Неточные совпадения
Павел, с загрязненными
ногами, весь
в поту и с недовольным лицом, пошел домой…
Вскоре после того Павел услышал, что
в комнатах завыла и заголосила скотница. Он вошел и увидел, что она стояла перед полковником, вся промокшая, с лицом истощенным, с
ногами, окровавленными от хождения по лесу.
Она по-прежнему была
в оборванном сарафанишке и с босыми расцарапанными
ногами и по-прежнему хотела, кажется, по преимуществу поразить полковника.
Наконец, вдруг раздался крик: «Выстрелил!..» Павел сейчас же бросился со всех
ног в ту сторону, откуда раздался выстрел.
Павел не слушался и продолжал улепетывать от него. Но вот раздался еще выстрел. Паша на минуту приостановился. Кирьян, воспользовавшись этим мгновением и почти навалясь на барчика, обхватил его
в охапку. Павел стал брыкаться у него, колотил его
ногами, кусал его руки…
Плавин шел по ней привычной
ногой, а Павел, следовавший за ним, от переживаемых ощущений решительно не видел, по какой дороге он идет, — наконец спотыкнулся, упал
в яму, прямо лицом и руками
в снег, — перепугался очень, ушибся.
Не подавая виду, что у него окоченели от холоду руки и сильно болит
нога, он поднялся и, когда они подошли к театру,
в самом деле забыл и боль и холод.
Каждый вечер мои молодые люди ложились
в постель — страшно перепачканные, с полуонемелыми от усталости
ногами, но счастливые и мечтающие о том, что предстоит еще впереди.
— Скажите, пожалуйста! — воскликнул,
в свою очередь, Разумов, еще более разваливаясь на диване и уставляя против Павла свои
ноги. — Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! — прибавил он что-то такое.
—
В гимназии!.. Я, впрочем, скоро должен кончить курс, — отвечал скороговоркой Павел и при этом как-то совершенно искривленным образом закинул
ногу на
ногу и безбожно сжимал
в руках фуражку.
Тот пошел. Еспер Иваныч сидел
в креслах около своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик, с небритой бородой, с протянутой
ногой и с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
Когда,
в начале службы, священник выходил еще
в одной епитрахили и на клиросе читал только дьячок, Павел беспрестанно переступал с
ноги на
ногу, для развлечения себя, любовался, как восходящее солнце зашло сначала
в окна алтаря, а потом стало проникать и сквозь розовую занавеску, закрывающую резные царские врата.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось
в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не
в суд и не
в осуждение», — у него задрожали руки,
ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился
в землю и стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти.
В голове у него все еще шумело и трещало;
в глазах мелькали зеленые пятна;
ноги едва двигались. Придя к себе на квартиру, которая была по-прежнему
в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми глазами, не спав и
в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
На зов этот
в комнату проворно вошел малый — лет двадцати пяти,
в одной рубахе, с ремешком
в волосах и
в хлябающих сапожных опорках на
ногах.
Возвратившись домой, по обыкновению, немного выпивши, он велел Ваньку, все еще продолжавшего спать, тому же Огурцову и тем же способом растолкать, и, когда Ванька встал, наконец, на
ноги и пришел
в некоторое сознание, Макар Григорьев спросил его...
У Павла руки и
ноги задрожали и
в глазах помутилось.
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а руками уперся
в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился,
в это время, на пол и начал, дрыгая своими коротенькими
ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще
в чем дело, начали хохотать до неистовства.
Становая своею полною фигурой напомнила ему г-жу Захаревскую, а солидными манерами — жену Крестовникова. Когда вышли из церкви, то господин
в синем сюртуке подал ей манто и сам уселся на маленькую лошаденку, так что
ноги его почти доставали до земли. На этой лошаденке он отворил для господ ворота. Становая, звеня колокольцами, понеслась марш-марш вперед. Павел поехал рядом с господином
в синем сюртуке.
Когда Павел приехал к становой квартире (она была всего
в верстах
в двух от села) и вошел
в небольшие сенцы, то увидел сидящего тут человека с обезображенным и совершенно испитым лицом, с кандалами на
ногах; одною рукой он держался за
ногу, которую вряд ли не до кости истерло кандалою.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника
в это время так разболелись
ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
Проехали почти половину до того места, от которого они сбились. Вдруг послышался треск и как бы шлепанье лошадиных
ног, и
в то же время между кустами показался ехавший верхом мужик.
Для дня рождения своего, он был одет
в чистый колпак и совершенно новенький холстинковый халат;
ноги его, тоже обутые
в новые красные сафьяновые сапоги, стояли необыкновенно прямо, как стоят они у покойников
в гробу, но больше всего кидался
в глаза — над всем телом выдавшийся живот; видно было, что бедный больной желудком только и жил теперь, а остальное все было у него парализовано. Павла вряд ли он даже и узнал.
Стоявшая тут же
в комнате, у
ног больного, Анна Гавриловна ничем уже и не помогала Марье Николаевне и только какими-то окаменелыми глазами смотрела на своего друга.
Она была
в домашней блузе, волосы у нее едва были заколоты назади, руки покраснели от холода, а на
ногах — спальные туфли; но при всем том она была хорошенькая собой.
Павел при этом постукивал
ногой; все нервы
в нем ходили.
Сам Салов, с всклоченной головою,
в шелковом разорванном халате и
в туфлях на босу
ногу, валялся на мягком, но запачканном диване и читал.
Сколько у Вихрова было непритворного огня, сколько благородства
в тоне голоса! Но кто удивил всех — так это Петин: как вышел он на середину залы, ударил
ногой в пол и зачитал...
— А третий сорт: трудом, потом и кровью христианской выходим мы, мужики,
в люди. Я теперича вон
в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая и показывая свою
в щеголеватый сапог обутую
ногу, —
в грязи вот их не мачивал, потому все на извозчиках езжу; а было так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да и
ноги все
в крови от ходьбы: бегал это все я по Москве и работы искал; а
в работниках жить не мог, потому — я горд, не могу, чтобы чья-нибудь власть надо мной была.
Когда он принялся работать, то снял свой синий кафтан и оказался
в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая
в гостиной мебель и ползая на коленях около кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под
ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не было. Вихров заметил ему однажды, что он может подавиться.
Вихрова по преимуществу поражала
в юном пастыре явная неразвитость его. «Прежние попы как-то умней и образованней были», — думал он. Священник, наконец, встал на
ноги и, видимо, некоторое время сбирался что-то такое сказать.
Когда они вышли
в переднюю, оказалось, что столь срамимые плисовые сапоги принадлежали Катишь, и никто из лакеев не хотел даже нагнуться и подать их ей, так что она сама поспешила, отвернувшись к стене, кое-как натянуть их на
ногу.
Вихров вставал на
ноги, когда сани его опускались
в зажору.
Вихров видеть не мог бедных животных, которые и
ноги себе
в кровь изодрали и губы до крови обдергали об удила.
Сейчас же улегшись и отвернувшись к стене, чтобы только не видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного
в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно, через какие-нибудь полчаса он встал и, не стесняясь тем, что доктор явно не спал, надел на себя халат и вышел из кабинета; но куда было идти, — он решительно не знал, а потому направился, на всякий случай,
в коридор,
в котором была совершенная темнота, и только было сделал несколько шагов, как за что-то запнулся, ударился
ногой во что-то мягкое, и вслед за тем раздался крик...
Оказалось, что Вихров попал
ногой прямо
в живот спавшей
в коридоре горничной, и та, испугавшись, куда-то убежала. Он очень хорошо видел, что продолжать далее розыски было невозможно: он мог перебудить весь дом и все-таки не найти Клеопатры Петровны.
Когда Вихров возвращался домой, то Иван не сел, по обыкновению, с кучером на козлах, а поместился на запятках и еле-еле держался за рессоры: с какой-то радости он счел нужным мертвецки нализаться
в городе. Придя раздевать барина, он был бледен, как полотно, и даже пошатывался немного, но Вихров, чтобы не сердиться, счел лучше уж не замечать этого. Иван, однако, не ограничивался этим и, став перед барином, растопырив
ноги, произнес диким голосом...
— Болезнь ваша, — продолжал тот, откидываясь на задок кресел и протягивая при этом руки и
ноги, — есть не что иное, как
в высшей степени развитая истерика, но если на ваш организм возложена будет еще раз обязанность дать жизнь новому существу, то это так, пожалуй, отзовется на вашу и без того уже пораженную нервную систему, что вы можете помешаться.
Они сначала проехали одну улицу, другую, потом взобрались на какую-то гору. Вихров видел, что проехали мимо какой-то церкви, спустились потом по косогору
в овраг и остановились перед лачугой. Живин хоть был и не
в нормальном состоянии, но шел, однако, привычным шагом. Вихров чувствовал только, что его
ноги ступали по каким-то доскам, потом его кто-то стукнул дверью
в грудь, — потом они несколько времени были
в совершенном мраке.
— Нет, мне и здесь хорошо! — отвечал ей Вихров небрежно. — Но что это такое за пыль? — прибавил он, взглянув на землю и разгребая
ногой довольно толстый слой
в самом деле какой-то черной пыли.
От Абреева Вихров прямо проехал
в департамент к Плавину; положение его казалось ему унизительным, горьким и несносным. Довольно несмелою
ногою вошел он на небольшую лесенку министерства и, как водится, сейчас же был спрошен солдатом...
«Пишу к вам почти дневник свой. Жандарм меня прямо подвез к губернаторскому дому и сдал сидевшему
в приемной адъютанту под расписку; тот сейчас же донес обо мне губернатору, и меня ввели к нему
в кабинет. Здесь я увидел стоящего на
ногах довольно высокого генерала
в очках и с подстриженными усами. Я всегда терпеть не мог подстриженных усов, и почему-то мне кажется, что это делают только люди весьма злые и необразованные.
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная — гололедица. По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или
ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе.
В селении, отстоящем от города верстах
в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.
Дама сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные спектакли — не для того, чтобы играть что-нибудь на этих спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать на репетициях о чем-нибудь, совсем не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра
в костюмы театральные и, может быть, делала это даже не без цели, потому что
в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление на своего сурового обожателя: он смотрел на нее, как-то более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал
ногами.
— Но нас ведь сначала, — продолжала Юлия, — пока вы не написали к Живину, страшно напугала ваша судьба: вы человека вашего
в деревню прислали, тот и рассказывал всем почти, что вы что-то такое
в Петербурге про государя, что ли, говорили, — что вас схватили вместе с ним, посадили
в острог, — потом, что вас с кандалами на
ногах повезли
в Сибирь и привезли потом к губернатору, и что тот вас на поруки уже к себе взял.
Костюм Офелии Пиколова переменила, по крайней мере, раз пять и все совещалась об этом с Вихровым; наконец, он ее одел для последнего акта
в белое платье, но совершенно без юбок, так что платье облегало около ее
ног, вуаль был едва приколот, а цветы — белые камелии — спускались тоже не совсем
в порядке на одну сторону.
повторяла m-me Пиколова своим довольно приятным голосом. Губернатор при этом потрясал только
ногой и лежащею на ней шляпой… Когда занавес опустили, он как-то судорожно подмахнул к себе рукою полицеймейстера, что-то сказал ему; тот сейчас же выбежал, сейчас поскакал куда-то, и вскоре после того
в буфетной кухне театра появились повара губернатора и начали стряпать.
Это был огромный мужик, с страшно загорелым лицом и шеей, так что шивороток у него был почти
в воспалительном состоянии; на
ногах у него были кожаные башмаки, привязанные крепко увитыми на голенях ремнями; кафтан серый и
в заплатах, и от всего его пахнуло сильно сыростью, точно от гриба какого-нибудь.
Парфен
в это время сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих с гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на
ноги, снял шапку и перекрестился.
Беспрестанное повторение Парфеном слов: ваше высокоблагородие, ваше благословение, вдетая у него
в ухе сережка, наконец какой-то щеголеватого покроя кафтан и надетые на
ноги старые резиновые калоши — дали Вихрову мысль, что он не простой был деревенский малый.