Неточные совпадения
— Да чего тут, — продолжал он: — поп в приходе у нее… порассорилась, что ли, она с ним…
вышел в Христов
день за обедней на проповедь, да и говорит: «Православные христиане! Где ныне Христос пребывает? Между нищей братией, христиане, в именьи генеральши Абреевой!» Так вся церковь и грохнула.
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом линии, — как у него
выходило на бумаге совершенно то же самое, что было и на оригинале, — он не мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не то ли же самое чувство
разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и не уходил, а, подпершись рукою в бок, стоял и смотрел, как барчик рисует.
— Для чего это какие-то дураки
выйдут, болтают между собою разный вздор, а другие дураки еще деньги им за то платят?.. — говорил он, в самом
деле решительно не могший во всю жизнь свою понять — для чего это люди выдумали театр и в чем тут находят удовольствие себе!
— А тем, что какую-то дугу согнутую играл, а не человека!.. Вот пан Прудиус, — продолжал Николай Силыч, показывая на Павла, — тот за
дело схватился, за психею взялся, и
вышло у него хорошо; видно, что изнутри все шло!
Другой раз Николай Силыч и Павел
вышли за охотой в табельный
день в самые обедни; колокола гудели во всех церквах. Николай Силыч только поеживался и делал свою искривленную, насмешливую улыбку.
Когда
вышли из церкви, совершенно уже рассвело и был серый и ветреный
день, на видневшейся реке серые волны уносили льдины.
Герой мой
вышел от профессора сильно опешенный. «В самом
деле мне, может быть, рано еще писать!» — подумал он сам с собой и решился пока учиться и учиться!.. Всю эту проделку с своим сочинением Вихров тщательнейшим образом скрыл от Неведомова и для этого даже не видался с ним долгое время. Он почти предчувствовал, что тот тоже не похвалит его творения, но как только этот вопрос для него, после беседы с профессором, решился, так он сейчас же и отправился к приятелю.
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем
дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду
высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый
день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же
день велеть купить говядины для всех.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты
выходить не мог. Старик, привыкший целый
день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
Павел
выходил из себя и начинал уже грубо говорить с отцом, вдруг m-lle Прыхина (выдумай-ка кто-нибудь другой, не столь опытный в этом
деле!) предложила в горелки побегать.
Развивая и высказывая таким образом свою теорию, Вихров дошел наконец до крайностей; он всякую женщину, которая
вышла замуж, родит детей и любит мужа, стал презирать и почти ненавидеть, — и странное
дело: кузина Мари как-то у него была больше всех в этом случае перед глазами!
— Какая, брат, на
днях штука в сенате
вышла, — начал Замин первый разговаривать.
— Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно большое и важное
дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу
выйти.
Тарантас поехал. Павел
вышел за ворота проводить его.
День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув в переулок. Домой Вихров был не в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и
вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
— С господином Вихровым можно! — отвечал тот с ударением.
Дело в том, что Анна Ивановна,
вышедши за него замуж, рассказала ему даже и то, что один Вихров никогда за ней не ухаживал.
— В люди у нас из простого народа
выходят тоже разно, и на этом
деле, так надо сказать, в первую голову идет мошенник и плут мужик!
Нынче вот я отстал, мне ничего водки не пить, а прежде
дня без того не мог прожить, —
вышла у меня вся эта пекуния [Пекуния — от латинского слова pecuniae — деньги (бурсацкий жаргон).], что матушка-дьяконица со мной отпустила, беда: хоть топись, не на что выпить!..
Я в азарте кричу: «Вот, говорю, я мешок монастырский украл, отдал ему, а он отпирается!..»
Дело, значит, повели уголовное: так,
выходит, я церковный; ну и наши там следователи уписали было меня порядочно, да настоятель, по счастью моему, в те поры был в монастыре, — старец добрый и кроткий, призывает меня к себе.
«Мадам, ваш родственник, — и он при этом почему-то лукаво посмотрел на меня, — ваш родственник написал такую превосходную вещь, что до сих пор мы и наши друзья в восторге от нее; завтрашний
день она
выйдет в нашей книжке, но другая его вещь встречает некоторое затруднение, а потому напишите вашему родственнику, чтобы он сам скорее приезжал в Петербург; мы тут лично ничего не можем сделать!» Из этих слов ты поймешь, что сейчас же делать тебе надо: садись в экипаж и скачи в Петербург.
Чего жесточе удара было для меня, когда я во
дни оны услышал, что вы, немилосердная,
выходите замуж: я выдержал нервную горячку, чуть не умер, чуть в монахи не ушел, но сначала порассеял меня мой незаменимый приятель Неведомов, хватил потом своим обаянием университет, и я поднялся на лапки.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, —
дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно
вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— А в том, ваше высокоблагородие, что по инструкции их каждый
день на двор выпускают погулять; а у нас женское отделение все почесть на двор
выходит, вот он и завел эту методу: влезет сам в окно да баб к себе, арестанток, и подманивает.
— Поганое
дело этакое заставляете делать, за неволю так
вышло! — раздалось почти у самого его уха.
— Тем более я сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет за вас! — проговорил Вихров и снова
вышел на двор. — Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше
дело.
— Он сюда
выйдет! — проговорил еще небрежнее адъютант и, сев на свое место, не стал даже и разговаривать с Вихровым, который, прождав еще с час, хотел было оставить
дело и уехать, но дверь из кабинета отворилась наконец — и губернатор показался; просителей на этот раз никого не было.
Солнце в самом
деле уже село, и начинались сумерки. Вихров очень хорошо понимал, что он был одурачен — и
вышел из себя от этого.
В двенадцать часов генерал действительно
вышел и, увидев Вихрова, как будто усмехнулся, — но не в приветствие ему, а скорее как бы в насмешку. Вихров почти дрожащими руками подал ему
дело о бегунах.
— Разные здешние теперь сплетники говорят, — продолжал тот, — что она — старая
дева и рада за кого-нибудь
выйти замуж; ну, и прекрасно, я и на старой
деве этакой сочту женитьбу для себя за великое счастье.
Вскоре после того гости и хозяева спали уже мертвым сном. На другой
день Катишь почему-то очень рано проснулась, все копошилась у себя в комнате и вообще была какая-то встревоженная, и потом, когда Мари
вышла в гостиную, она явилась к ней. Глаза Катишь были полнехоньки при этом слез.
Вышедши замуж, она
день ото
дня все больше и больше начинала говорить о разных отвлеченных и даже научных предметах, и все более и более отборными фразами, и приводила тем в несказанный восторг своего добрейшего супруга.