздумье сказала Марья Ивановна. — Разве вот
что… Отпустит ли тебя Марко Данилыч погостить ко мне ну
хоть на месяц,
хоть на три недели?.. Я
бы тебе показала.
А мне ушицу сварить вели — молви отцу эконому, — да
хоть звено осетринки с ботвиньей,
что ли, подали
бы, яичек всмяточку, да творогу со сливками и с сахаром, да огурчиков молоденьких, да леща свеженького зажарить, яичками начинил
бы его повар, и будет с меня.
Какая ни будь женская красота,
хоть бы весь мир не мог надивиться ей, —
что такое она?..
—
Хоть бы процентик один, — прикинувшись казанским сиротой, молвил Марко Данилыч. — Важная вещь копейка в рубле! Пустое дело, плюнуть не на
что.
— Экой грозный какой! — шутливо усмехаясь, молвил Марко Данилыч. — А ты полно-ка, Махметушка, скрытничать, я ведь, слава Богу, не вашего закона. По мне, цари вашей веры
хоть все до единого передохни либо перетопись в вине аль в ином хмельном пойле. Нам это не обидно. Стало быть, умный ты человек — со мной можно тебе обо всем калякать по правде и по истине… Понял, Махметка?.. А уж я
бы тебя такой вишневкой наградил,
что век
бы стал хорошим словом меня поминать. Да на-ка вот, попробуй…
Пошел Василий Фадеев,
хоть и не так спешно, как
бы хотелось Дарье Сергевне. Идет, а сам с собой рассуждает: «Кто ж теперь делами станет заправлять? Дочь молода, умом еще не вышла; разве
что Дарья Сергевна? Да не бабье это дело… Дай-ка Господи, чтоб не очнулся!.. Пятьсот рублев у меня в руках, а опричь его, никто про это не знает».
— Ничего пока не известно, — отвечал Патап Максимыч. — Думать надо, по-старому все останется. Видно, попугали матерей, чтобы жили посмирней. А то уж паче меры возлюбили они пространное житие. Вот
хоть бы сестрица моя родимая — знать никого не хотела, в ус никому не дула, вот за это их маленько и шугнули. Еще не так
бы надо.
Что живут? Только небо коптят.
— Сам не хуже меня знаешь, Марко Данилыч, каковы ноне люди. Конечно, Авдотья Марковна не скажет ни слова, а не сыщется разве людей,
что зачнут сорочи́ть, будто мы вот
хоть бы с Дарьей Сергевной миллионы у тебя выкрали?.. Нет, без сторонних вскрывать нельзя. Подождем Авдотью Марковну. Груня сегодня же поедет за ней.
Прежде каждый раз, как, бывало, получит, обо всем мне расскажет,
что напишут, и письма дает читать, и советуется,
что отвечать, а теперь
хоть бы словечко.
Соседи
хоть и считали дом Луповицких загадочным, не поручились
бы за благонадежность кого
бы то ни было из семьи его хозяев, но обеды и ужины у них бывали так вкусны и редки в степной стороне,
что каждый счел
бы за грех не приехать на званый пир.
— Да
хоть бы новые язы́ки… Говорил я тебе про них, — сказал Егор Сергеич. — Приходят в восторг неописанный, чувствуют наитие и пророчествуют. И когда говоришь новыми язы́ки, такое бывает в душе восхищение,
что его ни с
чем и сравнить нельзя. На небесах тогда себя чувствуешь, в невозмутимом блаженстве, все земное забываешь. На себе испытал и могу поистине о том свидетельствовать.
Примите же совет мой, примите стариковскую просьбу: ежели
бы вы находились в ограде истинной церкви, я
бы, при ваших достатках, посоветовал вам устроить
хоть придел в честь и славу сохранившего вас от гибели святителя, но как вы принадлежите к тем,
что разнятся с нами в обрядах и своих церквей не имеют, так устройте
хоть икону святителя Амвросия и всю жизнь свою утром и вечером молитесь перед нею теплою молитвой благодарения.
— Вот как, по моему рассуждению, надо
бы тебе поступить, — сказал Патап Максимыч, садясь на диван возле Дуни, —
что ни осталось после Марка Данилыча, в наличные деньги обратить, а заведения и промысла продать
хоть и с убытком, а потом и жить на проценты с капитала, какой выручим. Как думаешь?
— С тоски, Аграфена Петровна, с одной только тоски, — отвечал Самоквасов. — Опротивел мне Божий свет, во всем я отчаялся. «Дай, подумал я, съезжу в Комаров, там много знакомых. Не размыкаю ли с ними кручину». Однако напрасно ездил.
Хоть бы словечко кто мне по душе сказал. Все только говорили,
что очень я переменился — ни прежнего-де удальства, ни прежней отваги, ни веселости нисколько во мне не осталось. Тоски в Комарове прибыло, и там я пробыл всего трое суток.
— Верно, Аграфена Петровна. Бог свидетель,
что говорю не облыжно! — горячо вскликнул Самоквасов. — Господи!
Хоть бы глазком взглянуть! А говорить не посмею, на глаза к ней боюсь показаться. Помнит ведь она, как я в прошлом году за Волгу уехал, а после того, ни с кем не повидавшись, в Казань сплыл?
— Тоже тоскует, как и тогда у нас в Вихореве, — немного помолчав, сказала Аграфена Петровна. — Тоскует, плачет; смертная ему охота
хоть бы глазком поглядеть на ту,
что с ума его свела, не знает только, как подступиться… Боится.
— Так вот, надо мне послать тебя в Красну Рамень, на мельницы, — молвил Патап Максимыч. — Возьми ты его с собой, только, чур, глядеть за ним в оба, да чтобы не балбесничал, а занимался делом, какое ему поручишь. Да чтобы мамошек там не заводил — не в меру до них он охоч.
Хоть и плохонький, взглянуть, кажется
бы, не на
что, а такой ходок по части женского пола,
что другого такого не вдруг сыскать.
— Да на
что ж это похоже, да
что ж это такое? — на весь дом голосила она. — Нешто на то он женился, чтобы надолго покидать молодую жену? И то недели две он ко мне не прихаживал!..
Хоть бы простился с женой в ее горнице, как быть следует всякому мужу с женой. И того не смыслит, шут этакой.