Кара Булганака. Роман

Константин Стерликов

В мае 1942 года солдаты 510-го зенитного дивизиона вместе с медиками полевого госпиталя Крымского фронта, попав в окружение и не пожелав сдаваться врагу, спустились во мрак Булганакских каменоломен… Они создали грозную подземную цитадель, не дававшую покоя оккупантам ни днем, ни ночью… Они сражались на грани всего мыслимого. Они победили, несмотря ни на что. Они выиграли невозможную схватку, многие так и не увидев голубого неба, уйдя в угрюмый камень бескрайнего подземелья Булганака… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3. Подземная батарея

Май 1942 г. Булганакские каменоломни.

В глубине темных коридоров, освещаемых редкими факелами, суетятся красноармейцы, перенося вещи, боеприпасы, различную утварь и обустраивая отсеки… В густом мраке огромных залов изломанного камня раздаются гулкие голоса, как будто слетевшихся призраков.

— Ну, как у нас обстоят дела? — гремит в каменных пустотах голос старшего лейтенанта Светлосанова, — Все успеваем?

— Порядок! — отзывается Гогитидзе, — Все по плану! С поверхности занесли, все что можно. И пожитки какие были и боекомплект и оружие… Остались только лафеты взорванных орудий. Фашист ничего не получил!

— Начинаем обживаться, — добавляет Устрицкий, — место для казарм определили. Госпиталь уже готов…

— Как раненые? — спрашивает Светлосанов.

— Терпимо, — отвечает военврач 3 ранга Олег Макогон, — не санаторий конечно, но ничего не поделаешь! Будем что-то изобретать. Бороться! Холод здесь жуткий конечно… Место совсем не для лечения. Сырость, мрак — ощущение, как будто в глубокой могиле находишься! Температура выше 8—10 градусов не поднимается. В таких условиях излечение будет идти очень медленно. Раны, как правило, при таком температурном режиме и повышенной влажности просто не затягиваются. Проводить какие-то хирургические операции при факельном освещении, это почти вслепую — не представляю как! Будем выкручиваться…

— Как с лекарствами? — интересуется Светлосанов.

— Мало, но пока хватает, — отвечает Макогон, — впритык! На будущее надо что-то думать…

— Я уверен, долго мы здесь не пробудем, — говорит Светлосанов, — наша армия перейдет в наступление, и мы здесь, окажемся как раз, кстати, ударив немцам в спину! Они пока не представляют, сколько нас и вообще где мы…

— Даже если они сюда проникнут, — вступает в разговор младший лейтенант Елкин, — найти нас будет очень сложно… Эти каменоломни громадные! Протяженность около 10—11 километров. Система катакомб глубокая, впечатляет! Это как в море нырнуть, только в каменное! Пусть только сунутся… Им тут сразу каюк придет! Мы за каждым углом будем ждать…

— Да они еще толком и не прочухали, — подхватывает Устрицкий, — что у них под носом, вернее под ногами, целый отряд сидит, готовый порвать их на куски! Скоро они поймут, что у нас и из-под земли солдаты встают…

— Это, правда! — улыбается Светлосанов, — Обустроимся и начнем разработку наземных операций. Что с внешней линией обороны?

— В нашу подземную систему 3 входа, — докладывает Елкин, — один, центральный идет вдоль брошенной узкоколейной железной дороги, уходящей вглубь каменоломен. Там даже подобие дверей сохранилось! Все входы мы блокировали. Поставили свои усиленные посты. Возвели заградительные стенки. Получилось наподобие подземных дотов… И самое замечательное — поставили наши спаренные зенитные пулеметы — «двойки» и «четверки»! Фриц сунется — вот будет угощение на славу!

— С такого расстояния, в упор… — прикидывает Устрицкий, — Я представляю! Там просто гансы в фарш разлетятся!

— Крепкий орешек у нас получается, — заключает Макогон, — я бы сказал каменный! Не по зубам фрицам…

— Все зубы здесь и оставят, — усмехается Елкин, — и кости тоже…

— Надо ввести в распорядок дня занятия по рукопашному и штыковому бою! — говорит Светлосанов, — Тактика у нас в корне меняется… Борис, у тебя как с этим? Пехота как никак!

— Ну, я не большой мастер этого дела, — скромничает Устрицкий, — но в рамках общевойскового курса пехотных подразделений, смогу…

— У нас комиссар, Валериан Сафронович, спец по холодному оружию и борьбе, — представляет Гогитидзе, Светлосанов, — Национальные традиции… Оба будете инструкторами — обучать личный состав премудростям ближнего боя. Мы конечно тоже кое-что можем в полевых атаках изобразить… Но мы — зенитчики, у нас навыки больше стрелковые! А сейчас нам придется с противником сталкиваться лоб в лоб. И исход схватки будет зависеть от умений рукопашного боя. Поэтому занятия каждый день по нескольку часов, все оттачивать до автоматизма. Чтоб и во сне все приемы прокручивались…

— Есть оттачивать до автоматизма! — радуется Устрицкий, — Все будет в лучшем виде, товарищ старший лейтенант! Спасибо за доверие.

— Нашим давно говорил, еще, когда в тылу стояли, — с легким укором произносит Гогитидзе, — приходи, генацвале, учить буду, как с ножом обращаться, как часового снять, как незаметно к врагу подкрасться, как на лопатки уложить, так нет же — все ленились! Одни стрельбы и отдых… Теперь наконец-то время пришло! А сейчас буде из них джигитов делать!

Через неделю будут клинком в яблочко попадать из любого положения и с тремя противниками в драке справляться. Еще хевсурскими перстнями поделюсь…

— Это еще что? У тебя, что своя ювелирная лавка, Валериан Сафронович? — ерничает Елкин, — С каких пор, товарищ комиссар?

— Это не украшение, это для боя! — поясняет Гогитидзе, доставая из кармана зазубренное кольцо и протягивая товарищам, — Грозное оружие наших предков!

— Занятная штуковина! — восхищается Устрицкий, вертя в руках, и одевая на палец, — Незаметная, но серьезно убойная!

— Да, если такой в зубы звездануть, мало не покажется! — делает заключение Елкин, — Как кастет, только поменьше!

— Не только в зубы, куда угодно! — воодушевляется Гогитидзе, — Есть сацеми — для толчкового удара, мчрели — с лезвиями для режущих хлестких ударов, а это мнацрави — с зубьями различной длинны и формы. Я потом всю коллекцию покажу и бойцам раздам. В целом вся эта прелесть народная пробивает голову, дробит челюсть, рвет противника в клочья, скоро немец опробует на своей шкуре, что это такое. Когда бьешь, у врага шоковое состояние, в глазах животный ужас появляется, так как не понимает, откуда боль и раны… Нам, сейчас очень пригодится!

— Добро! — улыбается Светлосанов, — У нас все в ход пойдет! Работать надо с тройной отдачей… Бой у нас серьезный и жестокий предстоит. Когда немец поймет что к чему, наверняка озвереет до крайности — ему части Красной Армии в тылу точно не нужны! Начнет душить и изгаляться как может, а эта тварь та еще…

— Вроде культурная нация, — размышляет вслух Макогон, — такой вклад в историю! И музыка, и литература, и живопись и философия! И такая эпидемия рассудка началась! Не так давно европейские евреи чувствовали себя спокойно только в Германии. А сейчас что? Расстрелы, концлагеря, сплошной геноцид… Словно какое-то чудовище проснулось и вырвалось наружу! Я сам еврей, не могу представить масштабы этой катастрофы. Как у них, у немцев кто-то из мыслителей сказал — «Сон разума рождает чудовищ…» Вон их и расплодилось немеренно! Сумасшествие…

— Да какая там культура? — восклицает Елкин, — Дикими варварами были изначально, таковыми и остаются… Маска, фасад цивилизации, глянец дешевый! А внутри — хищное алчное нутро! Культурный и цивилизованный человек будет другие народы уничтожать? Истреблять мирное население, сжигать людей живьем? Вот отсюда все и идет…

В Европе только греки древние и были подлинно культурной нацией и творцами настоящей передовой Цивилизации! Так и тех, вся эта свора северная свирепая и разноплеменная, поглотила…

А сейчас эти отсталые в нравственности полуразвитые обезьяны стали вдруг «избранной расой»! Где? В чем? В земле, залитой, пропитанной кровью невинных? В сожженных городах? В уничтожении культур других народов?

Современные вандалы… Не видящие никого, кроме себя! Монстры, которые оставляют после себя только пепелища и руины. Адский смерч в человеческом обличье!

— Всякому Злу приходит конец, — констатирует Светлосанов, — и любое преступление рано или поздно наказуется…

Так что всем этим выродкам со свастикой, неминуемо настанет конец! И мы его приблизим… Уже здесь, в этих каменных глубинах.

— Странное все-таки человеческое существование… — грустно задумывается Макогон, — С начала времен люди неистово, просто лихорадочно истребляют друг друга. Когда же это все кончится?

Настанет ли светлый день, когда не будет литься кровь, и не раздастся ни одного выстрела? А будет только счастье, радость, пение птиц и детский смех?

— Тут разобраться надо вначале, — отзывается Устрицкий, — кто действительно человек, а кто зверь лютый… Кто мира хочет и справедливости для всех живущих на планете, а кто живет только грабежом и войной, наживой и насилием. И вся эта «культурная» буржуазная Европа! Что сейчас происходит? «Драх нах Остен» Расширение жизненного пространства… За счет чего? Гибели, истребления славянских и других народов! А все капиталисты эту темную воду и мутят…

— Даже в природе есть шакалы и прочие мерзкие твари, — подхватывает Гогитидзе, — так и в обществе — заводятся опасные паразиты, убийцы-фашисты! Их нужно только искоренять. Вот Вы, Олег Андрианович, прогрессирующую гибельную опухоль, чем вырезаете? Остро отточенным скальпелем! И боль возникает, и кровь льется, и часть своего организма человек теряет… Это Неизбежно! Так и здесь… Мы войны не хотим. И в Гражданскую не мы воевать начали, а псы буржуазные ненасытные! Мы только защищаем наши дома и наши семьи, нашу любимую советскую Родину от беспощадного вероломного врага! Это самое дорогое… И мы будем за землю свою, за мирное Будущее, сражаться яростно и беспощадно. И по-другому никогда не будет!

— Да это понятно все, — вздыхает Макогон, — я немного не об этом! О сущности человеческой природы и ее непредсказуемости. Какими мы можем быть… В зависимости, куда нас переключат неизвестные нам силы, как реле слепой машины. Как мало мы еще знаем и о себе, и о мире. Пробираемся наобум, как в тумане… И чем все это закончится, никому не ведомо!

— Жизнь проходит ступени эволюции, — вступает в дискуссию Светлосанов, — и с каждым новым этапом, мы расширяем свои возможности. А мы, как бы нам ни мешали, всегда идем вперед, и сами строим наше светлое Будущее… И когда-нибудь все встанет на свои места и воцарится долгожданная Гармония! Наш путь долог, труден и опасен, но интересен. Человек — занятная штука Мироздания!

— Люди — самое важное в этом мире! — добавляет Гогитидзе, — Мне кажется, на нас лежит большая ответственность… И возможно все наши беды от того, что мы не всегда это понимаем. Мы — корень всего! Мы — солнце над горами тьмы! И Надежда на лучшее… Перед нами много искушений и ловушек. И от нас зависит, будет ли этот мир существовать вообще! Наш бой начался очень давно, и еще не скоро закончится.

— Тогда самое лучшее, что сейчас мы на своем месте… — резюмирует Елкин, — И нас уже не свернуть!

— Потому мы что мы не нечто изолированное, — продолжает Устрицкий, — мы везде, нас сама Матушка-Природа выдвигает на ратное дело и честный бой! Товарищ комиссар прав — и ветер, и огонь, и земля с водой, и вообще все, что вокруг — оно за нас! И мы за него! Как одна семья… Оно, окружающее знает, что мы сражаемся за Все Живое на земле! За покой и процветание!

— Когда-то это называлось Раем, — улыбается Макогон, — Эдемским садом, или по иудейски — «Пардис»! А потом фашистский змей туда вполз и все отравил! И тьма опустилась над миром! Все Благое исказилось…

— И теперь мы возвращаем все к истокам, — твердо декламирует Гогитидзе, — Только без религиозных сказок. Мы построим передовое научное общество, небывалое и удивительное. Там будет все технически совершенно и…

Неожиданно из темноты выныривает запыхавшийся сержант Алексей Егоркин.

— Что стряслось? — поворачивается к нему Светлосанов.

— Доброго всем утра! Или ночи? Одна холера темно, как в преисподней! Ну, что товарищи, соскучились по фрицам? Тевтонцам недобитым? А то они уже стучатся к нам в железные двери… Пора встречать заморских поганцев!

— Где? — спрашивает Елкин.

— На центральной… колее. — Алексей, снимает с плеча автомат, — Наблюдатели доложили, движется около 3-х взводов. Идут вяло, почти беспечно, уверены в себе… Рыскают по оврагам, приближаются непосредственно к нам. Смеются и что-то кричат на своем лающем языке. Довольны и упоены собственным превосходством. Скоро будут у нас на пороге!

— Смеются? — вскипает Гогитидзе, — Сейчас плакать будут, кто жив останется.

— У других входов что-нибудь есть? — спрашивает Елкин, — Какое-нибудь движение или что-то подозрительное?

— Никак нет! — докладывает Егоркин, — Там все тихо. Они, скорее всего о них еще не знают. А тут — вход в шахту, двери, хоть и заброшенно покосившиеся и заросшие, но все равно внимание привлекает, плюс промышленная ветка железной дороги прямо к нам, как указатель… Тут любой дурак увидит и придет поглазеть.

— Насчет других входов, уверены, что там никого нет? — спрашивает Светлосанов, — И это не отвлекающий маневр, на центральной? Хорошо смотрели?

— Так точно! Чистая степь, как на ладони. Никакого движения! Мы даже наружу выходили метров на десять — пятнадцать на сопки — никого!

— Тогда бьем гадов на Центральной? — воодушевляется Устрицкий, — Преподносим им урок на будущее?

— Да, все на позиции! — командует Светлосанов, — Покажем им, что такое наша подземная зенитная батарея…

…В тишине и сумраке входа в штольни, накренившись, скрипит массивная металлическая дверь… Поток ослепительного света врывается в каменоломни, выхватывая из тьмы изломанные громады глыб.

В проеме появляются приземистые фигуры с оружием наизготовку… Эхом в тоннеле звучит чужая отрывистая речь. Бледные лучи фонариков тонут в густой вязкой тьме…

Вперед выдвигается разведгруппа немцев. Остальные рассредотачиваются у входа в широкий коридор. Пройдя несколько метров, останавливаясь и вслушиваясь, авангард фашистов, не замечая ничего подозрительного, дает сигнал, и вооруженная колонна осторожно движется дальше, внимательно осматривая каждый угол.

— Красиво идут мрази, — шепчет Егоркин, — грамотно…

— Последние свои шаги отсчитывают перед смертью, — усмехается Устрицкий, — путь в Пропасть! Пусть возвращаются… к себе, во Мрак! Где родились! Кольцо замыкается…

— Подпускаем как можно ближе, — наставляет Светлосанов, — они нас не видят, здесь граница света и темноты, да и замаскировали позиции хорошо, молодцы! Бьем точно, по моей команде!

— Я бы их еще вблизи пощупал, без автомата, — ерзает Гогитидзе, — в реальном поединке, лицом к лицу! Кинжал — вот настоящее оружие, на все времена!

— Еще придется не раз, Валериан Сафронович, — улыбается Светлосанов, — и лезвие затупится не раз о фашистское мясо и кости…

–… Так, у нас тут «Четверка» спаренная стоит… — прикидывает Елкин, — Отлично! Ну что, родимая, не подведи! Сейчас им будет гром небесный из всех стволов! Сам Зевс всемогущий снизойдет…

— Главное, чтобы они ничего не почуяли раньше времени, — еле слышно произносит Светлосанов, — расслабились, «победители»! Идут пленных брать… Полностью уверенные в своем превосходстве! Это их и погубит… Еще чуть-чуть, вон тот выступ пройдут и можно… Так, сюда, хорошо! Приготовьтесь! Батарея, Огонь!!!

Действительно как внезапный гром, шквал пулеметного и винтовочного пламени раскалывает затхлую спертую темноту катакомб… Фашисты теряются от неожиданного нападения, но скоро приходят в себя и начинают оказывать сопротивление… Забрасывают гранатами позиции красноармейцев, но те надежно скрыты в каменном убежище, наподобие импровизированного дота. Бой принимает упорный характер, немцы, рассеявшись по тоннелю, ведут плотный огонь, но почти наугад, по вспышкам выстрелов — рассмотреть что-либо в темноте каменоломен практически невозможно. Пули визжат и рикошетят по скалам. Взрывы гранат разрывают камень, вызываю облака вязкой пыли, которые застилают видимость. Но скоро извергающееся неистовое пламя зенитных пулеметов, как дыхание разъяренного дракона, бешенный пульс стучащих очередей, дает перевес в схватке. Крупнокалиберные пулеметы сметают фашистскую пехоту, пробивают каждые метр коридора сверху вниз, кроша камень в песок… и разрывая в клочья незваных вооруженных до зубов пришельцев. Немцы начинают отползать к выходу, прикрывая друг друга, и пытаясь вынести раненых. Но огненный смерч сносит почти всех… Кое-кто уже достигает выхода, но тут во мраке тоннеля, озаряемого вспышками выстрелов раздается громогласное «Ура!» и топот десятков ног… Поток красноармейцев тенями устремляется в контратаку.

— Опрокинем фашистскую мразь! — выкрикивает Светлосанов, увлекая за собой бойцов, — За Родину! За Сталина!

— Кончилось ваше время, нечисть поганая, — подхватывает Елкин, отбрасывая опустевший трофейный МП-40, и вынимая из кобуры ТТ, — теперь мы наступать будем!

— Все здесь лягут, — вскидывает ППШ-а Егоркин, — рыцари баварские, мать их… Не один не уйдет…

— Вот это дело! — радуется Гогитидзе, — Сейчас я им покажу, как с горцами воевать… Всех перережу… как баранов!

— Попались в капкан, стратеги! — усмехается Устрицкий, — Умы европейские, вот так все для вас и кончается… Уже в который раз!

Красноармейцы с примкнутыми штыками, вихрем налетают на опешивших немцев, сминая их ряды. Завязывается горячая рукопашная схватка. Фашисты отчаянно сопротивляются, в ужасе пытаются вырваться из живой стены, волнами окруживших их советских солдат, но бесполезно… Куда бы они не пытались прорваться, их быстро везде находит блистающая литая красноармейская сталь… Тяжелые выдохи, резкая ругань, удары прикладов и отточенных штыков, выстрелы в упор и просто кулаки — скоро все заканчивается. Отряд Светлосанова вырывается на поверхность и рассеявшись у каменоломен, открывает плотный огонь по стоящим у входа фашистским частям. Не ожидая такого напора, немецкая пехота, находясь на открытом пространстве, и совершенно не понимая, откуда взялось в тылу такое количество сражающихся красноармейцев, быстро отходит к окопам…

Тут же на катакомбы обрушивается артиллерийский и минометный обстрел. Земля вздымается огромными столбами. Во все стороны летят куски скал и железа…

Солдаты подземелья отходят вглубь каменоломен, собирая трофеи.

— Замечательно! — выдыхает разгоряченный схваткой Светлосанов, перепрыгивая через груду обвалившихся у входа камней, — Первая партия подземной войны в нашу пользу… Мы им еще не то устроим! Ох, фашистская собака здесь покрутится в огненном кольце!

— Отличный бой! — вытирает нож и боевые перстни на пальцах Гогитидзе, — Пятерых уложил… И еще бы покрошил, да все так быстро кончилось! Теперь надо к ним наведаться. На ужин! И угостить своими дарами…

— Славно! — осматривается Елкин, — Полсотни фрицев только здесь в коридоре валяется… Надо всех пересчитать и занести в журнал боевых действий. И трофеев много! Теперь так и будем боезапас пополнять… Импортным, так сказать оружием! Посылок с Большой земли вряд ли дождемся.

— Чего только не бывает на белом свете, — Устрицкий закидывает за плечо очередной немецкий карабин, — Всю жизнь по степям бескрайним бегал… Пехоту всегда царицей полей называли. А теперь… в подземном окопе караул держать, и рубиться, слившись со скалами невероятной глубины!

— Главное фрица бить! — Егоркин переворачивает труп немецкого унтера, доставая из его кобуры поблескивающий парабеллум, — А как и где — неважно! Хоть наверху, хоть под водой, хоть у нас в недрах земных затерянных…

— У нас тут сражение особое будет, — Светлосанов поднимает с земли немецкий фонарик, задумчиво щелкает выключателем, — такое вряд ли когда-то было! Я не слышал, чтоб кто-то под землей воевал и в училищах этому не обучают… Потребуется концентрация всех сил и физических и духовных! Не забывайте… Придется придумывать новые методы ведения боя.

Сегодня мы отлично справились. А на завтра будем думать, как фашистам здесь безвозвратную ловушку устроить…