Зеркаланто

Мария Фомальгаут

Вы знаете, о чем мечтает мечта? А как подстрелить осень? Ну уж хотя бы как стать настоящим средневековым замком, вы точно знаете! Как это нет? Чему вас только учили в школе… Ах да, какая школа, ведь математика сбежала… Ладно, не стойте столбом, помогите дереву перейти дорогу. Кстати, Париж едет в Париж, предлагает составить ему компанию…

Что должно быть на портрете

…на первом портрете сына должно быть запечатлено его рождение — вернее, тот момент, когда он перестает быть деревом, осторожно пробует пошевелиться, неумело отрывается от своих корней, — это всегда больно, очень больно, но он должен сделать это сам, не пытайтесь никто ему помочь — пытается сделать первый шаг. Тут над смотреть в оба, сможет он сделать этот шаг или упадет. Если неловко свалится — значит, в его жизни все будет хорошо. Если же он сможет сделать этот самый первый шаг — значит, в жизни его ждут трудности, и даже не просто трудности, а что-то совсем нехорошее. Впрочем, это только суеверия.

На портрете показано, как сын сбрасывает ненужные ветви, расправляет ветви, которые превращаются в руки, — здесь на него надевают богатые одежды, которые подчеркнут его высокий статус.

Следующий портрет должен отобразить, как сын входит в фамильный замок, как отец показывает ему залы и коридоры, по которым ходили его предки из поколения в поколение. Здесь начинается своего рода рекурсия — на портрете сын смотрит на другие портреты, портреты прошлых поколений, которые в свою очередь смотрят на портреты своих предков.

Дальше должен быть портрет роскошного пира, где сын вкушает первую кровь из серебряного кубка.

Потом вы увидите портрет, на котором отец показывает сыну величайшие бои прошлого, черные против белых, е-два, е-четыре, пешка рубит коня, черные и белые клетки заливаются кровью, история записывает имя очередного победителя.

Следующее полотно должно быть поистине монументальным — полотно, на котором отец торжественно вручает сыну солдатиков, как положено на клетчатом поле — шестнадцать белых, шестнадцать черных.

Дальше можно увидеть еще несколько картин, которых нет — как сын спускается в подземелья замка, перебирает запыленные книги, которые никто не открывал несколько столетий, перебирает чертежи замков, дворцов, дирижаблей, экипажей, еще чего-то такого, написанного неведомо когда и кем.

Дальше картины нет — потому что никто не стал запечатлевать, как сын делает первый ход белыми, потом черными, потом, когда две пешки шагнули навстречу друг другу, он приказал им опустить оружие и пожать руки.

Дальше картины тоже нет, потому что на картинах не принято изображать семейные ссоры.

Следующей картины тоже нет — она была, она честно пыталась написать саму себя, но отец рассек её клинком, когда пытался заколоть сына.

Следующая картина есть — правда, она не сидит на стене, она беспокойно мечется туда-сюда, когда отец замахивается на сына клинком, все замирают, все в нетерпении ждут, что будет дальше — он не может стоять спокойно, он не может не атаковать, иначе будет разрублен пополам…

И…

…ничего не происходит. Картина не может передать слова сына — ты ничего мне не сделаешь, потому что…

…зато картина может передать лицо отца, только сейчас заметившего, что он на портрете, что его давно уже нет, что он никогда не задумывался об этом, что когда новое дерево сбрасывает ветви и листья, прежний хозяин замка становится портретом, и ничегошеньки он не сделает, ничегошеньки-ничего…

Потом можете посмотреть на картину, которой нет — как черные и белые возводят стены города, как над высокими башнями пролетает аэростат.

В конце коридора должна быть картина, которая изображает вхождение сына на трон — но её тоже нет, вместо неё посреди зала стоит высохшее дерево, в котором с трудом можно узнать очертания человека. Иногда черные и белые — они уже не помнят, кто есть кто — приносят к высохшему дереву высохшие цветы. Никто уже не помнит, что это за дерево, никто уже не помнит, почему перед деревом лежит раскрытая книга на странице «сколько дней наследник может прожить без крови…»