Путь домой через бездну

Виктория Болле (2024)

В мире, где жизнь человека ничего не стоит перед лицом тоталитарного государства, судьба Иоганна, волга-немца, звучит как гимн человеческому духу. Родившийся в мрачные времена сталинских репрессий, он проходит через круги ада: от насильственного вырывания из родных мест до невыносимых условий трудовых лагерей. Это рассказ о потерях и боли, о крепости духа и о непоколебимой воле к жизни. Иоганн стал свидетелем и непосредственным участником событий, навсегда изменивших ход истории. Его голос проникает сквозь десятилетия, напоминая о тех, кто не может рассказать свою историю. Эта книга — не просто воспоминания о выживании; это памятник несгибаемости духа человека перед лицом нечеловеческих испытаний. Основанно на реальных событиях.

Глава 15

Со временем выяснилось, что меня не собирались оперировать, а лишь обследовать.

— Ради Бога, — испуганно произнёс мой сосед по палате. — Ты хоть представляешь, что с тобой сделают, когда комиссия приедет и узнает об этом?

— Нет, не представляю.

— Регулярно, раз в месяц, сюда приезжает комиссия и тщательно всё проверяет. Если кто-то случайно проговорится, ты и командир, который тебя сюда направил, будете в большой беде. Местный командир — хороший человек, не стоит ему создавать проблемы.

Я испугался, что комиссия обратит на меня внимание.

— Где я могу найти этого командира?

— Его кабинет в конце коридора, последняя дверь слева.

Со страхом я пошёл к указанной двери и тихо постучал.

— Входите, — раздался голос изнутри.

Нерешительно я открыл дверь и заглянул внутрь. Командир был один. Он сидел за столом, заваленным бумагами.

— Могу я войти? — спросил я.

— Да, конечно. Входите.

— Мне кажется, произошла ошибка с моим направлением в медпункт. Я хотел бы обсудить это с вами, — объяснил я.

Он поднял взгляд и внимательно посмотрел на меня.

— В чём дело?

— Меня направили в восьмую палату, но мне не нужна операция.

— Почему?

— Потому что у меня нет показаний для операции.

— Тогда зачем ты здесь?

— Для нас четверых, приехавших из Карабашки, выписали общее направление. Трое были направлены на операцию, а я только на обследование.

— Когда вы прибыли?

— Три дня назад.

Он открыл сейф за своей спиной, достал несколько бумаг и начал их просматривать. Затем нашёл нужный документ и сказал:

— Действительно, ты прав. Как я мог это упустить? Спасибо, что обратил моё внимание на это. Хорошая работа, — похвалил он меня.

Он тут же выписал мне справку о выписке и перевёл в рабочий барак той же зоны, несмотря на то, что я ещё не был полностью здоров.

Там меня заставили перевозить древесину с лесозаготовительной станции в лагерь. Мужчины загружали тележки, везли их по рельсам в лагерь, разгружали, рубили и укладывали дрова. Товарную тележку мы толкали по железнодорожным путям вручную.

На лесозаготовительной станции дорога шла под уклон. После того как мы загружали тележку пятью кубометрами древесины, мы садились сверху и катились вниз по крутому склону. За сто пятьдесят метров до зоны была резкая кривая, где тележка часто сходила с рельсов. В этот раз тележка тоже сошла с рельсов, и остальная часть моей рабочей группы обязала меня устранить повреждение.

— Ты ведь механик, — заявил один из них. — Разве ты не работал трактористом до начала войны? Ты наверняка что-то понимаешь. Сделай что-нибудь.

Мужчины не хотели полностью разгружать товарную тележку, чтобы снова погрузить её на рельсы и заново загрузить. Они искали более простое решение, которое я должен был им предоставить. Честно говоря, я знал не больше, чем они. Но я не хотел этого показывать. Однако бездействовать мы не стали. Мы выгрузили два бревна из тележки, подсунули их под тележку, чтобы создать своего рода рычаг, и подняли её с помощью общей силы.

Мастер из зоны увидел нас издалека и поспешил к нам. Мы рассказали ему, что случилось.

— Эй, ты, — обратился мастер ко мне. — Если ты тракторист, залезь под тележку и направь её в нужное направление.

Я последовал его указанию и медленно залез под тяжело нагруженную телегу. Пространство между ней и землёй было очень узким. Я едва мог пролезть.

— Поднимите тележку выше, я под ней, — крикнул я снизу. То, что произошло дальше, было непостижимо. Тяжёлый груз вдруг свалился на меня и прижал мне руку. Я пронзительно закричал.

— Поднимайте, — тут же велел мастер. — Поднимайте эту штуку!

Мужчины пытались поднять товарную телегу, пока мастер вытаскивал меня из-под неё. Я взглянул на кровоточащую руку, услышал, как голоса вокруг меня становились тише, и почувствовал, как теряю сознание.

Мужчины донесли меня до лагеря, но охранник нас не пустил.

— Утром выходит определённое количество, и то же количество возвращается вечером. Поняли? — Строго посмотрел он на нашу группу. Его взгляд был неумолим, и не имело смысла продолжать спор.

Мастер был единственным из нас, кого пустили внутрь. Он прошёл мимо охранника, нашёл телефон и позвонил начальнику санитарной службы. Вскоре главный санитар прибыл на пост охраны.

— Что значит, раненого не пускают? — удивлённо спросил он.

— Не разрешено, — ответил охранник.

Санитар нахмурился и фыркнул:

— Ты с ума сошел? Не видишь, что он истекает кровью? Ему срочно нужна медицинская помощь. Немедленно запиши, что один из четырех вернулся в лагерь. Я не понимаю, в чем проблема.

Благодаря строгому выговору охранник в конце концов пропустил меня. Врач отвел меня в санчасть, вызвал медсестру и приказал принести миску с горячей водой. Он уложил меня на операционный стол, сунул деревянную палку между зубами и велел:

— Крепко кусай, будет очень больно!

Медсестра принесла миску, и санитар начал аккуратно вытаскивать раздробленные кости из ткани. Боль была невыносимая. Время от времени я терял сознание. Без морфия, без обезболивающих средств. Врач проводил операцию при полном моем сознании. Казалось, это длилось вечность. Наконец он закончил, перевязал мне руку и с мягкой улыбкой сказал:

— Ты смелый парень. Теперь не бойся. Я оставлю тебя здесь на некоторое время.

Несколько дней я оставался в санчасти и за это время успел поговорить с хирургом. Я узнал, что он был еврейским заключенным, которого режим считал ответственным за смерть видного советского партийного деятеля Сергея Кирова. В лагере он занимал должность главного врача санчасти. Родом он из Ленинграда и работал там хирургом. Теперь он был привилегированным заключенным, которому разрешалось свободно передвигаться и не находиться под постоянной охраной. Он был женат, но его жена осталась в Ленинграде. В лагере он познакомился с молодой медсестрой, которая работала там добровольно. У нее был домик неподалеку от лагеря, и она жила там вместе с еврейским хирургом.

— Ты действительно стрелял в Кирова? — спросил я потрясенно.

Я слышал многое о покушении, произошедшем в 1934 году, когда Кирова убили в Ленинграде. Причины этого преступления так и остались невыясненными, но оно вызвало масштабные чистки. По приказу Сталина, с помощью НКВД и прокуратуры, миллионы невинных людей, как предполагаемых, так и действительных противников сталинской системы, были арестованы. Их обвиняли в шпионаже и экономическом саботаже, отправляли в лагеря принудительного труда или казнили. Арестовывались не только внутренние партийные оппозиционеры, но и огромное количество членов партии и обычных советских граждан.

Ходили слухи, что покушение было организовано НКВД с ведома Сталина, несмотря на то, что ответственность за убийство он возложил на внутрипартийную оппозицию. Однако никто не осмеливался говорить об этом открыто. Страх быть пойманным тайной полицией был слишком велик, ведь они подстерегали на каждом углу и слушали всё, что говорилось. Каждое слово могло быть использовано против человека, и если его хватали, то он был практически обречён.

— Я никогда не видел этого Кирова, — ответил хирург с явным раздражением. — Я не понимаю, почему меня арестовали и обвинили в экономическом саботаже. Я врач. Никогда не имел дел с политикой.