За твоей спиной

Лина Коваль (2024)

— Я в порядке, — вру, прикрывая пылающую щеку. Плотнее запахиваю слишком легкое для начала ноября пальто, под которым только ночная сорочка. — Это ваш ребенок? — хмурится полицейский и переводит взгляд с моих документов на заднее сидение внедорожника, где жалобно всхлипывает пятилетний Лука. — Да!.. Это мой сын, капитан. — Снова отчасти вру. — Я свяжусь с вашим мужем, Татьяна Романовна. — Не-ет, — меня охватывает слепой ужас. — Не стоит его беспокоить. Мы без пяти минут в разводе. Я… назову вам номер. Позвоните, пожалуйста, этому человеку. Он должен мне помочь. Три года назад Расул Хаджаев бросил меня без всяких на то объяснений. Единственным предложением в прощальной записке, отправленной с роскошным букетом, было: «Я твой должник, позвони мне, если будут проблемы». Моя гордость никогда бы не позволила иметь дело с предателем, но я оказалась в такой ситуации, что только за его спиной буду чувствовать себя в безопасности… ***Однотомник ***Хэппи-энд *** Возможна нецензурная брань.

Глава 6. Татьяна.

И как я не додумалась про халат? — думаю, затягивая потуже узел на талии и шлепая босыми ногами в сторону кухни.

Очерчиваю взглядом внушительные плечи, обтянутые белой рубашкой, и пройдя мимо, сажусь напротив. Расул смотрит на меня исподлобья, тяжело дышит. Его ладони сцеплены в замок на столе прямо передо мной.

Я чувствую, как в горле пересыхает. Одновременно стараясь на него не смотреть, делаю вид, что не боюсь этого делать.

Никогда бы не хотела больше с ним встречаться, но последние три года я мало что решаю в своей жизни. У меня ее вообще нет.

Расул поднимает руку и только хочет задеть подбородок, как я резко отшатываюсь.

— Не трогай, — произношу ровно. — Пожалуйста.

Голос звучит как чужой. В нем нет уже привычного, тотального послушания мужу. Нет. Хаджаева я не боюсь, но Герман, в целом, пошатнул мою веру в мужчин. Пожалуй, даже в людей.

И если взять в расчет, что супруга я воспринимаю не иначе как шакала, у которого нет моральных принципов, то Расул скорее — вожак стаи. Может, и загрызет, но исключительно по справедливости. Это осознание добавляет мне смелости, но… вот загвоздка — волков я больше на дух не перевариваю.

Ни вождей, ни шакалов!.. Никого!

— Как ты в это вляпалась, дикарка?

Я морщусь словно от боли. Прозвище старое. Мне сегодняшней несоответствующее. Гораздо хуже смотрится жалость в глазах, где когда-то явно читалось восхищение.

— Странный вопрос, — безразлично пожимаю плечами. — В травмпункте, где приходится часто бывать, — прячу смущение за грустной улыбкой. — В общем, там женщина есть. Которая справки выписывает. Она у меня все время то же самое спрашивает…

— И что ты ей отвечаешь?

— То же, что и тебе — ничего. Когда я слышу этот вопрос, мне всегда стыдно до жути. Будто это я виновата, что Герман такой… Плохой себя чувствую. Грязной.

— Я этого не говорил. Не хочешь не рассказывай, но тогда чего ты ждешь от меня? Вы ведь не можете вечно жить в лесу?

— Нет.

— Так чего ты хочешь, Тань? — спрашивает он вкрадчиво.

— Я. Хочу. Уехать. Хочу новые документы и билеты в один конец. На Сахалин, к примеру. Там говорят красиво…

После недолгой паузы Расул качает головой.

— Я не нарушаю законы, которые Фемида учила меня защищать. Если тебе нужны поддельные документы, Таня, лучше поискать другое убежище, — разводит руками.

— Ты спросил. «Чего я хочу?». Я ответила. Только и всего.

Он постукивает пальцами по поверхности стола и задает новый вопрос:

— У тебя есть какой-то план?

— Я хочу доказать, что мой муж болен. Хочу, чтобы маму Луки признали умершей, и я могла его усыновить. Хочу, чтобы нас не трогали, — срываюсь.

Дрожать начинаю. Всем телом и душой.

— Почему ее не могут признать умершей? — сохраняет спокойствие Расул.

— Думаю, этому как-то способствует Герман. Правда, совершенно не понимаю, зачем ему это надо?

— Как она пропала?

Я смотрю ему в глаза и шепчу:

— Просто исчезла… В здании аэропорта.

Расул приподнимает брови, изображая крайнее удивление.

— Они собирались на отдых с годовалым Лукой. Сдали багаж, уже прошли таможню и досмотр. В отстойнике Агата исчезла… Просто как сквозь землю провалилась, Расул.

— Я так понимаю записи с камер видеонаблюдения подтверждают показания очевидцев?

— Конечно. У следователя, который ведет дело, к Герману нет никаких претензий.

— А у тебя? Тоже считаешь, она просто пропала?

— Я не знаю…

Обняв себя за плечи, гипнотизирую загорелые мужские руки. Раньше они символизировали надежность и защиту, а сейчас опасность. Все поменялось.

— Я тебя понял, — кивает Расул, что-то обдумывая и печатая сообщение в телефоне. — Узнаю, как можно тебе помочь. Живите пока здесь. Но связью лучше не пользоваться.

— Я и не планировала…

На лестнице появляется заспанный Лука в майке и трусах. Не обращая внимания на Расула, он быстро топает по ступеням и, преодолев гостиную, врезается в мои ноги.

Прячется.

— Ну ты чего? — смеюсь, поглаживая тонкие волосы. — Это Расул. Он наш друг.

Хаджаев на мое признание никак не реагирует. Внимательно за нами наблюдает. Я снова задаюсь вопросом, есть ли у них с Мадиной сын или дочка? А может уже двое? В интернете об этом ничего нет.

— Пить хочу, — жалобно просит Лука.

Посадив сына на свой стул, иду к чайнику. Затылок и спина тут же, будто под анестезией, подмораживает.

Сын жадно пьет воду, обхватив двумя руками прозрачный стакан, затем ставит его на стол и смачно вытирает рот. Уставляется на Расула. А тот не отводит глаз от Луки. Коротко ему кивает. Мол, чего тебе?

— А ты добрый друг? Или злой? — совсем по-взрослому интересуется мой пятилетний сын.

— Никогда не спрашивай такого у незнакомцев, — строгим голосом отвечает Расул.

Без особого энтузиазма, но и негрубо. Нормально.

— Почему?

— Потому что ты можешь поверить, а тебя обманут…

— Почему? — повторяет Лука.

— Потому что люди часто говорят друг другу неправду…

— Почему?

Моего лица касается чуть растерянный взгляд карих глаз. Прячу улыбку за волосами, опуская голову. К такому жизнь тебя не готовила, Расул Хаджаев?

— Ты знаешь, где находится твое сердце?

Лука кивает и прикладывает ладошку к груди.

— Теперь просто посмотри и подумай. Хороший я или плохой. Если хороший, сердцу будет тепло, если плохой — оно будет мерзнуть.

Сын замирает. Морщится. Вздыхает тяжело.

Убирает ладонь и снова прикладывает к майке.

— Так, давай-ка спать, — решаю закончить их эксперимент, пока Лука чего-нибудь не ляпнул, как все дети умеют.

— Мое сердце сказало, что ты добрый, — последнее, что произносит он, уже шлепая по лестницам в спальню.

Расул тоже поднимается. Подхватывает пиджак и надевает его, поочередно поправляя манжеты белоснежной рубашки. После этого убирает мобильный в карман брюк и смотрит в сторону лестницы. Кивает, словно решаясь.

— Хороший у тебя парень, Тань.

— Спасибо, — расплываюсь в улыбке.

Расул тоже грустно усмехается.

— Только имя дурацкое, — добавляет тихо. — Я уехал. Как что-нибудь придумаю, вернусь.