Фонарейка

Мария Фомальгаут

Когда ваши дети начнут путешествовать во сне — а они начнут, даже не надейтесь, рано или поздно все равно начнут — напомните им, чтобы ни в коем случае не сходили с тропинки. Покажите им болотные огни, ложные тропы, непролазные топи и непроходимые чащи. Впрочем, можете не показывать — они все равно сойдут с тропинки, убегут в самую чащу, только вы их и видели. И не вините детей, вспомните, как сами сходили с тропинки, исчезали в глубине чащи, строили там свои пряничные домики, лесные города…

Исчезнувший город

–…здесь.

— Простите, но…

Возница равнодушно повторяет:

— Здесь.

Смотрю на руины, почти занесенные песком, с трудом узнаю облик того, чего так до сих пор толком и не видел.

— Таймбург? — спрашиваю без особой надежды.

Возница пожимает плечами:

— Легенды говорят, что да.

Отмечаю про себя, что сегодня мне повезло, если это можно назвать — повезло, Таймбург показал мне крохотный кусочек себя, огрызок колонн с неразборчивой надписью…

.

Я уже не спрашиваю то, что должен спросить, я спрашиваю:

— И что на этот раз?

По глазам вижу — они не понимают меня, они все, терпеливо поясняю:

— Где город?

— Какой, простите… город?

Вдох-выдох:

— Город Таймбург.

— Простите… первый раз такой слышим… Маленький городок, наверное… если бы вы нас про что-нибудь общеизвестное спросили, мы бы сразу же…

Хлопочут, очень хотят помочь мне, которого принимают за туриста, ищут город, которого…

Присвистываю, это новенькое что-то, тут одно из двух, или в этом мире Таймбург появится через тысячи лет, когда от моих костей не останется даже праха, или Таймбурга в этом мире не будет вообще, и даже если я наполню умы и сердца людей легендами и преданиями о Таймбурге, он так и останется в легендах.

.

–…я умер? — спрашиваю я.

Вспоминаю, что спрашивал об этом уже миллионы раз, и не получил ответа.

— Я — память? — спрашиваю я.

Получаю ответ что-то вроде памяти в квадрате, память памяти, вспоминаю, что спрашивал об этом миллионы раз.

.

…можете выбрать другое воспоминание.

Пытаюсь вспомнить, кто это говорит, не могу.

— Например… день рождения какой-нибудь…

— Когда я попросил на день рождения город?

–…или вашу первую любовь…

–…мимолетная встреча на пути к городу…

Кто-то с фантастическим терпением перебирает мою память, ищет тот день, когда я увидел город — память встает на дыбы, ржет, сопротивляется, не поддается, проклятая память, какого черта ты не даешь мне то, что я хочу взять. Пробую сменить тактику, пробую сделать вид, что мне неинтересен никакой город (опять этот город), что я вообще не знаю про город (опять город!) — память чуть-чуть приоткрывает очертания Таймбурга как раз настолько, чтобы тут же схлопнуть их снова.

На доли секунды.

На доли долей секунды.

Которых мне хватает, чтобы буквально ворваться в тот давно ушедший день, когда я был в Таймбурге, а я был, был, я помню это, иначе бы не было в памяти никакого Таймурга, — я врываюсь в город на своем верном Цезаре, я сжигаю город дотла, дочиста, так, что время не оставит даже руин, я ухожу от пепелища победителем, я вспоминаю…

–…вы убили город? — спрашивает кто-то никто.

— Я… — освобожденная память рвется с цепи, раскрывается дочиста, дотла, наваливается снежной лавиной и одновременно раскаленной магмой, я снова в битве за Таймбург, я снова победитель, идущий по белу свету и оставляющий после себя пепелища и черепа…

Наконец-то я нашел вас, — говорит тот, кто бережно ворошил мою память, когда от меня не осталось ничего, кроме памяти, возрожденной кем-то через миллионы лет.

Я все еще не понимаю, кто это — понимаю только когда он взмахивает мечом, пришпоривает своего коня, и я вижу город в седле, город с мечом, город, готовый отрубить мне голову, затоптать копытами, снова и снова, снова и снова память о городе будет убивать память о человеке, который убил его когда-то — миллиарды лет, пока еще жива вселенная, и дальше, когда от вселенной останется только память, и память памяти…