Нормально

Крапива

Три девушки. Три пути. Три выхода. Три испытания. Одной нужно решить, о чем спросить у бога. Второй предстоит искупление страданием. Третья должна придумать, как заработать на человеческих грехах. Предсказания уже получены. Одну ждет богатство, но какое? Другую — свадьба, но с кем? Третью — смерть, но чья? Череда принятых решений приведет их к себе, к богу и к пониманию того, что плохо, хорошо и нормально. Книга содержит нецензурную брань.

Соня. Собор

На выходе из метро Соню накрыло дурное предчувствие. На ладонях под перчатками выступили капли пота, впитались в колючую ткань. Как будто опаздываешь домой после битвы снежками и ждёшь наказания — за мокрую одежду, за то, что от тебя пахнет сигаретами, за то, что ты вообще есть. Что-то следило за ней, стояло над душой. Вглядывалось.

Семён уже ждал у собора, задрав голову вверх. Там строительные леса окружили обрубок шпиля. Кривой, измождённый тополь отбрасывал на неоготическую розу окна чудовищную тень. А новый знакомый застыл пятном на свету, под самым фонарём. И как он вообще что-то видел?

Соне вдруг пронзительно захотелось увести его оттуда. Запереть в безопасности, как когда-то прятала умирающих мушек в коробку с красками. Однажды там же нашёл свою жужжиную смерть здоровенный майский жук, по ошибке присевший отдохнуть на подоконнике Сониной кухни.

— Твой проект? — спросила Соня, подходя к Семёну и симметрично задирая голову. За кругом фонарного света уже было темно. Не видно ни хрена.

Спина в белой куртке слегка вздрогнула, но голос прозвучал спокойно:

— А ты всегда возникаешь внезапно? — Только после этого повернулся. Под чёрными глазами наметились фиолетовые тени.

— Я к этому собору всю осень ходила. Нравится его неуместность. Но как-то пустоват фасад, не кажется? — Соня старалась не смотреть на парня — что-то в нём отталкивало и притягивало одновременно, как труп разлагающейся Белоснежки. Семён снова отвернулся к собору.

— Лаконичен. Самое то. Но проект не наш, конечно. Немцы, кажется, делают — их община. — Он обхватил себя руками, и Соня видела, как до белизны сжимается кулак, лежащий на предплечье. Сжимается. Разжимается. Сжимается. Будто перегоняет злость по организму.

— Прекрати это, — кивнула на руку.

Замер. Но голову не повернул. Наконец выдавил:

— Что-то не так.

Соня молчала — ждала, когда он скажет, какое отношение это имеет к ней.

— И? — не выдержала.

— Мне снятся плохие сны.

— Чувак, ты серьёзно? — Повернулась к нему всем телом. — Ты меня вытащил про свои сны поговорить?

У неё самой в голове выстрелило, заболело. Накатило муторное ощущение из забытого сна.

— Про парк этот сны. Я проходил утром той дорогой. Держи! — Протянул какую-то громоздкую вещицу на длинной латунной цепочке.

— Что это? — Соня не двинулась. Непонятный он. Подарки?

— Часы. Не твои? — Семён чуть отодвинул руку, но Соня уже вцепилась в цепочку.

— Не мои. Но мне нравится. — Вещица выглядела огромной, но почти ничего не весила. Круглый циферблат на крыле какой-то птицы показывал час двадцать три. Соня сняла перчатку и погрела птичку на ладони.

Выронила, когда сзади раздался прокисший голос.

— Девушка! Девушка!

Соня обернулась, чуть поскользнувшись на подтаявшей кашице. Из полуоткрытой деревянной дверцы соседнего здания торчал человечек и приглашающее махал им рукой. Он настолько согнулся, что напоминал Квазимодо.

Соня не собиралась к нему подходить, но в попытке удержаться на ногах сделала предательский шаг в его сторону. Горбун не упустил шанс:

— Девушка, вы с вашим собеседником не последите за дверцей? — Он как будто прижался к притоптанному снегу, так выгнулся Соне навстречу.

Она отступила:

— Ни за что.

— Мне надо срочно бежать! — Человек почти плакал. — А никого нет! Пожалуйста!

Соня отступила ещё на шаг, в тайне от себя надеясь наткнуться на уверенного в себе Семёна и переложить решение на него.

— Вы там согреетесь! — последнее, на что мог надеяться горбун. Но слова эти прозвучали не заискивающе, а угрожающе.

Тогда она поняла, что не чувствует ног, что ладонь, гревшая птицу, так и осталась холодной и останется уже навсегда. Сквозь нитки оранжевого шарфа к сердцу просочился кусючий февраль. Обернулась на Семёна. Он выглядел ледышкой со своим белым лицом, как статуя в плену у Белой Королевы.

— Только не долго! — Наклонилась, подобрала часы, сжала в кулаке и со всей доступной смелостью шагнула к дверце.

Горбун снаружи прикрыл за ними дверь, и Соня услышала его торопливо шаркающие шаги, затихающие где-то за углом. Помещение, в котором они оказались, не понравилось сразу. И не сказать, чтобы там было сильно теплее, чем снаружи.

В центре полукруглой комнаты стоял огромный горшок с засохшим растением. Чёрные ветки вцеплялись друг в друга, как будто и после смерти пытались придушить хоть кого-то. Они прикрывали только доску на противоположной стене, увешанную листочками. По бокам чернели две двери. Та, что слева, приоткрылась, и из неё тянулся мороз и холодный искусственный свет. Соня поёжилась. Обошла вокруг горшка. Встала подальше.

— Да, занесло. Что делать будем?

Семён остался у открытой двери, как будто раздумывал, зайти туда или нет. Только пожал плечами.

— Нет уж, так не пойдёт! — сорвала шапку, подошла ближе, вывернулась перед ним. — Чего ты молчал? Чего повесил всё на меня? На хрена ты вообще мне позвонил сегодня?

— Первое: не люблю перебивать. Второе: ты меня не спрашивала. Третье: часы вернуть.

— А! Значит, я свободна? — Так глупо она себя давно не чувствовала, что она там фантазировала по дороге сюда?

— Так ты вроде обещала этого гаврика дождаться?

— Сам дождёшься! — Соня рванулась наружу. Пусть холодно, пусть ноги промокнут сильнее, пусть ветер натирает на тёрке щёки, только бы не здесь, только бы не под его чёрным взглядом.

Вышла.

Хлопнула дверцей, выдохнула. Уже сделала шаг, засунув руки в карманы. Но нащупала металлическую птичку с остановившимся сердцем. «Она не моя» — «Но могла быть моей» — «Но не моя» — «Какая разница? Он всё равно не найдёт хозяина!» — «Но может вернуть туда, где нашёл!»

Конечно, она вернулась.

Наверное, не для того, чтобы отдать птичку, а за разрешением забрать её. Подготовилась сказать что-то вроде: «Это не моё!», и протянуть часы на цепочке так же, как это сделал он.

Но в полукруглой комнате Семёна не оказалось.

Соня выругалась. Грязно-белые стены поглотили голос.

Узнавать, что там за дверью, ей не хотелось ни капельки. Но птичка холодом жгла руку в кармане.

Соня потёрла шершавой рукой старый шрам на подбородке и тихонько толкнула самую страшную дверь.

Прямо перед ней, ярко освещённый лампами дневного света, стоял стол. На полке рядом валялись папки и старые конторские книги. Некоторые разворотами прикрывали стекло на столе, под которым виднелся календарь с яркой картинкой и какие-то таблички. В противоположной стене темнела ещё одна дверь. Большая часть помещения затаилась справа. Но даже в царившей там темноте Соня разглядела то, что заставило хватануть ртом воздух и пожалеть об этом.

Она не боялась мёртвых. Мысли о морге были даже приятными: совсем маленькая Соня приходила к бабушке-санитарке на работу. Они были знакомы недолго, но та женщина заботилась о Соне как будто больше, чем мать, и оставила тёплые воспоминания.

Но здесь! Почему это вообще с ней происходит? Она примёрзла к полу. Вглядывалась в темноту. Постепенно начала различать гранитный стол для мытья трупов с возвышающейся на нём тёмной массой, полки у стены с инструментами и банками, раковины в углу.

Куда делся этот дурацкий Семён?

Копна тёмных волос всё ещё одетого трупа напоминала нового Сониного знакомого так сильно, что она не удержалась и подошла ближе. Неужели этот придурок решил так над ней подшутить и лёг на трупный стол?

Она пошла смелее и уже размахнулась, чтобы влепить этой сволочи пощёчину, — боится она или нет, но есть вещи, с которыми не шутят!

Что-то под столом звякнуло. И серая тень проскользнула у Сони между ног, коснувшись мягким кошачьим боком правой голени. Соня остановилась. Вгляделась в тело: очень похоже на Семёна. Его лицо, его волосы, руки. Но теперь он одет в синюю дутую куртку. И в оранжево-коричневые тимберленды. Соня не вглядывалась в обувь Семёна, но она точно была чёрной. А парка — белой.

Соня вздрогнула — скрипнула дверь. Обернулась. На пороге стоял Семён в собственной одежде.

— Здесь… это… Ты. Мёртвый.