Во имя Солнца

Дарья Савицкая (2024)

Восемнадцать лет назад в королевской семье родился желтоглазый ребёнок без тени — воплощение Солнца, бездушная оболочка для божьих сил. А пять лет тому назад Солнце отказалась посещать храм и даже покидать свою башню без должной причины. Слухи множатся — кто-то не верит, что воплощение бога настоящее, кто-то считает, что жрецы прогневали Солнце. Убийство в Новом замке становятся для Королевского Храма предлогом, чтобы навязать принцессе общество «своих» — и получить соглядатаев в Предрассветной башне. Найти одержимых, уговорить воплощение бога вернуться в храм и всегда действовать во имя Солнца и никак иначе — не самая простая миссия даже для жрецов, и уж тем более для простых монахов. Только вот с каждым днём всё больше сомнений — настоящие ли Тени? И что хуже — настоящее ли Солнце?

9 — Беркут. Слуги Солнца

С первого взгляда было ясно, что в замке мне не рады. Ну да я сам виноват, так уж себя зарекомендовал. Кажись, мне немного выдержки с непривычки не хватало. Разволновался, засуетился, начал ошибаться. Ошибки городил одну за одной — пусть несерьёзные, но вскладчину получилось прилично.

Взять хотя бы эти теневые смотрины у Третьего Луча, которые Сокол устроил не иначе как поиздеваться. И чтобы поиздеваться сказал мне, а не Яське или Кречету, приветствовать Солнце первым от имени всего нашего Храма, говорящей галкой твердить заученное. Что я мог ему сказать? «Господин Сокол, ваша многолетняя мудрость и опыт Королевского Жреца рядом не валялись с моей уверенностью, что я лучше знаю, как приветствовать принцессу»? Не мог же я ослушаться трижды повторённого и тщательно разжёванного приказа жреца над всеми жрецами!

Кажется, Солнце меня узнала — и устроила это представление, в результате которого Яську назначили фаворитом и оставили в башне, а меня выкурили, как крысу из подвала. Или не узнала и не дала мне таких нужных поблажек по старой дружбе — а всё из-за того, что я послушался Сокола и не осмелился ей напомнить о том, кто я такой. Сначала послушался старика, а потом постеснялся Яську с Кречетом и не стал при них распускать язык — и вот пожалуйста!

Позже я как-то неправильно среагировал на служанку. Надо было, что ли, осадить её, а не морду воротить, словно я девку впервые за год увидел вблизи, да и потом, когда суета поднялась, нечего было Солнце за руки хватать — она бы сильно эту Весновницу не побила.

И уж конечно нельзя было позволять Солнце за Кречетом следом по замку бегать, это я зря слабину показал, продемонстрировал, что мной можно управлять. И в коридоре зря согласился сидеть. Яська вон наглый, сразу полез в покои гостевать, вот его и оставили.

Словно я не помнил по своим прежним годам, что с Солнце только так и можно: напролом. Вламываться, навязываться и отвечать на её посылы в дальние дали удивлённым взглядом, но с места не трогаться.

Теперь вот пожалуйста. Отошёл на полчасика пожрать раздобыть. И ведь даже раздобыл, вот только назад меня стража в башню не пустила. Скрестили алебарды, уставились так издевательски и завели: «Не-е, назад нельзя. Вы первый раз, когда ходили, вы с госпожой ходили, госпожа вольна хоть разбойничьи шайки сюда водить. А сейчас госпожа где? Наверху. А вы внизу. Крылатые метки есть? Нету? А ведь приказа от госпожи вас пускать у нас тоже нету. Идите, ребятушки, на хрен. Вас таких красивых, в рясах, нам каждую неделю новых присылают. Понадобитесь — вас позовут. Кыш!».

Они отказывались и передать Солнце, что мы вернулись в башню и хотим назад на дежурство («это я должен бегать аж на верхушку башни, принцессу тревожить новостью, что его светлость какой-то там Беркут наконец-то жрать закончил и хочет задницу в коридоре просиживать? Во наглый! Кукиш сам себе покажи, хорошо, а то мне лениво перчатку ради такого снимать…»). Они отказались пропустить нас хотя бы в сопровождении («это я буду тебя водить к принцессе под свою ответственность? У меня ещё ожоги с того раза, как я без спросу принца Огнемира к ней пропустил, не сошли…»). Они отказались даже просто позвать десятника («у нас таких беркутов, навроде тебя, хоть собак корми, а господин Сапсан у нас один, ему недосуг твоё нытьё слушать…»).

Наверное, в мире не было вещи, которая была бы способна подстегнуть меня быстрее изучить окрестности Предрассветной башни, чем это клятое недоразумение. Через час я оббежал весь первый этаж, переполошил всех попавшихся мне на глаза слуг, пересовал нос за все двери, какие в теории могли вести на тайные лестницы в башню. Входа не было. Все входы были, как дверными створками, закрыты ко всему привычными стражниками, и засовом служила их непроходимая тупость. Они словно не понимали, что я сюда не яблоки воровать подослан, что я — посланник Вечернего корпуса Королевского Храма.

Из замка в башню было не попасть. Оставались пути с улицы, проще говоря — окна.

Как кошка под деревом с гнездом, полным лакомых птенцов, я ходил под башней, изредка пытаясь забраться прямо по стене на уровень второго этажа и влезать в окно. Стены, дери их Тени, были отвесные, не забраться, даже хвататься, кроме решёток на окнах первого этажа, не за что.

— Тени! — шипел я, снова сорвавшись и потирая друг о друга стёсанные в кровь ладони. Ни разу мне ещё не удавалось забраться так высоко, чтобы падение обернулось чем-то серьёзнее содранной кожи. — Тени дери эту теневую башню!

Окна седьмого этажа недосягаемы. Там, под самой крышей, были карнизы, укрепляющие стены от разрушения, но до них могли добраться только птицы.

Где-то там и два окна покоев принцессы.

— Ястреб! — заорал я. Тоже мне, напарник. Подлизался, устроился и сидит там, дрыхнет. Нет бы помочь нам вернуться на задание. Сова бестолковая. Всегда этот Ястреб таким был — всегда спасал только свою задницу, чудо ли, что его никто в храме не любил. — Теневая ты сова, мать твою налево, сделай хоть что-нибудь!

Ястреб меня не слышал. На мои вопли оборачивались только случайные прохожие. Из окон нет-нет, да высовывались морды любопытствующих. Одна из поломоек за мной наблюдала уже минут десять: высунулась из окна и вяло выжимала уже давно сухую тряпку.

— Тени, — повторил я, втайне уже согласный и на вариант, что призванные Тени явятся в северную башню и это станет поводом вернуться.

Опыт прошлых троек подсказывал, что нельзя позволять укорениться порядку, где Солнце сама будет выбирать время, когда мы приходим. К тому же я успел подслушать у дверей кабинета, что она согласилась при Соколе нас пока оставить. Теперь главное — вернуться. Как-то раздобыть клятые «крылатые метки» или уговорить Солнце отдать страже приказ нас пропускать.

Наградил же Солнце-бог напарниками, дери их Тени. Что этой тупой совой, которая свою тушку устроил и рад уже, даже не пытается нас искать, что этим «учеником Королевского Жреца», от которого проку — как от валенка в раскалённой летом степи.

Хоть бы моральная поддержка от него была, так нет же. Кречет, второй тенью за мной таскающийся по замку, меня скорее морально доламывал одним своим полным укора взглядом. Стоял, смотрел, молчал и лишь изредка так вздыхал, будто я у него на глазах укусил за ногу живого барашка и сообщил, что на вкус он свеженький. Даже дураком начинал себя чувствовать.

— Что? — я обернулся к стоящему у отцветающей сливы Кречету, который флегматично обрывал с тонкой веточки кору, не сводя с меня придурковатого взгляда. — Может, закончишь пялиться и наконец-то поможешь как-то вернуться в башню?

— Сейчас?

— Предлагаешь дождаться следующего полнолуния?

— Сейчас никак. Стража своё мнение уже высказала.

— И что ты предлагаешь делать?

— Дождаться смены караула. В башне две десятки, которые сменяют друг друга. Возможно, вторая десятка более сговорчива. Или их десятник менее велик и соизволит нас выслушать.

Я в ответ сплюнул на землю. Вся стратегия Кречета помещалась в старую поговорку «ждать у моря погоды».

Полуденный монах, наконец-то расшевелившись, отлип от своей сливы и не спеша подошёл ко мне. Постоял рядом, запрокинув голову и пялясь в уходящую ввысь башню.

— Можем просто дождаться смены караула, — повторил он, поводя плечами.

— О, то есть ты считаешь, что во второй десятке у нас будут сплошь дружелюбные и гостеприимные ребята, которые на руках нас отнесут на последний этаж?

— Считаю, что стража, которая стоит на первом этаже сейчас, настроена недружелюбно и относится к нам предвзято. Можем просто подождать других стражников.

Я махнул на него рукой, отбегая к стене. Снова принялся осматривать кладку над окнами первого этажа, пытаясь найти место, где стоит рискнуть и попробовать добраться до окон на втором.

— Твои шансы безумно малы, — продолжал нагнетать Кречет, глядя на меня со скукой. — Даже если ты заберёшься на второй этаж через окно — тебе предстоит преодолеть несколько лестничных пролётов, каждый из который охраняет пара стражников, которые едва ли будут сговорчивее наших знакомых.

— Не хочешь помогать — так хоть не каркай! — огрызнулся я, с ногами забираясь на подоконник и пытаясь вбить серп в стык между камнями. Входил самым кончиком, вес не удержит. Спрыгнув, я продолжил рыскать у стены. — В северной башне орудует одержимый Тенью убийца, который в любой момент может добраться до этой глупой девчонки, которая сама же обрекает себя на смерть! Если мы не вступимся — тогда кто? Ястреб? И что он сделает одержимому? Выест мозги своей болтовнёй? Или Весновница? Или эти зубоскалы-стражники?

— Я бы поостерегся называть Солнце-бога «глупой девчонкой», — заметил Кречет, прохаживаясь за мной следом. — Не забывай, что она — Солнце и есть. Ей ведомо прошлое, будущее, настоящее, она порождает огонь силой мысли и способна подчинить себе любого зверя, и наша защита для неё — фикция, глупая традиция. Мы скорее жест вежливости, чем реальная охрана.

— За себя говори, бесполезный жест вежливости! Лично я приехал охранять принцессу!

— Конечно, я так и понял. Но нужна ли Солнце твоя охрана? Одержимый в замке есть и это — факт. Но охотится ли он за Солнце? Пытается ли схватить неуловимое и догнать недостижимое или это всего лишь домыслы господина Сокола? Быть может, одержимый даже не рискует к ней приблизиться, а обстоятельства предыдущих нападений были чередой совпадений. Возможно, что всё наоборот, и вышеизложенное лишь мои глупые домыслы, но они с тем же успехом могут оказаться правдой. У нас пока нет никаких доказательств, что зло коснулось северной башни — убийства проходили не здесь. Возможно для того, чтобы не рисковать, принцессе Солнце нужно делать то, что она и так делает по воле небесного светила: сидеть в башне и не высовываться. Может быть, наша попытка охранять само Солнце — лишь бесполезный спор с богом? Может быть…

— Ага! — возопил я, перебив монотонный бубнёж Кречета. По глазам мне резанула знакомая картинка — редкие тёмные брызги, осколки костей и склизкие ошмётки. Забыв про стену, я бросился к находке. — Говоришь, ничего злого в северной башне не происходит? А как тебе это? — Я обошёл находку кругом, с прищуром вглядываясь в покорёженную плоть. — Хочешь сказать, не тянет на следы одержимого?

Кречет, подошедший по моему оклику, стал чуть в стороне и скрестил руки. На мою находку он глядел как-то без вдохновения.

— Тянет на две тарелки холодца. Вернее, тянуло до того, как сгнило.

— Хочешь сказать, что размозженные головы под окнами у принцессы — это нормально?

— Ты уверен, что твоя «размозженная голова» не принадлежала целиком запечённому поросёнку? На пирах знати из окон выбрасывается множество объедков. Я видел, как на тарелках оставляли гнить головы, с которых знатным людям недосуг обирать мясо.

Я брезгливо потыкал пальцем в свиную голову, наполовину размозженную о землю.

— Нет, он сырой. Это не объедки.

— Но щетина опалена и это явная падаль, а не свежеубитое животное.

— Это следы одержимого.

— Одержимой, по-твоему, кидается из окон северной башни гниющими свиными головами?

— А по-твоему это делает принцесса, что ли?! — вспылил я, потеряв терпение.

Кречет с каким-то подозрением поглядел вверх, на башню, потом снова опустил глаза на землю.

— Неисповедимы пути Солнца!

Я повторно сплюнул и бросился к стене. Свиная голова, разбитая о землю у подножья башни, меня подбодрила вдвое тщательнее искать способ вернуться. Не то чтобы я такой уж опытный ловец Теней, но разбитая свиная голова прямо под окнами — это как-то не здорово.

Надо вернуться, надо немедленно вернуться.

Наконец-то я увидел то, что могло бы стать для меня решением. Бойницу, больше похожую на узкое окно для проветривания, явно ведущую в одно из ответвлений коридора. В пустом провале не было видно стекла — прорезь в стене была слишком узкой и с обеих сторон закрывалась выступающими гребнями ставен. В шаге вправо и четырёх шагах вниз — окно первого этажа, а красный плющ вьётся по деревянным балкам, вбитым в стену. То, что нужно.

Оставив правый серп в ножнах, а левым цепляясь за кованую грубую решётку, я полез к балке, на которой густой шапкой покоились побеги плюща. Ногам не было опоры на шершавых прутьях и приходилось неуклюже упираться коленями.

Пытаться цеплять серпом деревянную балку — пустая затея, серп, обременённый мои весом, её прорубит насквозь. Пришлось тянуть руку. Ногти царапали черноватую, мокрую древесину, и только с попытки пятой пальцы смогли уцепиться за опору.

— Отличная идея, — поддержал меня Кречет голосом, сочащимся иронией.

— Заткнись!

— Заткнусь, когда ты сорвёшься и твоя голова брызнет осколками черепа рядом с головой этого отважного хряка.

Я обернулся, ногами упершись в верхнюю перекладину решётки, правой рукой держась за балку, а левую, с серпом, опустив. Отчасти давал себе передышку, готовясь к следующему рывку, отчасти вправду уже начинал беситься.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я должен спуститься, даже не попытавшись забраться через эту клятую бойницу.

— Потому что ты можешь сорваться, а учитывая, что, падая с такой высоты успеть сгруппироваться невозможно, ты либо ляжешь рядом с неудавшимся холодцом, точь-в-точь размозжив себе часть головы, либо пополнишь ряды уродов со сломанными челюстями, которые пока что, хвала Солнцу, состоят из меня одного.

— Я прекрасно держу равновесие и никогда ещё не падал, имея аж три точки опоры.

— Примерно то же самое говорил я, прежде чем сорваться и оставить половину своих зубов лежать в траве.

Я вздрогнул, глядя на Кречета с невольной тревогой. Конечно, нашему брату упасть бояться — так вообще на жатвы не ходить, но одно дело слышать, как какой-то тютя когда-то откуда-то упал и другое — видеть, как «удачно» можно словить мордой землю падая с небольшой высоты.

— Ты с какого этажа свалился? — осторожно уточнил я, отпуская балку и начиная медленно спускаться на грешную землю.

— Ни с какого, — всё тем же серьёзным и честным голосом отозвался Кречет, даже не моргнув лишнего раза. — Но надо же было как-то уговорить тебя слезть.

Если он считал, что я, спустившись, поленюсь карабкаться обратно, то он просчитался. Фыркнув, я упрямо полез на решётку. Теперь, когда точки опоры были известны, дело пошло быстрее. Уже через двадцать секунд я вернулся на прежнюю позицию, через тридцать — осторожно переносил вес на левую ногу, поставленную на балку, ожидая в любой момент услышать влажный хруст дерева. Бросок — и серп скрипнул по краю бойницы, а я усилием подтянул тело, уцепился второй рукой и заскрёб ногами по стене, сбивая побеги плюща.

Внизу стояла почти звенящая тишина, но меня не покидала мысль, что Кречет с меня смеётся. Беззвучно, неподвижно, никак не выказывая веселья выражением лица, но смеётся, тварь, просто ухахатывается внутри своей головы.

— Сам виноват, — пробормотал я, понимая, как неуклюже лезу в это теневое окно.

За такое лосиное изящество при попытке забраться в башню Дроздовик бы меня убил на месте.

Справедливости ради стоит сказать, что застрял в этой теневой бойнице я не сразу. Провозился ещё минуту, прежде чем понял, что ножны не расчехлённого серпа застряли, упёршись концами в стены, а мои перекошенные плечи зажались с двух сторон так, что хрен вывернешься.

— Тени, — уже почти без злости повторил я, пытаясь рвануться. Хрупнул, рвясь, ремешок ножен, но на первый раз выдержал. Рывка четыре и должен треснуть. И рвать ой как не хочется, ножны у меня казённые. Дроздовику, конечно, плевать, но кроме Дроздовика есть ещё господин Изумруд, который отвечает за снаряжение дозорных монахов и вот ему уже плевать не будет. — Кречет! — я попытался вывернуть лицо себе за спину, чтобы голос не разносился по коридору.

— Я тебя предупреждал, что это плохая идея, — послышался снаружи спокойный голос.

— Помоги мне! Отвлеки стражу, чтобы они не услышали, как я тут лезу.

— Ты орёшь так, что они тебя почти наверняка уже услышали.

— Кречет!

Тишина за моей спиной стала какой-то совсем безнадёжной. Будто не осталось в ней даже молчаливого наблюдателя, следящего за моими неудачами.

Еще несколько минут я дёргался, пытаясь вывернуться. Падать спиной вперёд со второго этажа не хотелось совсем, но назад лезть было проще, чем вперёд. Я не сразу понял, что клятая прореха в стене чуть сужалась во внутреннюю сторону.

Вскоре пришлось замереть. По коридору зашуршали едва слышные шаги. Кто-то шёл в мою сторону. Сжав зубы от досады и старательно сдерживая ругань, я ждал. Сам не знаю, на что надеялся. Что стражник до меня не дойдёт вовсе, или что пройдёт мимо, отвернув голову к пустой стене, не заметив загадочно лезущего с улицы мужика в красной рясе.

Мне-то и не хватило от силы двух минут. Застрял я не безнадёжно, и медлил больше от нежелания шуметь и жалости к рвущемуся ремешку на ножнах.

Напротив моей лазейки остановился человек — почти в такой же, как у меня, красной рясе, только оттенок чуть ярче и руны другие. Секунды три я тупо глядел на Кречета, потом недоверчиво сощурил глаз и уточнил:

— А ты как обошёл?

— Через двери и по лестнице, — хладнокровно ответил полдник, брезгуя подать мне руку. Протянув свою бледную пятерню, он вцепился мне в ткань рясы на плече и потянул, помогая пролезть. Я примолк, не решаясь ему пока что-то высказывать.

Выходит, прав он был — надо было дождаться смены караула. А я поторопился…

— Караул сменился, да? — всё же тихо уточнил я, когда наконец-то вылез в коридор и потянулся, разминая ноющие плечи. Кречет качнул головой.

— Нет, конечно.

— А как тогда…

— Подошёл к дверям, поговорил со стражей, поднялся по лестнице.

— И стража… — я опять замолчал, несколько сбитый с толку. — Что ты им сказал?

— Что у меня напарник наделён всеми талантами мира, кроме таланта думать головой прежде, чем начинать действовать. И что этот напарник влез на второй этаж, застрял в бойнице и таится там с непонятной целью. Мне разрешили тебя забрать прежде, чем мы оба покинем северную башню.

Я с упавшим сердцем взглянул дальше по коридору. Давешние стражники-зубоскалы стояли у лестницы, глядя на нас с полуденным монахом с нарочито строгим и жутко раздражающим видом.

Дери меня Тени, а я ещё этого «ученика Сокола» защищал от Яськиного хамства…

***

В келью стражники демонстративно отвели нас с Кречетом за ручки. Кречет, брезговавший прикасаться к людям, себя позволил вести только за рукав. Я тоже пытался руку выворачивать, но стражники настаивали.

Десятника они нам тоже позвали. Невысокий бородатый мужик, назвавшийся Сапсаном, проводил нас до кельи, отослал своих вояк обратно, охранять этажи, а сам остался в нашей компании. Полчаса, скотина, стоял передо мной, тыкал поочерёдно влево и вправо грязным пальцем и повествовал: «Смотри, дикий глупый кочевник, сын диких глупых кочевников, это называется окно. В него смотрят. Из него свежий ветер идёт, чтобы дышалось хорошо. А это дверь — через неё ходят. Вот ногами так раз, раз — и ходят, туда-сюда. Запомнил? Окно — смотреть, дверь — ходить…».

Я его трижды посылал на хрен, но Сапсан был упрям. Каждая моя грубость понималась как повод начать лекцию сначала. Пару раз он пытался прицепиться к Кречету, но этот клятый умник на попытки десятника его учить брезгливенько качал головой и тыкал в меня пальцем, напоминая, что путаю окна с дверями тут я, а он, стало быть, воспитанный, умный и порядочный житель столицы.

Когда Сапсан наконец убрался, за единственным окном, в которое надо смотреть, наступили уже лёгкие вечерние сумерки. Кречет сидел на своей кровати, скрестив ноги и глядя на меня с тем раздражающе-пустым выражением, которое как раз-таки обычно свойственно стражникам.

— Стукач, — ткнув в него пальцем, сообщил я. — Ты должен был помочь мне, а не бежать жаловаться стражникам. Ты хоть понимаешь, что будет, если мы не найдём способа вернуться?

Кречет дёрнулся, мне на какой-то момент даже показалось, что я до него достучался. Но нет — он потянулся к изголовью своей кровати, разгладил мятый уголок покрывала и снова уставился в стену. Ну, одним глазом — в стену, вторым, который косит — на собственный шрам на щеке.

— Мы — четвёртая тройка за месяц, всех предыдущих посланников она разогнала. Хочешь пойти по их стопам? Хочешь уже к будущей неделе вернуться в Королевский Храм?

Молчание. Этот теневой ученик Сокола меня просто игнорировал. Молча смотрел в пустоту, будто в нашей келье стояла полнейшая тишина, на которую и реагировать не стоило. Единственное что не зевал. Это отличный способ меня вывести — просто делать вид, что я пустое место.

— Я с тобой разговариваю, дери тебя… — я уже встал, намереваясь добиться ответа, но Кречет внезапно ответил:

— А я разговариваю с Солнце-богом. А ты — мешаешь мне своим пустословием молиться. Тот факт, что принятое мной решение не получило с твоей стороны должного одобрения я понял ещё до того, как мы покинули Предрассветную башню. И, если тебе так интересно, не стал бы менять его, даже зная, сколько неудовольствия оно у тебя вызовет. — Он демонстративно осенил комнату руной Солнца, размял пальцы, прежде чем сцепить их в молитвенном жесте, и снова уставился в стену.

— Она вышвырнула нас! Если мы не…

— Мы сами себя вышвырнули, когда пошли за едой, — ответил Кречет сквозь зубы. — Лично я прекрасно понимал, что без крылатой метки, которую мне никто выдавать не собирается, вернуться в башню не смогу. — Полуденный монах вздохнул и, повторно осенив комнату руной Солнца, совсем улетел башкой куда-то в своим молитвенные дали.

Десять минут я пытался заговорить с ним, добиться хоть какого-то ответа. Предлагал сырые ещё варианты, как можно попробовать вернуться, искал лазейки — а этот кретин молчал. Молчал, бездумно пялясь в стену и считая, что это похоже на молитву. Так я и поверил. Как будто кто-то, кроме блаженных старух, вправду может молиться целыми днями.

Когда терпение моё закончилось, я швырнул в него собственной накидкой. Накидка, такое себе метательное орудие, только едва-едва задела Кречета по щеке.

Полуденный нехотя встряхнулся, поморгал, пытаясь сосредоточиться и уточнил:

— Что ты от меня хочешь?

— Если мы не вернёмся в башню…

— То такова будет воля Солнце-бога, — морду Кречета перекосило — то ли улыбкой, то ли гримасой, то ли выражением какого-то крайнего презрения. — Прекрати отравлять мой покой своими суетливыми речами и прояви хоть немного смирения. Даже переспевшее яблоко не может упасть с ветви без попущения от Солнца, а ты считаешь, что безопасность принцессы, избранной сосудом для божьих сил, зависит от тебя одного. Если ты не туг на ухо, то слышал сегодня столько же, сколько слышал, стоя под дверями Жёлтого кабинета, я: принцесса согласилась дать тебе столь желанный шанс остаться охранником в северной башне. Но неужели ты надеялся, что сам Солнце-бог пересмотрит свои привычки, заточенные под молитву и аскезу, и позволит отравлять тебе своим присутствием божественный покой с первого же дня? Прояви терпение. Не сомневаюсь, что оно будет вознаграждено.

— А если нет? — я испытующе уставился на полуденного, но тот даже бровью не повёл.

— А если нет, то такова будет воля Солнце-бога, — с упрямством осла повторил он. — Если Солнцу угодно призвать на услужение себе монахов из Королевского Храма — оно переберёт сотни, но отыщет нужных. Сложившаяся ситуация сложнее, чем привычные тебе правила Жатвы Теней. Ты призван не столько искать Тень, сколько служить Солнце-богу — поверь, у господина Дроздовика хватает власти в Новом замке, исключая заветную для нас северную башню. Стражники, с которыми ты сегодня так упорно искал ссоры, не соперники и не враги для нас, а союзники, чья лояльность станет желанным козырем. Они охраняли принцессу задолго до того, как в замке завёлся одержимый и лучше знают её повадки. А ещё соизволь вспомнить, что в башне остался Ястреб, которого при нас одарили крылатой меткой и который, я думаю, имеет право проводить нас назад в северную башню. Потрать выпавшие на твою долю часы отдыха на молитву или сон, потому что, возможно, ближе к ночи тебе придётся сменить Ястреба, который вернётся за нами.

— Ястреб. Вернётся, — повторил я, выразительно постучав себя по лбу. — Эта трусливая сова забоится покинуть этаж принцессы. Он сразу почуял, что нельзя никуда уходить.

Кречет вместо ответа поднял руку, будто предлагая прислушаться.

Я скривился, ожидая, что это очередная тупая уловка в попытке меня заткнуть, но от дверей в самом деле раздался шорох.

А спустя пару секунд Яська вломился в комнату, лупая своими совиными зенками и сонно кривясь.

— Вы чего тут расселись? — спросил он таким тоном, как будто мы его одного бросили на каких-то паршивых работах, а сами уползли по углам семки жрать и зубы скалить. — Я что, один должен там нападений одержимых ждать? А если правда явятся и драться полезут? Я у себя один, мне себя жалко одержимым на растерзание. — Яська прикрыл дверь и, волоча от усталости ноги, поплёлся к своей кровати. На его запястье болталась пресловутая крылатая метка.

Как по мне — тряпка тряпкой, шёлковая красная лента в два локтя, на которую потратили слишком много золотой нити. Какие-то руны, гербы, кругляшики и языки огня. Столько мелочей, что в глазах рябит.

— А ты чего, принцессу бросил? — спросил я, глядя, как не ценящий своей награды Яська отвязывает метку с руки и, скомкав, кидает на подушку.

— Да кому она надо. Там её дверей все шарахаются, — совун вынул из кармана яблоко и, даже о рукав не вытерев, с хрустом надкусил. — Стража раз в час пробегает на цыпочках, как лиса мимо собачьей будки, и на лестнице прячется. Даже тётка, что в башне прибирает, туда имеет право заходить раз в три дня. Даже не в покои, а просто в коридор, что у покоев — не чаще раза в три дня! Не покои, а какой-то проклятый склеп. Я там дохлую кошку нашёл, которую Снежок на случай голода в королевстве заныкал под завалом. И пыли с песком вперемешку из углов выгреб столько, что хватит заживо нас троих закопать. — Яська горько вздохнул, снова хрустнул яблоком.

Кречет, подошедший к кровати Ястреба и подобравший его метку, внимательно разглядывал ленту. Как показалось — с завистью.

— Хочешь, подарю? — вяло спросил Ястреб.

— Общество принцессы так тебя измотало? — уклончиво отозвался Кречет, с особым вниманием разглядывая тот край ленты, где были языки огня.

— Меня измотала не принцесса, а лестница. Теневая лестница. На седьмой этаж. — Ястреб демонстративно утёр со лба давно высохший пот. — Кажется, от Архипелага до Ярограда ближе, чем от этого солнечного склепа до нашей кельи. Если так нужно будет дважды в день гулять — то я лучше у Снежка лежанку отвоюю, — помолчав, он добавил: — Она по ней носится! По лестнице! Понимаете, я сначала решил, что она никуда не выходит, потому что не будь дура вверх-вниз бегать, а она бегает! Через ступени скачет, как коза!

— Ястреб! Придержи язык!

Ястреб демонстративно ущипнул себя за язык и вытянулся на кровати, притворяясь умирающим. Паяц. Паяц и никто больше. Видимо, ещё не понял, что ему тут поблажек за смешное закатывание глазок не будет.

— Принцесса Солнце говорила что-нибудь о том, когда нам выдадут такие метки? — уточнил Кречет, не спеша вернуть ленту.

— Она сказала, что таких защитников как вы её отец на Архипелаге как прикорм для тюленей использует.

— Может, порежем на три части?

Я с удивлением поглядел на полуденного. Полуденный продолжал наматывать на собственные пальцы метку, словно пытаясь поделить её на трети с точностью до ширины нити.

— Чего сделать?

— Порезать. Никто никогда не проверяет метки. Это не грамоты, которые нужно предъявлять в развёрнутом виде. Это вроде повязок личных слуг. Я видел метки принца Жаворонка и метки королевы Миронеги — их носят господин Сокол и госпожа Чистоглазка. Их можно носить приколотыми на воротник, на рукояти ножа или серпа, просто повязывать на шею или руку. Если Беркут намотает на серп обрезок, никто не станет его просить разматывать всю рукоять.

— А так можно? — опасливо уточнил я, принимая из рук Кречета ленту и примеряясь серпом. Шёлк оказался тонким — случайно надрезанная лента расползлась на два неравных куска. — Да чтоб… Ладно, будем считать, что можно.

***

Стук в дверь раздался неожиданно — спустя минут двадцать после возвращения Ястреба. Сумерки как раз сгустились до той паршивой каши, в которой я почти слеп. В нашей части замка факелы по ночам не горели, у нас, как назло, не оказалось в келье ни свечи, ни лучины. Единственным огоньком был зорч, горящий у лица Кречета — такой крохотный, что мне всё казалось, будто полуденный держит в зубах невидимую соломинку, ярко горящую на кончике.

Непривычный к тому, чтобы рядом со мной кто-то зажигал святое пламя, я косился на этот огонёк, как дурак.

Кречет повернул голову к двери. Медленно сдвинул огонёк пальцем, будто засохшую муху, повисшую на паутине, так, что он оказался на уровне груди, и двинулся к выходу. Не спрашивая, кого принесла нелёгкая, приоткрыл дверь на такую тонкую щель, что я бы в такую в жизни ни хрена не увидел, с секунду пощурился и быстро захлопнул.

Захлопнув же, с гордым видом отошёл к единственному столу, сел к дверям спиной, какой-то безмолвной молитвой создав второй огонёк, и замер, уставившись в пустоту.

— Кто там? — с любопытством спросил Ястреб.

— Единственный человек в замке, с которым я не буду разговаривать, даже если меня об этом попросит лично господин Сокол, — процедил Кречет, не поворачивая головы. — Можете спросить, что ей нужно, если хотите, но я предпочту глядеть на неё затылком.

Мы с Яськой одновременно двинулись к дверям. Дверь снова скрипнула, приоткрываясь.

Платье Весновницы в полумраке казалось чёрным, но в тех местах, где падали свечные отблески вспыхивало багрянцем, будто вымазанное кровью. Дорогая ткань. Я хоть в тканях и разбираюсь немногим лучше, чем Яська в кулачном бое, но знаю, что такие ткани, из ниток двух цветов — самые дорогие, дороже обычных крашеных. Волосы она распустила, и они лежали на плечах и груди.

На шее у неё была красная лента — та самая крылатая метка. Повязанная узлом и два края спускаются к вырезу, как у шейного платка. Или как края оборвавшейся висельной петли, подумал я, невольно отводя взгляд.

— Привет, — голос у меня прозвучал как-то слишком хрипло.

— Я с тобой сегодня здоровалась, монах, — почти ласково ответила Весновница, упираясь ладонью в дверь и пытаясь открыть её шире. Я ей это позволил.

Когда Весновница сделала шаг на порог, стало видно, что за её спиной ещё двое. Я их сразу заметил, но поначалу решил, что это стражники или более низкие слуги, провожающие Весну до нашей кельи и несущие её свечи. Но нет, не стражи. Девчонки.

Ещё две девчонки, зашедшие следом с таким видом, словно это их келья, а не наша.

Мы с Яськой недоуменно посторонились.

Весновница показалась мне старшей — на вид лет двадцати. Единственным её украшением была лента на шее и серебряная шпилька с кошачьей головой, которую она утром носила в волосах, а теперь заткнула за кружевной поясок, как игрушечный ножик.

Девчонка, зашедшая второй, при каждом шаге шуршала бархатными складками на юбке. Тяжёлая юбка, расшитая серебряными нитями, всякими звёздами и геральдическими загогулинами, и рукава с этими клятыми штуками, которые похожи на походные мешки, два пузыря в плечах, и от этого любые плечи кажутся в два раза шире. В неровном свете свечей, падающем ей в спину, мне вдруг показалось, что и плечи, и спина, и грудь у неё покрыты кровоточащими язвами — я даже дёрнулся. Оказалось — богатая, выпуклая вышивка цветущего шиповника. Казалось, руку протянешь — и можно вырвать ягоду из мешанины розовых цветов. Я невольно на вышивке задержал глаза, и оттого не сразу заметил волосы. Густую гриву тёмно-рыжих волос, спускавшихся до самых коленей, по которым вились золотые цепочки, и на голове ещё венец из живых цветов.

Я вдруг понял, какое одолжение нам сделала Солнце, явившись без украшений и в платье, какое могла носить дочка любого лавочника. И отчасти вспомнил, какого хрена я пять лет назад не узнал в девчонке со сбитыми локтями и в мешковатом платье принцессу.

Потому что принцессы должны выглядеть вот так. В бархате, двуцветном шёлке, с серебряными шпильками, цепочками и живыми цветами в волосах.

Зашедшая последней казалась самою юной — лет четырнадцати, не старше. У неё платье было попроще, серым и неброским. Выдавало, что она выше простой служанки то, что тело её обхватывал широкий кожаный пояс с две мои ладони, с золотыми заклёпками. Больше я разглядеть поначалу не смог. Взгляд мой прилип к её рукам.

Последняя девчонка несла две толстые свечи, вставленные вместо лезвий в две расшатанные рукояти от кинжалов. Воск стекал на отполированные гарды и на её смуглые пальцы. Выглядело жутко. Как будто я видел сон или какой-то нелепый обряд.

Я невольно отступил — шарахаясь всех троих. И Весновницы, которая уже успела отличиться, и этой длинноволосой, чьё платье было расшито цветами-язвами, и особенно этой последней, которая несла свечи в рукоятях.

Они выстроились между нами полукругом. Весновница кривила губы, левой рукой трогая кончик шпильки, а правой растирая между пальцев краешек своей метки. Вторая, с длинными волосами, стояла слева от неё с отстранённым видом, будто вовсе нас не видя, сцепив руки в замок. Голубые глаза показались мне пустыми, как у младенца. Третья, ставшая справа, продолжала улыбаться тихой, ласковой и совершенно жуткой улыбкой. Она была из троих самой красивой — с пухлыми губами, правильными чертами лица, какой-то странно смуглой кожей и огромными глазами. Настолько светлыми глазами, что они казались вообще бесцветными — два куска чистого льда. На шее её я заметил подвеску — золотого ворона с расправленными крыльями.

Несколько секунд всё было тихо. Мы с Яськой пялились на вошедших. Кречет, как и обещал, смотрел на Весновницу и её спутниц затылком.

— Не хочешь обернуться? — вдруг спросила она у Кречета, нехорошо сощурив глаза. — Я обещала леди показать урода.

— Так пусть же леди знают, что твои обещания стоят меньше глиняного черепка и уйдут ни с чем, — ровным голосом ответил Кречет. Я видел, что он напрягся, но оборачиваться упрямо не хотел. Девчонка со свечами издала едва слышный смешок, и полуденный тут же насторожился.

Яська, неловко переминавшийся с ноги на ногу, попытался было что-то сказать, но эти три ведьмы вдруг одновременно, как кошки, повернули к нему лица, и монах смешался.

— Чем обязаны, леди? — помедлив, спросил я, всё ещё бегая глазами.

Третья рукоять — на этот раз с настоящим кинжалом. Девчонка со свечками носила на поясе оружие.

— Ты знаешь, что к леди нужно обращаться по имени до тех пор, пока они не позволят тебе опустить формальности? — уточнила Весновница, вытаскивая шпильку из-за пояса и принимаясь крутить её в пальцах. Крошечные камушки-глазки на кошачьей голове ловили искры свечей.

— Он не может называть по именам леди, которых видит впервые в жизни, — снова подал голос Кречет. Третий огонёк вспыхнул около окна. Я с опозданием понял, что он освещает себе мутное оконное стекло, чтобы видеть силуэты пришедших.

Весновница вздёрнула брови, снова сунула шпильку за поясок и вытянула руку в сторону длинноволосой:

— Леди Аметиста Горноречная, дочь герцога Светлотвара Горноречного, сына герцогини Сапфиры Горноречной, дочери герцогини Милославы Горноречной, дочери герцогини Сладкогласы Горноречной, — она сделала паузу и с кривой усмешкой добавила: — дочери короля Огнемира Восславленного. Если хоть одного из вас научили считать до пяти в вашей богадельне — сможете понять, что Тиса сестра принцессы Солнце. Прапрабабушка леди Аметисты, Сладкогласа, была сестрой королевы Зарянки Тайной, прапрабабки госпожи.

— Уроки истории, — вдруг брякнул Ястреб прорезавшимся голосом. — Бессмысленные и безжалостные. Всегда они врываются в мою жизнь тогда, когда вообще не ждёшь.

Весна бросила на него короткий взгляд и протянула руку ко второй своей подружке:

— Леди Л’дика из Ордена Ворона, при рождении получившая в храме имя Роза и этим именем обычно представляющаяся в замке. Дочь сэра Вкорада по прозвищу Восходящий Месяц из Ордена Ворона. Она не состоит в родстве с госпожой, но отец Л’дики был побратимом сэра Дамирата и сэра Огерола. К сожалению, он погиб более десяти лет назад.

Девчонка с островов кивнула с прежней улыбкой, словно смерть отца была для неё невидимым орденом, повешенным на грудь. Я всё ещё не понимал, что они тут забыли.

— Отлично. И чем мы обязаны, леди Аметиста и леди Роза? — повторил я, сдерживая раздражение.

Они переглянулись. Их и так не самый ровный строй рассыпался. Аметиста, отвлёкшись, отошла к постели Кречета, разглядывая руну Солнца на стене. Роза прошлась вдоль стены, изучая наши пожитки, а Весновница осталась стоять на месте, глядя на нас с прежней наглостью.

— Ничего не понял, — буркнул Ястреб, беспомощно глядя на Весну. — Кто они такие? Зачем они к нам пришли?

Почему-то при взгляде на Яську Весновница как-то малость оттаяла. Перестала кривиться и ответила без прежней злости:

— А вы кто такие? И зачем вы пришли в нашу башню?

— В-всего лишь скромные слуги Солнца, которые… — попытался было отбрехаться Яська, но служанка его перебила:

— Нет уж. Цыплёнок, я не хочу тебя обижать, но вы — слуги храма, а слуги Солнца — мы. — Она обернулась на своих подружек, и я впервые услышал голос леди Аметисты:

— Я — последняя фрейлина принцессы. И да, я даю всем своё позволение звать меня просто «леди», или просто «Аметиста» — мне не жалко. — Она улыбнулась и села на краешек ближайшей кровати. — Можно даже «Тиса», если вежливо.

— Нам тоже не жалко, — встрял Ястреб. — Можешь всех звать по именам, без «господ», «святейшеств» и «благородий». — Он обернулся к смуглой девочке со свечами. — Ты с Архипелага?

— С острова Ворона, вестимо, — отозвалась она ласково. — Мой отец был побратимом отца Солнце.

— Ты служанка? Или фрейлина?

— Нечто среднее. У меня нет своей горничной — у Тисы она есть, я сама забираю себе еду на кухне и прибираю свои покои. Но и Солнце я не прислуживаю так, как это делает Весна. Я скорее компаньонка. Приношу Солнце еду и чай, иногда делю с ней трапезу. Я забочусь о Снежке — мы на Архипелаге не верим, что белые животные хуже прочих. Ещё я передаю вести от принцессы королеве и принцам и разношу её приказы. Поэтому меня ещё иногда зовут почтовой вороной. — Она улыбнулась шире, показав удивительно крепкие и белые, как у маленького ребёнка, зубы.

— Мы — настоящие слуги Солнца, — повторила Весновница, вышагивая по комнате. Заметно было, что Кречета она всё равно сторонится. — Мы были здесь задолго до вас и останемся после того, как вы, очередные прихлебатели из храма, уберетесь восвояси. Вы далеко не первые и вы, увы, далеко не последние. О, понимаю — вылететь в первый же день было бы позором. Мы вас не торопим. Новый замок любит гостей. Оставайтесь, сколько сможете. Эта келья не так уж плоха и кормят у нас отменно. Но…

— Не лезьте в нашу башню, — перебила Весновницу Роза. Она чуть отклонила руку и воск закапал на пол. — Вы здесь лишние.

— Не ухудшайте положения, ага? — Аметиста сидела на кровати, аккуратно выпутывая зацепившийся за цепочку волосок. — Нам слишком часто достаются последствия ваших «богоугодных» действий. Ваше дело — одержимый, вот и поищите одержимого. Но не надо частить в покои Сол.

— Её есть кому защищать и без ва… — начала было Роза, но тут я уже не выдержал.

Выхватив серп, я даже не замахнулся в её сторону — просто крутанул мельницу, сверкнув лезвием, а эта «дочка рыцаря» взвизгнула, выронив одну из свечей и отскочила от меня на полметра. Я расхохотался.

— Слуги Солнца! — сквозь смех пробормотал я, пряча серп в ножны и ногой отпихивая рукоять с погасшей свечой. — Кем вы себя возомнили?

Аметиста быстро встала с кровати, отошла к сверкающей на меня глазами Розе. Я же, уже сделав для себя выводы, извиняться не думал.

— Думаешь, мы шутим, теневой кочевник? — прошипела Весновница, подходя ко мне. — Если ты считаешь, что сможешь как-либо… — она осеклась, перебитая нарочитым звуком зевоты. Обернулась, дёрнулась, но глаз на этот раз не отвела.

Кречет снова зевнул — демонстративно, разевая перекошенный рот. Потом холодно взглянул на Весновницу и, уже вставая со стула, ответил:

— Я думаю, что леди, которая роняет свечи при виде блеснувшего лезвия и простолюдинка, которая визжит как резаная при виде сломанной челюсти — это смешная защита. — Он вперился взглядом в Весновницу, шагнул вперёд и служанка, опять дёрнувшись, шагнула назад. — Ты слишком много на себя берёшь, Весновница.

— И моё «слишком много» всегда почему-то меньше, чем то, что на себя берут богомольцы вроде тебя, — дрогнувшим голосом огрызнулась она. Я заступил Кречету дорогу, не давая подойти ближе.

— Иди отсюда, а? Бесишь, — буркнул я, после покосившись на леди. — Вам приказывать не смею. Оставайтесь сколько угодно.

Почему-то моё милосердное разрешение остаться их подстегнуло к уходу. Роза и Тиса, пройдя мимо меня с гордо поднятыми головами, вышли, больше не оглядываясь.

Дверь за собой не закрыли, кстати.

Я обернулся к Кречету и Яське.

— И что это было?

— Знать, — кратко сообщил Яська, падая обратно на свою кровать. — Солнце про них ничего, кстати, не говорила. Только вскользь, что есть фрейлина, которая выводит её собаку гулять. А про вторую эту, знатную, вообще ничего.

— Островная фрейлина, кстати, ничего, — задумчиво произнёс я.

— Обсудите прекрасных дам по дороге в северную башню, — пробормотал Кречет, собирая свои огоньки в горсть и освещая ими комнату у дверей. — Нужно торопиться. Попробуем вернуться в северную башню ночью — караул, думаю, сменился и новые стражи могут нас пропустить по порезанной метке. Если нет, будем искать другой способ.

— Отчего такая спешка? Разве не ты мне говорил, что время — лучший союзник? — уточнил я, выходя следом за Кречетом в коридор. Ястреб, заранее проклинающий свою любимую лестницу, ещё секунд пятнадцать копался в келье.

— А сейчас, — ответил Кречет холодно, — я тебе говорю, что явление этой доморощенной секты, состоящие в которой девчонки мнят себя истинными хозяйками Предрассветной башни в обход госпожи Солнце, есть куда более тревожный признак, чем дюжина размозженных свиных голов.

На это возразить мне было нечего.

С этими «леди» вправду что-то было нечисто.