По судьбе и по дороге. Повесть

Александра Китляйн

Путевой очерк по мере развития сюжета становится глубоким разножанровым произведением.Внешне непритязательный рассказ о рейсе обыкновенного автобуса заставляет задуматься о путях развития страны и мира и переживать вместе с героями повествования их непростые судьбы.

глава 3 Путь до границы

Старый, но удобный туристический автобус усердно выполняет свою работу без вздохов и хрипов. Раньше таких не было. Особенно — в провинции — «бывший в употреблении» — куплен за границей. В Болгарии — что ли? Нерусские слова кириллицей на стеклах. Унижа-а — ет. Элита пересела на иномарки. И мы — тоже. Даже не перекрасили. А зачем нам свои автобусы? Добудем чего-нибудь из земли — уголь там, металл, нефть — продадим — остальное купим. Старье? Зависимость от импорта! Ой, ну не смешите меня — всё равно лучше, чем дребезжащие, неудобные ПАЗики.… Всегда была зависимость… Помните, от чего?

Над дверями, на кожухе дверного механизма число «сорок девять» и слово не по-русски. Это столько мест в автобусе. А вот строгое объявление — уже по-русски: «Не курить, не сорить, (и главное!) — не материться!». (Чтобы мы, видя все это позорище, продолжали оставаться покорными.) Как тут не заматеришься?! Осмыслив, ругнёшься. А низзя — а!

Октябрь две тысячи восьмого. Девяностые давно завершились экономическим Чернобылем. Страшное потрясение для выросших в огромной, строившей коммунизм державе. Тогда происходили открытия и закрытия границ, бурное размножение бомжей, олигархов, лукавых правителей, воров и бандитов, грубое проветривание и выветривание душ и мозгов.

Лакированный коммунизм стал казаться раем: к прошлому негативу примешалась изрядная порция нового — «перестроечного». В газетах, на экранах и на площадях советское сперва ругали. Но как-то нелогично выходило: от «совка» отказались, а живем, как собаки или волки! Политики начали и новое время хвалить, и прошлое оправдывать, воруя, клевеща, лицемеря, грабя — всё хитрее, исподтишка.

А перед простым человеком — вопросы: чем жить и на что надеяться.

Время двигалось без видимых перемен, а тоталитарное государство шагнуло в новое тысячелетие — другим.

На наших глазах всё поменялось с логикой — до… наоборот. При этом трудно определить, какое оно. Одно лежит на поверхности — у нас нет ни эфемерного, ни спланированного будущего! Ни политики, ни социологи, ни экономисты — никто не может его описать. Не — о — пре — де — ли — мое — вот такая черта. Даже тот факт, что половине населения материально стало легче, почти не утешает. Миграционные процессы не уменьшаются —

все «полюбили» дороги! Переезжай в любую точку мира.

Наш маршрут — через Шемонаиху. До неё полтораста километров, а ехать часа два с половиной. Оттуда рукой подать до таможенных постов.

Выбираясь из города, впечатляемся рекламами, вывесками, огромными билбордами (не обойтись без иностранного слова.), где вся информация представлена на двух — даже трёх — языках, сперва на государственном, потом — на русском. А как же? Титульная нация! Тоже примета независимости. Третий — английский — вне конкуренции.

«Оськемен» — взметнулось над терминалом Усть — Каменогорского аэропорта. Это даже не калькированный перевод — просторечие. Государственному языку оказывается всемерная поддержка — предстоят реформы: обсуждается переход на латиницу, в газетах печатают нововведённые казахские слова — международные термины переводят. А как перевести названия химических элементов, болезней, философскую лексику? В СМИ по этому поводу идёт постоянно полемика. Национальное самолюбие «борется» с языковой глобализацией… Теперь, что не явление — то обязательно всемирное! За него… никто… не отвечает — заметьте!

Усть-Каменогорск, например, давно занесён в списки городов глобального загрязнения. Его любят и вместе с ним страдают индустриальными болезнями все триста тысяч жителей, национальный состав которых мимикрирует — уезжают немцы, татары, чеченцы, но больше всего — русские. Покидая его, возвращаются сюда сердцем. Хороший, добрый старый город, почти родственник.

Цинк, свинец, бериллий, медь — всё это он выдаёт в международных масштабах. Выбросы отходов видны невооружённым глазом и ощутимы на вкус. Корпуса раковых пятиэтажек полны страждущих — но это почти обязательное сооружение современных промышленных центров по всему Земному Шару.

На выезде нас властно притягивает к себе осень. Она помогает подавить беспокойство.

Начало октября. Зелени уже почти не осталось. Зато какое буйство красок последней листвы! Больше всего желтого. Осень как бы доказывает, что этот цвет теперь главный, что он лучший, что он прекрасен. Всегда что-то должно быть главным — такой у жизни закон! И ты, человек, нащупаешь главное — не растеряешься.

Мелькают вырвавшиеся на простор солнечные клены, развесистые ивы. Багровеют черемухи, редкие рябины демонстрируют спелые гроздья — фейерверки, брызги застывших искр. Закроешь глаза — а они не исчезают.

На ближних косогорах стоят врезанные в синеву неба тонкие березы на неразметенных коврах опавших листьев, березы-девчонки. Но есть и осанистые, толстоствольные боярыни — постарше.

Там и тут на дальних склонах гор пёстрые на пожухлом фоне багрово — жёлтые пятна.

Вблизи дороги этот праздник выглядит совсем неряшливо — засохшая, перепутанная дождями и ветром трава, среди которой иногда торчат стойкие стебли цикория, потемневшие, лишенные своих синих цветков.

Узкая двухполоска, по которой мы движемся, не единожды пережила издевательства «ямочного» ремонта.

— Пристегните ремни и втяните животы — от заворота кишок! О душе не беспокойтесь — вытрясет. Щас будет тренажер для космонавтов, — неожиданно гаркнул мужской голос.

Некоторые оглянулись на шутника пренебрежительно:

— Подумаешь! Сами знаем…

Оказалось — это мужчина средних лет, в небрежно надетой серой шляпе, из-под которой торчит густая шевелюра, и сидит он прямо за мной.

Но кончится же плохая дорога, и под колеса ляжет, хоть и не сразу от границы, ровная российская трасса.

В Шемонаихе пассажиры начинают отзваниваться — боятся, что скоро сотовая связь прервётся. Малявки и то с бабушками поговорили. Моя соседка перочинным ножом отрезает от яблока кусочек, отправляет в рот и посасывает. Меры снова приняты. Пока всё нормально.

Над кабиной шофёра засветился монитор… Начинается фильм про бандитов. Смотрю, не включая мозгов. Надоело! Втянешься — не оторвёшься! Лучше — в окно!