Неточные совпадения
— Новое течение в литературе нашей — весьма показательно. Говорят, среди этих символистов, декадентов
есть талантливые люди. Литературный декаданс указывал бы на преждевременное вырождение класса, но я думаю, что у нас декадентство явление подражательное, юнцы наши подражают
творчеству жертв и выразителей психического распада буржуазной Европы. Но, разумеется, когда подрастут — выдумают что-нибудь свое.
«Сегодня мы еще раз услышим идеальное исполнение народных песен Е. В. Стрешневой. Снова она
будет щедро бросать в зал купеческого клуба радужные цветы звуков, снова взволнует нас лирическими стонами и удалыми выкриками, которые чутко подслушала у неисчерпаемого источника подлинно народного
творчества».
Я сохраню, впрочем, эти листки: может
быть… Нет, не хочу обольщать себя неверной надеждой!
Творчество мое не ладит с пером. Не по натуре мне вдумываться в сложный механизм жизни! Я пластик, повторяю: мое дело только видеть красоту — и простодушно, «не мудрствуя лукаво», отражать ее в создании…
— Попробую, начну здесь, на месте действия! — сказал он себе ночью, которую в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих драм и комедий, — картина их виднее
будет издалека. Даль оденет их в лучи поэзии; я
буду видеть одно чистое создание
творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..
— Да, но глубокий, истинный художник, каких нет теперь: последний могикан!.. напишу только портрет Софьи и покажу ему, а там попробую силы на романе. Я записывал и прежде кое-что: у меня
есть отрывки, а теперь примусь серьезно. Это новый для меня род
творчества; не удастся ли там?
Его увлекал процесс писанья, как процесс неумышленного
творчества, где перед его глазами, пестрым узором, неслись его собственные мысли, ощущения, образы. Листки эти, однако, мешали ему забыть Веру, чего он искренно хотел, и питали страсть, то
есть воображение.
Природа — нежная артистка здесь. Много любви потратила она на этот, может
быть самый роскошный, уголок мира. Местами даже казалось слишком убрано, слишком сладко. Мало поэтического беспорядка, нет небрежности в
творчестве, не видать минут забвения, усталости в творческой руке, нет отступлений, в которых часто больше красоты, нежели в целом плане создания.
Очнувшись, со вздохом скажешь себе: ах, если б всегда и везде такова
была природа, так же горяча и так величаво и глубоко покойна! Если б такова
была и жизнь!.. Ведь бури, бешеные страсти не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло, процесс
творчества, черная работа — для выделки спокойствия и счастия в лаборатории природы…
Абсолютное может
быть в душе политика и душе народа, в субъекте социального
творчества, но не в самой политике, не в социальном объекте.
Правда, великое
творчество русской культуры XIX в. связано с великой империей, но она вся
была направлена против империи.
Западный человек творит ценности, созидает цвет культуры, у него
есть самодовлеющая любовь к ценностям; русский человек ищет спасения,
творчество ценностей для него всегда немного подозрительно.
Творчество духовной культуры всегда означает соблюдение иерархии ценностей, единственной иерархии, которая может
быть оправдана.
Когда творец исполняет социальный заказ без свободы, то продукты
творчества могут
быть лишь бездарными и ничтожными.
Но
творчество не может
быть отождествлено с трудом.
Всякое
творчество и всякая история
есть любовь к дальнему, а не любовь к ближнему, любовь к ценности, а не к благополучию.
Оформление своей души и оформление своего
творчества затруднено
было для русского человека.
Есть только один исторический путь к достижению высшей всечеловечности, к единству человечества — путь национального роста и развития, национального
творчества.
Величайшие подъемы духовного
творчества связаны
были с признанием существования иного мира, независимо от того, в какой форме это признавалось.
В марксизме
есть опасность признания лишь
творчества экономического и технического, все должно лишь обслуживать социальное строительство.
Настоящая проблема свободы
есть проблема
творчества.
Творчество национальных культур и типов жизни не терпит внешней, принудительной регламентации, оно не
есть исполнение навязанного закона, оно свободно, в нем
есть творческий произвол.
Со стороны общественников не
было спроса на идеи, не
было заказов на идейное
творчество, они
были довольны жалкими остатками старых идей.
Но и тогда в этом высшем состоянии
будет борьба, движение, историческое
творчество, новое перераспределение тел и духов.
В ней не все правда, в ней
есть и
творчество поэта.
Дерзновение
творчества было для меня выполнением воли Бога, но воли не открытой, а сокрытой, оно менее всего направлено против Бога.
Творчество и
есть движение к трансцендентному.
Подлинное же
творчество человека должно в героическом усилии прорвать порабощающее царство объективации, кончить роковой путь ее и выйти на свободу, к преображенному миру, к миру экзистенциальной субъективности и духовности, то
есть подлинности, к царству человечности, которая может
быть лишь царством богочеловечности.
На этой глубине должен
быть поставлен вопрос о
творчестве.
Годы моей жизни в Париже–Кламаре
были для меня эпохой усиленного философского
творчества.
Пережитое мною откровение
творчества, которое
есть откровение человека, а не Бога, нашло себе выражение в книге «Смысл
творчества.
Для уяснения моей мысли очень важно понять, что для меня
творчество человека не
есть требование человека и право его, а
есть требование Бога от человека и обязанность человека.
Бесплодно и нелепо ставить вопрос о том, может ли
быть оправдано
творчество с точки зрения религии искупления.
В этом смысле
творчество есть конец мира.
Требование, предъявленное мне, чтобы я оправдал ссылкой на тексты Священного Писания свою идею о религиозном смысле
творчества человека,
было непониманием проблемы.
В центре моей мысли всегда стояли проблемы свободы, личности,
творчества, проблемы зла и теодицеи, то
есть, в сущности, одна проблема — проблема человека, его назначения, оправдания его
творчества.
Без этого
творчество было бы лишь перераспределением элементов данного мира и возникновение новизны
было бы призрачным.
Когда я ближе познакомился с современной католической и протестантской мыслью, то я
был поражен, до чего моя проблема
творчества им чужда, чужда и вообще проблематика русской мысли.
То
было время очень большой свободы
творчества, но искали не столько свободы, сколько связанности
творчества.
Проблема
творчества была для меня связана с проблемой свободы.
Во имя своего
творчества я мог
быть жестоким.
С такого рода пониманием смысла
творчества связаны
были мои симпатии к романтизму и несимпатии к классицизму, хотя эти понятия я считаю условными.
Моя тема
была: возможен ли и как возможен переход от символического
творчества продуктов культуры к реалистическому
творчеству преображенной жизни, нового неба и новой земли.
Обратной стороной этого
был культ человеческого
творчества.
Творчество есть продолжение миротворения.
Исходной
была для меня интуиция о человеке, о свободе и
творчестве, а не о Софии, не об освящении плоти мира, как для других.
Творчество не нуждается в оправдании, оно оправдывает человека, оно
есть антроподицея.
В ней
есть правда, но
есть и поэзия, выдумка,
творчество о себе. «Исповедь» Руссо, хотя обозначает целую эру в обнаружении эмоциональной жизни человека, не
есть искренняя исповедь.
Но
творчество не всегда бывает истинным и подлинным, оно может
быть ложным и иллюзорным.
Это сознание
есть очень существенная сторона моей книги «Смысл
творчества».
Он пытался раскрыть религиозный смысл
творчества великих русских гениев, хотя его критика
была слишком схематической.