Хтоны. Книга третья. Имя матери

Анна Джей Фуллер (2024)

Майя одержима страхом за дочь и ведет уединенную жизнь, стараясь не показываться на публике. Михаил Петрович подозревает, что стал отцом необычной девочки, которой суждено изменить мир. Главная задача — не дать темным духам уничтожить книгу Мистиков.

Глава 1

Полные горсти мелкого желтого песка и блаженная улыбка, обнажившая темнеющую дырку на месте выпавшего молочного зуба. Какая некрасивая девочка! — часто шептались за ее спиной соседки, но любящие материнские глаза не желали верить сплетням. Ее Лидочка — самая чудесная девочка на свете. Как большая белая гусыня, растопырившая крылья, прикрывала Майя свою пятилетнюю дочь, защищая от всякого дурного взгляда и недоброго слова. Ее крошка такая слабенькая и ранимая. А мир вокруг такой жестокий… Майя ни на секунду не забывала об этом.

Темные тонкие волосики прикрывали высокий, выпуклый, как у папы, лоб. Небольшой курносый носик и неожиданная россыпь веснушек на розовых детских щечках. Серо-зеленые глаза сияли единственным ярким пятном на невыразительном лице. Всем было удивительно, как у такой красивой девушки, как Майя, мог родиться такой невзрачный ребенок. Однако все становилось понятным при взгляде на сидящего рядом отца. Михаил Петрович мало изменился за прошедшие шесть лет. Только в полностью темных когда-то волосах появились первые прядки седины. Теплый взгляд внимательных глаз скользил по любимым девочкам, которые, словно большая и маленькая подружки, сидели в песочнице и лепили бесконечных слоников и черепашек. Иногда ему становилось тревожно, что Майя так ревностно оберегает дочь, но если вспомнить, что она пережила… Он поговорит с ней еще раз. Они справятся…

Теплый сентябрьский день пролетает незаметно и вот уже понемногу начинает тянуть вечерней прохладой, хотя солнце еще достаточно высоко. Михаил Петрович со вздохом сожаления поднялся со скамейки и тронул жену за плечо:

— Пора, милая. У меня сегодня вечером лекция в 19:30.

— Уже? — капризно сморщила губы Майя. — Лидочка расстроится.

— Знаю, что расстроится. Я и сам не рад уходить, — грустно пожал он плечами и предложил, — давай еще по парку быстренько прогуляемся. Пусть листья пособирает. Это ее успокоит.

— Да, это она любит, — улыбнулась Майя и протянула руку к детскому рюкзачку, чтобы сложить туда пластиковые формочки.

Лидочка, стараясь не показывать, что расстроена, помогала маме складывать любимые игрушки в свой розовый, в белых бабочках рюкзачок. Затем послушно надела его на плечи и крепко ухватилась за материнскую руку теплой ладошкой.

— Догоняй, папа, — лукаво улыбнувшись, прошепелявила она и потянула мать вперед.

— Ну, держись, егоза. Если догоню, заберу тебя у мамы! — шутливо пригрозил он.

— Нет! Меня нельзя забирать у мамы! — испугалась Лидочка. — Бежим скорее!

Маленькие ножки бежали старательно, словно девочка и не догадывалась о том, что они просто играют, а не убегают от настоящей погони. Майя, крепко сжимая ладошку, таяла от нежности, бросая короткие взгляды на сосредоточенное лицо дочери. Лидочка всегда все делала основательно и по-настоящему, с несвойственной ее нежному возрасту серьезностью. Папа отстал где-то далеко позади, но девочка все не успокаивалась и продолжала тянуть маму вперед, время от времени бросая за спину озабоченные взгляды.

— Все, маленькая! Мама устала, — остановилась Майя и подхватила на руки малышку с алеющими от долгого бега щечками и, танцуя, закружилась с ней вдоль парковой аллеи. — Папа снова проиграл! Видишь, как он далеко.

— Вижу, — закивала счастливая Лидочка, — а тебя точно никто у меня не заберет? Не украдет?

— О чем ты говоришь, малыш? — сделала удивленное лицо Майя. — Конечно, меня никто не сможет у тебя забрать. Мы всегда будем вместе!

— Я тебя очень люблю, мамочка, — прошептала девочка, крепко обнимая ее за шею.

— Я тоже тебя очень люблю, Лидочка! Больше всех на свете, — шептала Майя, нежно прижимая к себе драгоценную ношу.

— Ладно! Я теперь пойду листики собирать. А ты здесь сиди и меня жди, — заерзала на руках девочка, показывая на скамейку.

— Только далеко не ходи, хорошо? — опуская дочь на землю, попросила Майя.

— Я тут, за кустиками. Я буду «ау» говорить! — солнечно улыбнулась малышка, снова демонстрируя отсутствие первого молочного зуба.

Мать внимательно следила за маленькой неуклюжей фигуркой, что копошилась в двух шагах от скамейки под ажурной листвой желтеющей акации. Легкий шум на секунду отвлек ее внимание. К скамейке, прихрамывая, подходил Михаил Петрович.

— Миша, что с ногой? — встревоженно кинулась она навстречу мужу.

— Подвернул, кажется, — сморщился он и спросил. — А где Лидочка?

— Тут, за кустами. Листья собирает, — махнула рукой Майя и вернулась к своему наблюдательному посту, выискивая глазами сиреневую кофточку дочери. Под кустами у скамейки никого не было. Стараясь не тревожиться раньше времени, Майя раздвинула гибкие ветки, вглядываясь в пространство между деревьями. Ответом была тенистая пустота.

— Лидочка! — взорвал осенний воздух высокий истеричный вопль.

Муравьиная тропка спускалась по светлому стволу старого клена и вела за собой вдоль серого бетона бордюра, прячась в тени его подножия. Муравьи крошечными черными точками деловито бежали по одному им известному маршруту. Лидочка, сжимая в кулачке веер из желтых листьев, спешила по их тропе, забыв обо всем на свете. Была в муравьином движении неясная смутная тревога. И не след бы им бежать, куда они бегут, а они все же с отчаянной обреченностью бежали.

Большая черная развороченная яма на месте муравейника и светловолосый мальчик, с каким-то злобным усердием ковыряющий на ее дне обломком сухой сучковатой палки. Девочка подошла ближе, с ужасом глядя на разоренный муравейник. Потом перевела взгляд на лицо мальчика. Шапка кудрявых волос обрамляла симпатичное детское лицо, искаженное сладострастной жаждой разрушения. Лидочка протянула руку и коснулась его плеча. Мальчик поднял глаза и слепо уставился куда-то вдаль, не видя ничего вокруг. Затем взгляд его прояснился и, обернувшись, он удивленно посмотрел на девочку, не снимающую руки с его плеча. Потом опустил свой взгляд ниже и сморщился от страха.

— Это я сделал? — спросил он.

— Да, — кивнула она.

— Я такой плохой, — мальчик наотмашь ударил себя по лицу и вскрикнул, потирая ушибленную щеку.

— Не нужно себя бить, — с недетской печалью вздохнула Лидочка. — Я тебе помогу. Просто держи меня за руку. Я отведу тебя к твоей маме.

Мальчик кивнул и схватил предложенную руку. Где-то совсем рядом раздавались громкие крики матерей, зовущих детей. Скрытые за густыми, еще только начинающими облетать кустами, они не были заметны из глубины парковой рощи, куда их кинулись искать в первую очередь. Девочка вывела его на простор освещенной неярким осенним солнцем аллеи и громко, во всю силу своих детских легких, закричала:

— Ау! Мы здесь!

— Мама! Я тут! — кричал ее маленький напарник.

Выбежавшая из кустов Майя с диким, ошалевшим от ужаса лицом подскочила к дочери и упала перед ней на колени, ощупывая нежное детское тело. Сама не осознавая, что она пытается найти, а потом прижала дочь к груди и закрыла глаза, из которых потекли жгучие слезы облегчения. С другого края аллеи к ним неслась еще одна женщина.

— Кеша, я же просила тебя не отходить далеко, — с упреком посмотрела она на испуганное лицо сына. — Ты постоянный источник неприятностей. В кого ты такой уродился только!

Мальчик нахмурился, уставившись на свои кроссовки, не желая принять протянутую руку матери и отпустить маленькую ладошку своего нового друга.

— Ты иди, — улыбнулась ему Лидочка. — Мы потом с тобой поиграем.

Михаил Петрович, молча стоявший рядом с женой, внимательно наблюдал за детьми. Крупная женщина схватила руку сына крепче, чем это было необходимо, и стала стремительно удаляться прочь, не особенно заботясь о том, что мальчику приходилось бежать следом, чтобы поспеть за ее размашистыми шагами. Лидочка тоже посмотрела им вслед и, грустно вздохнув, вывернулась из объятий матери.

— Пойдемте домой, — взяла она за руки обоих родителей.

— Пойдем, маленькая, — ободряюще сжал ее ладошку отец.

— Только мы сначала папу отвезем в больницу, хорошо? — улыбнулась ей мама.

В белоснежном холле приемного отделения травматологии было пустынно и тихо. Лидочка, непривычно молчаливая, сидела на краешке кресла рядом с матерью и смотрела через кристально прозрачные стекла широкого окна на говорливую стайку воробьев, суетившихся на ветках осины, шелестящей желтеющими в красноватых прожилках листьями.

Из глубины коридора, немного прихрамывая, к ним уже приближался Михаил Петрович, еще издали разводя руками:

— Прописали несколько дней полного покоя.

— Ну вот и прекрасно. Хоть немного посидишь дома, — немного ворчливо улыбнулась жена.

— Да. Это то, что нам сейчас нужно, — задумчиво кивнул он, глядя на дочь.

Всю дорогу до дома девочка продолжала молчать, словно у нее не осталось сил на разговоры, как это обычно случалось в ночное время перед сном. За одной только разницей, что на часах еще не было и шести часов вечера. Машина, плавно затормозив, остановилась на парковке перед воротами, ведущими к добротному одноэтажному дому с крышей из терракотовой черепицы. Обернувшись к заднему сиденью, Майя с изумлением заметила, что дочь уснула. Отец было потянулся поднять ее на руки, но Майя, многозначительно хмурясь, кивнула на забинтованную ногу. Осторожно освободив девочку от ремней безопасности, она вытянула ее из детского кресла.

Невозмутимо спавший на кресле дымчатый кот даже не пошевелился при звуке открывающейся двери. За прошедшие шесть лет Тишка немного отяжелел и больше не скакал бешенным галопом по всем комнатам, как это бывало раньше. Ну и совершенно избаловался в отношении своей миски. В фаворитах теперь была вареная рыба.

Аккуратно раздев дочь, Майя уложила ее в кровать, ломая голову, что они будут делать, если Лидочка не проснется до ночи. Разбудить? Или будь что будет? Не просто же так ребенок уснул.

На просторной кухне уже закипал поставленный заботливой рукой чайник. Михаил Петрович, немного припадая на правую ногу, суетился около стола.

— Ну зачем ты? Я что, сама на стол не накрою? У тебя же нога! — улыбаясь, покачала головой Майя. Она знала, что он не может иначе. Забота о ней была его самой главной и первостепенной задачей.

— Садись, садись. Уже готово почти все, — отмахнулся он и поднял на нее глаза, где сквозь обожание мелькнул проблеск непривычного для ее уравновешенного мужа беспокойства.

— Все в порядке? — спросила она.

— Да. Т. е. не совсем. Ты садись. Я хотел обсудить с тобой кое-то, — испытующе глядя на нее, сказал Михаил Петрович.

— Что-то случилось? — напряглась Майя.

— Нет. Все хорошо. Ничего серьезного. Меня беспокоишь ты, Майя, — наконец решился он.

— А что со мной не так? — удивилась она.

— Мне кажется, ты чрезмерно опекаешь Лидочку. Гиперопека может ей навредить, — терпеливо начал объяснять Михаил Петрович.

Майя молчала, отказываясь верить своим ушам. Он критикует ее? Он не знает, в каком мире они живут? Да, если бы она могла, то ни на секунду не отходила бы от дочери.

— Ты должна дать ей пространство для проявления самостоятельности. Научиться отпускать от себя хотя бы шагов на десять для начала. Я понимаю, что Лидочка еще очень маленькая, но подобное поведение может травмировать ее. Она любит тебя и старается быть послушной. Быть рядом, чтобы ты не переживала, — продолжил он и сделал паузу, ожидая ответ.

Ответа не было.

— Ты не подумай, что я критикую тебя. Ты просто должна сделать над собой усилие и попробовать справиться с душевной травмой. Ради нашей дочери, — тихо сказал он.

— Ты понятия не имеешь, через какой ужас мне пришлось пройти, — медленно проговаривая каждое слово, ответила Майя. — И ради чего? Разве мы можем чувствовать себя в безопасности? Мы продолжаем прятаться, как трусливые зайцы, надеясь, что нас не найдут. Наша дочь может стать их следующей жертвой, и ты предлагаешь мне отпустить ее на десять шагов?

— Майя… — только и смог прошептать он, виновато заглядывая в наполненные слезами любимые глаза. Затем, забыв про поврежденную ногу, широко шагнул к ней и крепко прижал к себе, позволяя ее лицу спрятаться у него на груди.

В ту ночь в окнах детской за неплотно закрытыми шторами долго не гас ночник. Михаил Петрович сидел у кроватки спящей девочки и напряженно всматривался в невинное детское лицо, думая о том, догадывается ли Майя, какая необычная дочь у них родилась. Под плотно сомкнутыми веками девочки бродило пока еще неприрученное голубоватое сияние.