Глава 9. Тренировки в каменной мгле…
По извивающимся, подобно змеям тоннелям, старший лейтенант Светлосанов, младший лейтенант Елкин и сержант Егоркин, проходят недалеко от подземных казарм, осматривая объекты гарнизона.
— Что нового? — спрашивает Светлосанов, — Все службы нормально функционируют? Как люди?
— Порядок! Настрой боевой, никто не ноет, — отвечает Елкин, — все рвутся в бой, даже медики….
Укрепляем наши подземные позиции. Два новых поста организовали в западном секторе. Ну и ловушки кое-какие придумали… Забавно будет, когда фриц к нам заявится. Помимо пулеметного огня, на него сверху еще камни посыпятся, весьма приличного размера. Либо вниз в ямы уйдет…
Совершенство инженерно-технической мысли!
Натуральная мышеловка получилась! — добавляет Егоркин, — С виду и не поймешь ничего — обычный коридор, нагромождение валунов. А шагни непрошенный гость и все, амба! Камни, они намного чего способны. В них всегда тайна заключена, если присмотреться, а здесь, особенно.
— Молодцы! — хвалит командир, — Как с отоплением и освещением дела обстоят? А то ведь у нас почти как на полюсе… Раньше у входов было разного хлама навалено, что гореть могло, и мусор промышленный и утварь домашняя, а сейчас фашист нас почти законсервировал! А камни, как известно не горят…
— У нас все заполыхает красным пламенем! — воодушевленно, широким жестом Елкин, описывает пространство, — Вот эти камни вокруг, как не крути, а нас спасают каждый раз — с узкоколейки шпалы берем на дрова и провод оттуда же, протянутый вдоль стен железнодорожной ветки. Его там навалом осталось!
Режем на 30—35 см и получается сносная лучина для передвижения. Не фонари парижского бульвара, конечно, но идти по штольням можно. Медики придумали свои светильники из эфира и спирта чего-то намудрили. У них там свое освещение получилось, более технически прогрессивное! Вообщем подземная мысль горит, как огонь факела! Так что живем, Михаил Викентьевич!
— Замечательно! — бодро отмечает Светлосанов, — Что на внешней линии, Алексей? Как себя враг ведет?
— Как ни удивительно — тишина! — пожимает плечами Егоркин, — Ни одного поползновения в нашу сторону… И в окопах никакого движения! Как будто фриц вымер или совсем ушел. Словно и войны нет! Только птицы щебечут, коровы в поселке мычат, собаки гавкают, сверчки по ночам стрекочут — идиллия! Аж не верится! То каждый день по входам из минометов лупили до полного остервенения, а тут… Просто французская пастораль! Очень странно… Словно забыли про нас. Может, они входы замуровали, и решили, что мы задохнемся и от голода и жажды сами перемрем? Шут их разберет… немцев этих недоделанных! Ум их «арийский» повернутый…
— Значит, затаились, говоришь? — задумывается Светлосанов, — Не к добру это все! Не нравится мне это затишье… Наверняка готовится что-то! Это тишина зверя в засаде. Будьте бдительны до невозможности! Держите резервы в полной боевой готовности, чтоб по тревоге гарнизон сразу встал как один!
— Да мы и так, все отработали до автоматизма, — отзывается Елкин, — на все непредвиденные случаи. Если что, каждый знает свое место.
— Тут что-то другое назревает, — как-то печально произносит Светлосанов, — не могу объяснить, но нутром чувствую… Что-то нехорошо мне, тревожно, какие-то предчувствия плохие! Ты остро понимаешь, что неизбежно что-то произойдет, опасное и фатальное, а не можешь увидеть что это… Словно ослепили тебя, или кто-то за спиной с занесенным клинком уже стоит, а ты ничего разобрать не в состоянии. Препоганейшее чувство какой-то беспомощности.
— Отдохнуть бы Вам, Михаил Викентьевич! — предлагает Егоркин, — А то Вы какие уже сутки на ногах! Может быть, и внутри все прояснится!
— И то дело! — поддерживает Елкин, — Пока фриц не зашевелился, самое время! Неизвестно какой темп будет в ближайшие дни! Лови момент, командир!
— Некогда отдыхать, — отрезает Светлосанов, — вот выйдем отсюда, тогда и устроим небольшой перекур по дороге на Берлин! У нас тут чуть отвернулся — и фашист уже какую-нибудь гадость преподнес на блестящем европейском блюде! И новый комплект всех инквизиторских штучек! Нет, расслабляться нельзя, ни на минуту…
— Мы и так скоро как эти камни, стоять на посту будем, — озирается Егоркин, — Может эти скалы тоже раньше кем-то были? Отчаянными путниками или непреклонными воинами? Природа наша, как ширма из загадок…
— Все может быть в нашем мире, — с легкой тревогой произносит Елкин, — а в этих катакомбах особенно! Тут как печь заброшенная, загружается свежей живой рудой и плавит себе что-то новое…
— Да, тут все другое, и ничего человеческого, — констатирует Светлосанов, — мы словно гости здесь — в этой глубине каменной! Весь вопрос в том, желанные или нет…
Тьма и лабиринт всегда непредсказуемы. Главное выйти куда надо… и не заблудиться во мраке! Так, а вот и наш учебный тренировочный центр, сейчас поглядим, как тут процесс идет…
Они подходят к нескольким залам средних размеров, где кипит бурная деятельность. В первом помещении комиссар Гогитидзе показывает приемы рукопашного боя и обращении с холодным оружием.
— Захват жестче! — гремит по полутемному помещению Гогитидзе, — Вес тела на опорную правую ногу… Так, теперь рывок! Работать надо очень быстро и незаметно. Все движения должны быть доведены до основных инстинктов. Просто и сокрушающее!
— Забавно, — улыбается Елкин, — нашему комиссару только в разведке служить!
— Нет, Валериан Сафронович нам самим нужен, — любуется происходящим Егоркин, — он из нашего дивизиона скоро спецподразделение сделает! Вот талант раньше не замечали…
— Не был востребован, — улыбается Светлосанов, — вот так в крайне тяжелых ситуациях, все грани человека и раскрываются!
Жизнь — сложная штука, ее так сразу не просчитаешь… Может, в этом и есть ее прелесть.
— Тяни на себя! — продолжает Гогитидзе, — Поворот, теперь опрокидывай, резче!
Ты что делаешь? Нож — это не посторонний предмет, он часть и продолжение твоей руки! Движение плавное и естественное… Слейся с ним! Почувствуй его!
— Ну, Валериан, просто профессор! — восхищенно смеется Светлосанов, — Загляденье, красавчик, джигит! Надо будет тоже сходить к нему на урок…
— Этот удар хлесткий и быстрый, как кнутом бьешь! — учит Гогитидзе, горячо воодушевляясь, — Помни, самые уязвимые места — глаза, переносица — она ломается даже от легкого давления, горло — кадык, и пах…
А теперь смотри, если перед тобой три противника оказались — секунды смотришь, оцениваешь, выбиваешь сначала самого главного, вожака! Потом мешаешь остальным, путаешь их… Вот так уходишь с линии атаки, здесь у тебя уже преимущество, а отсюда можно делать с врагом все что угодно! Уяснили? Показываю еще раз…
— Замечательно! — восклицает Елкин, — Так мы из зенитчиков настоящими диверсантами станем… Фриц волком на луну завоет от наших вылазок! А вон Борька старается!
В другом отсеке, рядом, сержант Устрицкий, выстроив десять человек, демонстрирует тонкости обращения с винтовкой в рукопашном бою.
— Штык выше держи! — распаляется Устрицкий, — Хват шире, а то у тебя винтовка наткнется на блокирующий упор и кувыркнешься вместе с ней! Или просто из рук вылетит.
Ноги согнуть в коленях, на прямых будешь стоять как цапля, опрокинешься сразу!
— Ого! Какой наш Боря суровый бывает, — улыбается Егоркин, — просто не узнать!
— Все правильно! — оценивает Светлосанов, — Работать должны толково и жестко, с полной отдачей, вспомни наши учебные стрельбы… До рези в глазах, до обморока всех гоняли! И результат налицо! В реальной схватке, еще и неравной, фрица славно потрепали, до сих пор в степи дымит черное железо…
— Не так! — горячится Устрицкий, — Тут очень мягко, без рывков, как в танце с девушкой, и сразу уход в бок, и резко под ребра, еще шаг — и затылок открывается!
Да что ты вертишь ее в руках, как пряха веретено! Винтовка — это не полено и не дубина, а грозное оружие, которое может дробить, душить и колоть! Сечь и рвать… Любое оружие требует искусства и желания… Тогда оно в ответ и запоет в ваших руках на все голоса!
— Просто поэт! — кивает Елкин, — Соловьем заливается…
— Смотри здесь, — продолжает Устрицкий, — Ныряешь под противника, и снизу в горло! Молниеносно, коротко и незаметней! Вот так!
— Так, а здесь что за скопление женщин? — недоумевает Светлосанов, подходя к третьей комнате тренировочного участка, — Что это? Собрание профсоюза медработников?
— Никак нет! — из темноты выступает Мехбала Гусейнов, с немецким карабином наперевес, — Это тир, товарищ командир! Учим стрелять тех, у кого с этим слабовато… В основном наших женщин медиков. Я и старшина Коба. Сейчас начнем второй круг…
— Превосходно! — осматривает всех Светлосанов, — Вот теперь нам точно никто не страшен.
— Так, барышни, на позицию! — командует старшина Коба, прохаживаясь вдоль стен, — Расстояние 15 метров! По мишени… целимся! Совмещаем прорезь мушки, оружие держим крепко, не вихляем из стороны в сторону! Дышим спокойно, не волнуемся, глубоко вдох-выдох сделали, винтовку сжимает тверже, посторонние мысли выбросили, внимание только на цели! Пли!
Грохот нестройных выстрелов раскалывает мертвую давящую тишину подземелья…
— На сегодня уже неплохо, — осматривает мишени Коба, — очень неплохо для третьего нашего занятия! Во, даже фашисту в глаз попали, молодцы, девоньки!
— Стреляете то, что по картинкам что ли? — всматривается в полутьму Елкин, — Разобрать не могу! Мишеней армейских нет?
— Да, бьем по рисункам, — поясняет Гусейнов, — это пропагандистские листовки — их фашисты накидали целые горы! Еще в первые дни… И там солдат Вермахта красуется — эдакий добряк здоровенный, Освободитель от гнета большевизма! Вот по нему и лупим из всех стволов! Пригодился… Женщинам нравится, нам тоже! Заморачиваться, рисовать линии и цифры не стали. Зато образ врага налицо!
— Здорово придумали! — восторгается Светлосанов, — Одно дело в простой листок черно-белый палить, совсем другое в наглядное изображение врага! Толково, поучительно!
Что ж, не будем отвлекать, пойдем дальше! Успехов вам, Мехбала Нуралиевич!
— И вам, товарищи! — кивает Гусейнов, — Чтобы ни происходило, как бы тяжело не было, а наш гарнизон только крепнет!
— Это точно! — соглашается Светлосанов, — Результат перед нами воочию! Главное — люди полны решимости сражаться! А значит, все тяготы и лишения мы победим!
— Ух! — выдыхает Расщупкина, — В ушах звенит и плечо отбило что ли… от выстрела? Я вообще попала куда-нибудь? Как обухом по голове, ни черта не соображаю…
— Держи приклад крепче к себе, — советует Муртазаева, — прижимай сильнее! Чтобы он у тебя не болтался в стороны. Смотри, вот так! Как будто мужика обнимаешь, крепко, с любовью… Поняла?
— Ну, теперь поняла, — откликается Расщупкина, — так бы сразу и сказала! Как же громыхает это все оружие! Неужели потише нельзя было придумать, изначально? Я скоро оглохну от такой учебы… Аж до печенок продирает, трясется все!
— Терпи, Клава! — улыбается Муртазаева, — У нас еще не такое будет… Фашист вон лютует, изощряется, взрывать нас начал. Так что это все — игрушечные хлопки и забава! По сравнению с тем, что грядет…
— Да пусть что хотят, делают, — перезаряжает винтовку Расщупкина, — ироды фашистские! Нас все равно ни чем не одолеть! А в этих скалах — тем более… Нас эти катакомбы хранят трепетно…
— Это верно! — поддерживает Муртазаева, — Если бы не эти скалы, лежать бы нам в степи горелыми мертвецами…
Вот так держи, за цевье чуть дальше, и спокойней, потом плавно на спуск! Винтовка такой же инструмент, как наш медицинский. Ничего особенного, привыкай! И перезаряжай быстрей, в бою каждая секунда дорога! Там мечтать некогда, сразу пришибут!
— Ничего, — суетится Расщупкина, — еще пару занятий, и я буду как полевой солдат, тут особо мудреного ничего нет. Только звук выстрела меня допекает… Но это пройдет! Я справлюсь…
— Я в тебе не сомневаюсь, — подбадривает Муртазаева, — только помогаю, как и всегда! Чтоб нам всем в этой адской кутерьме выжить.
— Спасибо, Таня! — улыбается Расщупкина, — Я ценю твою заботу… Вместе не пропадем!
Командир отряда, младший лейтенант Елкин и сержант Егоркин, проходят оживленные отсеки и вновь погружаются в море мрака и сеть перепутанных коридоров.
— Ну как, Михаил, — спрашивает Елкин, — процесс подземной обороны запустился, идет полным ходом, — что скажешь?
— Лучше, чем я ожидал! — отзывается в гулком кориодоре Светлосанов, — Местами я сомневался, что греха таить, мало ли, кто запаникует, испугается или сломается… Все-таки в небывалых и суровых, тяжелых условиях оказались! Тут роковая пропасть в двух шагах, у каждого! Кто-то это осознает, кто-то старается не замечать… Здесь большая сила воли требуется. А ты смотри-ка, все как один, и наши зенитчики и женщины из полевого госпиталя, все как единый механизм спаялись. Прекрасно!
— У нас народ крепкий подобрался, Михаил Викентьевич! — ободряет Егоркин, — Нас всего пара сотен, а целую армию с пушками, танками и самолетами в округе держим! Это тоже о чем-то говорит.
— Да, схватка у нас разрастается вопреки всем законам логики, — размышляет Елкин, — и здравого смысла! И самое волнующее, что она крайне непредсказуема — ни в ту, ни в другую сторону… Все может зависеть только от личной внутренней силы. Куда качнется чаша весов!
Поэтому нам придется гореть как эти факела — еще более одержимей, беспощадней и неистовей…
