Низковольтовые руны высокого напряжения

Марк Салимов (2024)

В середине ХХ века один англосаксонский) учёный свёл всё существующее многообразие параллельных миров к единой системе физических констант и математических уравнений, из которых вывел четырёхуровневую классификацию этих миров. К первому уровню он отнёс миры с привычными законами, ко второму — миры с другими физическими константами, к третьему — возникающие в рамках многомировой квантовой интерпретации, а к четвёртому — миры с иными законами бытия. Предлагаемый вниманию читателя мир образовался ещё в петровскую эпоху как результат пересечения миров третьего и четвёртого уровней, когда в слегка отличный от нашего мир пришла во всех смыслах невероятная вероятностная магия. С тех пор здесь проявляются и эффекты «намоленности» изображений, включая не только лики местного бога подозрительного происхождения, но и руны или, к примеру, условные изображения электрических элементов, чем пользуются попавшие сюда друзья — простой советский электрик и недоучившийся инженер электронной техники…

Глава девятая, в которой два лица уральской национальности обмениваются подарками

Где подарки, там и отдарки.

Русская народная пословица

Приснится же такое, — подумал Марк, просыпаясь от множественного муканья, беканья и меканья. Сладко потянулся, накинул халат, сунул ноги в кожаные тапки и вылез на улицу, по которой сонно плелось смешанное стадо, возглавляемое уже знакомым ему пастухом.

— Заворачивай! — свирепо орал аульный чабан Едынбай в сложенные рупором ладони на какую-то особо тупую корову, — Заворачивай, скотина ты неповоротливая, тыщу раз тебя растак, в тыщу первый под тесак, а потом ваще, э-э-э, на колбасу тебя, короче, кормилица!

Тоже мне, Ржевский местного разлива выискался, — хохотнул про себя Марк, — Вот так, наверное, и рождается народный фольклор. В мучительных поисках и творческих муках…

— Тогда уж лучше на куурда-а-ак! — протяжно зевнув с ранней побудки и приветственно взмахнув рукой, заорал ему уже вслух Марк и пояснил, видя откровенное непонимание со стороны водителя сивой кобылы, — Складнее на куурдак вместо мясокомбината, говорю!

Обрадовано кивнув, Едынбай тут же полез к себе за пазуху, откуда к вящему изумлению Марка достал блеснувшую золотом пера ручку-самописку и записную книжку в кожаном переплёте с таким же золотистым, но не разборчивым вензелем.

— Красивая? — хвастливо спросил он Марка, что-то записывая на свободных листах этой самой книжечки, — Я её из недавнего набега на один урусский клан привёз. Для подтирки бумажечка маловата, а для записи своих мудрых мыслей и крепких словечек в самый раз!

— Тоже не любишь урусов? — осуждающе покачал головой Марк, вспоминая отношение к русским у новообретённой матушки Халиды-апай, — И что они тебе такого сделали-то?!

— Да почему же это я урусов не люблю?!! — искренне изумился теперь и молодой чабан, по-хозяйски аккуратно заворачивая записную книжку с самопиской в огромный головной платок, — Что ты такое говоришь, эй?! Я ведь от них столько добра получил, сколько тебе за твою жизнь и не снилось! Вона, полная юрта ентова добра теперь у меня лежит, во как!

Ясен пень, Едынбай говорил на башкирском, иного языка, кроме ещё русского матерного, понятное дело, чабан и не знал, но речевые функции Марковского мозга уже как-то почти автоматически выделяли его просторечные обороты при переводе на русский язык.

— Давно хотел спросить, брат мой Едынбай, — задумчиво протянул уставший изумляться Марк, кося одним глазом на послушно завернувшую куда надо пегую шаловливую корову с обломанным рогом, — Ответь мне как чабан чабану, а они что, понимают тебя, что ли?

Абсолютно незнакомый с творчеством Ильфа и Петрова Едынбай сначала даже радостно всплеснул руками в предвкушении долгого, но взаимообогащающего разговора с коллегой по любимой работе, однако, дослушав того до конца, вновь несказанно ему удивился.

— Эй малай, какой же ты чабан, если даже таких простых вещей не знаешь? Скотина ведь может сделать всё, что ей вздумается: продолжить идти вперёд, свернуть налево, свернуть направо, а то и вообще остановится погадить. Но если творец Единый одарил тебя хотя бы малой толикой своего благословенья, то ты всегда можешь заставить тупую тварь сделать нужный именно для тебя выбор. Не такая уж простая это работа, малай!

Надо же, — с уважением подумал Марк, — Даже в такой малоквалифицированной работе и то применяют магию вероятностей. Вот так проживёшь всю жизнь в городе и никогда не узнаешь, как же сложно устроен окружающий мир!

— А я и не говорил, что простая, — примирительно поднял он руки, — Мне бы поучиться у тебя твоей мудрости как-нибудь, уважаемый Едынбай, но только когда уж окончательно поправлюсь. Не откажешь дать мне пару уроков? Мясо ваше, кости наши!

Последняя фраза про суповой набор в этих краях, но в том мире, означала когда-то, как он знал из исторических литературных произведений, формальное традиционное согласие на любые меры палочно-розгового педагогического воздействия. Типа, вручаю вам, учитель, своё любимое чадо и не буду в претензии, коли вы при необходимости будете сечь его как сидорову козу, но только без членовредительств, пожалуйста, в смысле, костей не ломать!

Ну, сказал и сказал. Так, чисто красного словца ради. Но никак не ожидал произведённого этими простыми словами эффекта. Коровий пастух, занимавший в местной иерархии если и не самое последнее место, но, тем не менее, всё-таки ближе к концу, ошарашено открыл рот, потом закрыл, выпрямился в седле и, немного склонившись, приложил руку к сердцу.

— Для меня будет огромной честью обучить тебя, сына доблестного рода Хупэисов всему тому немногому, что я знаю! И я искренне благодарен тебе, братишка, что к моему имени, как и к имени твоей матери, теперь тоже добавится почётное звание Учителя, а не просто аульского чабана, коих и без того полно в наших краях. С нетерпением буду ждать твоего выздоровления, ученик, а пока возьми эту записную книжку с замечательной самопиской!

И растроганный аульный чабан Едынбай, ещё раз склонившись уж даже ниже луки седла, поскольку его собеседник был пешим, торжественно протянул Марку тряпичный свёрток, удерживая полагавшийся по обычаю подарок, как и положено, на обеих вытянутых руках.

Чабан без коня уже не чабан, — с понимающей улыбкой тут же вспомнил Марк народную мудрость, — Он ведь не самурай с мечом, который даже без меча всё равно останется тем же самураем с мечом, но только без меча. Чабан не может сойти с коня, пока управляемое им стадо находится в движении, иначе стадо, не видя привычного ориентира, может стать и не управляемым. Точно так же, к примеру, отару белых баранов частенько ведёт чёрный козёл, длинные рога и звонкое ботало которого видны и слышны из любого места отары…

Про ведущего козла и ведомое стадо Марк знал не только из одного, хотя и советского, но крайне занимательного документального фильма о козле-провокаторе с красивым именем Адонис, ежедневно заводившим на мясокомбинатовскую бойню десятки, а то и сотни ни о чём не подозревавших скотских душ за какую-то особую козлиную жрачку.

Да, в детские годы Марку и самому пришлось попасти полусотенную овечью отару своего двоюродного зятя-уйгура в предгорьях казахстанского Алатау на протяжении целого года. Как так получилось и почему — это уже совсем другая история, но важно здесь отметить, что это стадо приходилось пасти даже зимой, а возглавлял его матёрый чёрный козёл.

Единый мой, как же всё это верно и для стада человеческого! — подумал Марк, — Однако мой здешний друг Едынбай, которого, кстати сказать, назвали этим именем как раз в честь нашего бога Единого, совсем не козёл, нет-нет, не козёл, а вовсе даже ещё один друг!

А потому тоже прижал правую руку к груди в ответной благодарности, слегка поклонился одному из немногих здешних друзей и принял подарок также на вытянутых вперёд руках.

Вроде бы не Япония, — озадаченно подумал Марк, вспоминая уроки спортивного этикета восточных единоборств от своего корейского сенсея, — Башкирские обычаи, по-моему, не предусматривают точного соответствия угла ответного поклона, а то ведь неудобно будет! Но вот то, что должно быть одинаково верно безо всяких сомнений во всех краях и мирах, так это то, что надо обязательно чем-то отдариваться. Вопрос только, чем?

Недолго думая, Марк ловко стянул с правой руки опешившего чабана висевшую у него на плетённом кожаном ремешке камчу с отполированной от долгого применения деревянной рукоятью, затем так же бесцеремонно вытащил из висевших у него на поясе ножен кривой пастушеский нож и потратил некоторое время для гравировки на рукояти камчи.

Безусловно, трогать без разрешения его хозяина чужое оружие, пусть даже и простой нож, везде и во все времена почиталось чуть ли не оскорблением, однако, во-первых, забывший все родные обычаи после возвращения от урусов Масалим приобрёл надёжную репутацию так не достававшего местным блаженного идиота, а во-вторых, бремя обучения народным обычаям, равно как и ярмо ответственности, легли отныне на его нового учителя Едынбая.

Ну а в-третьих, самому Марку в обеих комсомольско-боярских ипостасях было глубоко по фигу, что могут подумать о нём окружающие, как бы они не были ему симпатичны. Он же ведь никого в этом замечательном ауле пока ещё не ограбил и не убил!

Что? Камча? Да ещё и личное боевое оружие? Да о чём вы говорите, господа родичи? Нет, понятное дело, из округлой деревянной рукояти пастушьего кнута основа для артефакта та ещё получается, но при наличии отсутствия гербового ватмана будем чертить на…

В общем, есть на чём чертить, а вот чем? Вот тем-то и хорош кривой башкирский нож, что им можно не только наносить режуще-колющие удары, но и чертить схемы электрические принципиальные в полном соответствии с соответствующими советскими гостами единой системы конструкторской документации СССР.

— Да-да, именно так, учитель Едынбай, — задумчиво пробормотал Марк, занося руку над свободным от кожаной оплётки местом деревянного кнутовища, — Такое вот масло у нас, хм, масляное: в соответствии с соответствующими гостами системы конструкторской… А скажи-ка мне, учитель мой Едынбай, как конструктор конструктору: а камчу-то твою мы с тобой будем проектировать на лампах или всё ж таки на полупроводниках?

Поставленный Марком вопрос элементной базы, был, кстати сказать, далеко не праздным, потому как нельзя быть одновременно и красивым и умным. Да, транзисторные усилители мощности звуковых частот безо всяких преувеличений уже практически достигли потолка совершенства, однако ещё с начала восьмидесятых годов среди студентов их «лампового» факультета электронной техники ходили странные слухи о самом настоящем возрождении ламповых усилителей и феномене так называемого лампового звучания.

Вроде бы как, при всех очевидных недостатках ламповых усилителей, у них то ли уровень интермодуляционных искажений ниже, то ли динамический диапазон шире, а может быть, и то, и другое, и третье, что делает «ламповый» звук прозрачнее, насыщеннее и теплее.

Впрочем, подпитывая даже виртуальный ламповый усилитель на почти идеальных лампах и остальных элементах от зари до зари, пастух до родного аула просто может и не доехать.

— До вечера можешь пока пользовать и так, учитель Едынбай, — пояснил он, возвращая оба позаимствованных предмета на их законные места, — Но вечером обязательно покрой рукоять своей обновлённой камчи каким-нибудь стойким лаком. Цапонлаком, к примеру.

— И шо это было? — спросил Едынбай, рассматривая расцарапанную камчу с искренним детским недоумением прилежного пионера-отличника, которому второгодник вырезал на парте нехорошее слово из всем известных трёх букв и причём без единой ошибки.

Весьма странная, если не сказать больше, работа внутреннего переводчика с башкирского языка вынудила Марка слегка напрячься и с подозрением покоситься на аульского чабана. Да вроде бы нет, ни на еврея, ни на Виталия Едынбай ни капельки не походил.

— Это, уважаемый учитель Едынбай, такой чабанский мегафон, — объяснил Марк, дунув пару раз для пробы прямо в нацарапанное обозначение микрофона, как это обычно делают в подобных случаях при проверке более материальных микрофонов, — Сюда дуй, ф-ф-фу, ф-ф-фу, а отсюда… э-э-э, усиленный звук, в общем, будет выходить с твоими пастушьими командами, башкирскими народными песнями, ну и крепкими словечками, если захочешь, отсюда будет выходить. Ты же можешь, как я понял, заряжать и активировать магические артефакты? Ага, так я и думал. Ну тогда смотри…

Марк снова перехватил камчу Едынбая в свою правую руку, сложил большой палец вдоль её рукояти и, коснувшись им обозначения элемента питания, выдал в поднесённый ко рту значок микрофона малый загиб Петра Великого:

— Мать твою… бабку в… деда в… тебя… жеребцовым прямо… вынимать… твою мать!!!

— Ух!!! — только и выдохнул восхищённый Едынбай, когда громогласное эхо наконец-то перестало гулять по окрестным горам и лесам, испуганно повыскакивавшие из своих юрт, избушек и прочих жилищ односельчане вернулись обратно в места постоянного обитания, а подшефные представители крупнорогатого скота и мелкорогатой живности поднялись с земли на всё ещё предательски подрагивающих копытах и копытцах, — Ну, братишка, ну, ученик, вот уважил так уважил! Я теперь точно все призы возьму на ближайшем сабантуе!

О Создатель Единый! — подумал не менее поражённый Марк, внешне сохраняя, впрочем, кирпичную морду лица, — Маги-шмаги, руны-шмуны, транзистор-мандистор, но кто бы объяснил, каким таким диффузором эта «одна палка без струна» выдаёт сотню децибел, да ещё и с такими крутыми низами, какие моим родным советским колонкам S-90 не снились никогда и ни в каком электронном сне?!!

— Что ты, что ты, брат мой и учитель Едынбай! — скромно отбоярился Марк, — Твой дар для меня ещё более ценен! Однако, не лишил ли я тебя хранилища твоих крепких загибов?

— Забудь! — весело махнул зажатой в правой руке доработанной камчой Едынбай, левой рукой вытаскивая из притороченного к седлу хуржина толстенную общую тетрадь в таком же кожаном переплёте и с таким же загадочным золотистым вензелем, — У меня ведь ещё есть, ух-ха-ха! Хотя… На, брат, бери! И это тоже бери себе, ученик! Я себе из следующего набега ещё привезу. Эй-эй-эй, тупая говядина, да-да, корова, я тебе говорю, заворачивай!!!

Последнее вполне справедливое, надо сказать, обращение относилось уже конечно же не к Марку, а к очередной оторвавшейся от стада тупой скотине, творчески воспользовавшейся несколькими минутами предоставленной беспризорной свободы и торопливо зажевавшей, аппетитно причмокивая, висевшие на чьём-то плетне мужские семейные труселя.

Начисто забыв от совершенно праведного негодования о всяких супер-пупер мегафонах и магиях теории вероятностей, чабан хлестнул камчой свою ни в чём не повинную кобылу и резво ускакал в сторону провинившейся подшефной парнокопытной.

Задумчиво постояв ещё некоторое время у воротной двери, Марк вернулся обратно в дом, дабы попробовать досмотреть сон про в край обнаглевшего и попутавшего все возможные рамсы Виталия, коему уж на этот раз Марк собирался высказать всё что он о нём думает.

С полчаса безрезультатно провалявшись в постели с честно закрытыми глазами и парочку десятков раз перевернувшись с боку на бок, он твёрдо решил, что его друг детства огребёт как-нибудь в следующий раз, а пока можно заняться и более приятным для себя делом, то есть получше рассмотреть зубы «дарённой коняшке», а не то что бы там кто ни подумал…

В первую очередь, на роскошных кожаных обложках записной книжки и общей тетради в глаза бросаются одинаковые золотые вензеля, представляющие собой более замысловатые варианты одной и той же простой кириллической монограммы «СЮ».

Однако в отличие от простой монограммы, вензель, помимо красивых завитушек отличает и наличие тех или иных произвольных дополнительных элементов: в данном случае — это венчающая вензель корона, что означает принадлежность бывшего владельца к одному из княжеских или герцогских родов, это как минимум.

Первая буква любого вензеля или монограммы всегда соответствует началу имени, вторая буква означает первую букву фамилии, но много ли в Российской империи княжеских или герцогских родов, начинающихся с буквы «Ю»?!

А учитывая тот факт, что корона над вензелем изображена в открытом античном варианте, что не соответствует официально утверждённому образцу, зарегистрированному в Общем гербовнике Российской империи и, что подобную вольность позволяли себе немногие…

Ох эти Юсуповы, опять Юсуповы, — подумал Марк, откладывая до поры до времени пока что в сторону записную книжку, которую можно будет периодически почитывать в любое другое свободное время, и открывая первые страницы тетради, — Будто бы и нет в России более достойных моего внимания дворянских родов. А что делать, ведь надо же, надо!

Изучи своего врага как самого себя и ты будешь всегда побеждать, — вспомнил он мысль китайского полководца Сунь-цзы из его трактата «Искусство войны», иногда цитируемого ему и прочим развесившим уши почитателям их корейским тренером, — Если ты изучишь его только наполовину, то на каждую победу будет следовать одно поражение; если ты не будешь знать его совсем, то проиграешь все битвы до единой.

В принципе, — внутренне ухмыльнулся Марк, — Любая достаточно просто изложенная и верная по сути мысль, преподнесённая от имени какого-нибудь древнего мудреца, должна многим казаться образцом великой мудрости древних, на самом деле являясь всего лишь банальной трёхгрошовой истиной. Ну ладно, как бы там ни было, но изучать врага надо.

«Девичий дневничок-песенник ученицы 10а класса магического лицея №1 города Москвы Светланы Юсуповой», — сначала не без разочарования прочитал Марк, а потом уставился на магически вклеенную с внутренней стороны передней обложки фотографию довольно милой девушки-лицеистки примерно его нынешнего шестнадцатилетнего возраста.

Хм, миры разные, а девчонки в них одинаковые, — весело хмыкнул он, вспоминая прежде всего их наивные песенники, куда песенки на самом деле записывались скорее для виду и от случая к случаю, — Однако не все девчонки одинаково полезны, а некоторые и вредны!

Откуда у него взялась мысль о не одинаково полезных девчонках, Марк так и не понял, но она ему понравилась, поскольку как нельзя лучше соответствовала сложившейся ситуации и, в особенности, внезапно возникшему у него скептически настороженному отношению к этой в общем-то довольно симпатичной юной особе.

Излишне резкий и чересчур контрастный для портретных целей чёрно-белый фотоснимок, отпечатанный к тому же на глянцевой бумаге, был сделан в типичной, несколько наивной, а где-то даже и наигранной манере провинциальной фотостудии какого-нибудь районного комбината бытового обслуживания его до боли родного советского мира.

Девушка на этом снимке была запечатлена по пояс в три четверти оборота, что придавало ей максимально естественный и привлекательный вид, но чёткая прорисовка всех деталей заднего фона скрадывала перспективу и затрудняла оценку прелестей её рельефа.

Как и многие другие технари его советского прошлого, с фотоделом Марк был знаком не понаслышке, а потому только осуждающе покачал головой при виде того, как умудрились подпортить замечательную фактуру столь непрофессиональным подходом.

Чёрно-белая фотография ведь тем и хороша, что позволяет гораздо выразительнее строить перспективу портретного изображения, лучше отрисовать его пластику, выделить акценты и наиболее полно отразить характер изображаемой модели.

А характер у этой модели, судя по смеющимся миндалевидным глазам, мило вздёрнутому прямому носику и слегка приоткрытым в насмешливой улыбке губам, по всей видимости, был не из самых спокойных и нордических, хотя, быть может, беспощадным к её врагам.

Вот только истинный цвет оттенков кожи, волос и, что самое важное — глаз, чёрно-белый снимок передавать конечно же не мог, и в этом состоял, пожалуй, его главный недостаток.

Волосы её короткой, но достаточно объёмной и довольно эффектной задорной стрижки на этой фотографии казались тёмно-серыми, а в действительности могли бы оказаться тёмно-русыми, каштановыми, или даже вовсе рыжими, если только не крашенными.

Глаза тоже казались серыми, но чуть более светлого оттенка, хотя опять же могли бы быть и светло-карими, и голубыми, и зелёными, и просто серо-стальными, если только девушка не носила контактные линзы соответствующего оттенка и цвета.

— А грудь её была кругла, — задумчиво пробормотал Марк слова стихотворения Роберта Бёрнса, уставившись куда-то примерно в среднюю часть девичьего портрета, — Казалось, ранняя зима своим дыханьем намела два этих маленьких холма…

Жениться тебе всё-таки надо, барин! — уже про себя с иронией подумал он, с сожалением переходя к просмотру прочих страниц, — Правда, по закону Российской Империи от 1830 года, изданного ещё Николаем Первым, жениться мне можно будет только с восемнадцати лет, чтобы жить с молодой женой, или с пятнадцати лет, чтобы ждать её семнадцатилетия. Впрочем, у башкир мальчики могли жениться гораздо раньше и никого при этом не ждать. Ну нет уж, как-то не улыбается мне жениться на двенадцатилетней крохе, не наш это путь, при всём уважении ко всем красивым древним обычаям, пусть даже Нина и сама просила, а вот найти какую-нить вдовушку лет двадцати для интимных встреч на её территории…

«Сегодня совершенно случайно подслушала разговор папы с дедушкой», — царапнула его рассеянное внимание одна из записей дневника. Типичная женская логика, — подумал он. Подслушать можно только намеренно, а случайно только услышать.

«Разговор у них шёл о новых средствах беспроволочной эфирной связи, разработанных на артефакторных мануфактурах клана Морозовых», — с удивлением прочитал Марк дальше заинтересовавшие его строки, — «Разработка эта очень секретная, но очень перспективная во всех отношениях, потому что после её внедрения люди смогут на любом расстоянии и без связывающих их проводов общаться друг с другом, транслировать музыку, песни, кои я так люблю, и коих в последнее время мне так не хватает»…

А ещё передавать сигналы точного времени, последние известия и прогнозы погоды, коих мне не хватает не меньше, — с грустью додумал Марк за девушку, — Единый мой, я буду теперь рад даже ненавистной мне с детства «Пионерской зорьке» или, к примеру, второму концерту Рахманинова для фортепьяно с оркестром, переданного по просьбе крестьянина Сиволапова, фрезеровщика Беспалько и базарной торговки Трындычихиной!

«Новость меня конечно безмерно порадовала», — продолжил чтение Марк, — «Возмутил только дедушка, настаивавший на физическом уничтожении «этих выскочек», принёсших миру столь замечательное изобретение. Дескать, мы так много над этим работали, так над этим много работали, а почему-то именно Морозовым это удалось сделать первыми. Мол, если они представят результаты своих наработок Государю и получат от него привилегию, то клану Юсуповых придётся объявить себя банкротами и потерять Его благоволение, ибо слишком уж много потрачено средств Имперского инвестиционного фонда. Но, что самое страшное, бездарно и безвозвратно растрачены средства целевых кредитов Рокфеллеров, а это ещё никогда и никому не прощалось, это приведёт к скорой смерти клана Юсуповых».

— Матушка вас просит к столу, господин, — низко поклонилась ему в дверях невольница из англосаксов, которых после падения бывшей Британской империи здесь было как собак не резанных или даже чуть больше.

А морда-то и впрямь лошадиная, — с удовлетворением подумал Марк, оглядывая рабыню с ног и до головы, — А вот нефиг было жечь почём зря красивых девчонок, вина которых состояла лишь в том, что они когда-то кому-то не дали… А этой вот и я уже точно не дам!

— Доброе утро, сынок! — светло и радостно поприветствовала его вторая мать, поскольку живая, здоровая и любимая первая мать осталась в том мире, но, слава Единому, не на том свете, — Как спалось моему любимому мальчику, какие сны ему снились?

— доброе утро… инайка! — ответно и совершенно искренне улыбнулся Марк, выказывая, впрочем, смущённое затруднение с выбором наиболее уместного языка общения и формы личного обращения, — Спалось хорошо и даже девушки снились.

Матушка, продолжавшая улыбаться одними глазами, так как в этот момент как раз отпила из пиалы глоток своего традиционного утреннего чая с молоком, поперхнулась и надсадно закашляла, левой рукой куртуазно прикрыв рот, а правой успокаивающе махнув служанке.

— И вот в этом сне, мама, у меня с ними была связь, — трагическим шёпотом изрёк Марк, притворяясь, будто не замечает материнского замешательства, — Сначала с одной, а затем и со всеми сразу, когда к нам ещё две девушки присоединились…

— Я всё понимаю, сынок! — решительным тоном прервала его мать, — Возраст, гормоны и всё такое, о чём я совсем забыла, но прошу избавить меня от подробностей твоего сна. А вечером я обязательно пришлю к тебе одну из невольниц, чтобы она помогла тебе решить твою маленькую проблему. Но только одну или две, а не три! Ты ещё недостаточно окреп.

— О чём ты мама? — невинно хлопая глазками вопросил Марк, — Конечно же мне хватит и одной, но если только она принесёт с собой беспроволочный передатчик эфирной связи. А там мы с ней свяжемся и со второй, и с третьей, и даже с четвёртой-пятой, лишь бы нам хватило мощей беспроволочных передатчиков да чувствительности эфирных приёмников!

Закрыв руками лицо, матушка тихо всхлипнула, согнулась и как-то уж странно затряслась. Поздновато сообразив, что шутка его могла зайти чересчур далеко, Марк вскочил со стула и бросился к ней в колени в тщетной попытке утешить, а если понадобится, то и просить о прощении, лишь бы остановить эти рвущие сердце потоки рыданий. В колени, потому что не выносил женских слёз и чувствовал себя виноватым. А в тщетной попытке, потому что в самом деле тщетно найти чёрную кошку там, где её нет. Матушка не рыдала, а хохотала!

— Ты ничуть не изменился, сыночек! — сообщила она ему, едва отдышавшись, и глядя на него сияющими от бесконечной материнской любви глазами, — Как смешил нас с первых минут своего рождения, так и делаешь это по сей день! Ну а беспроволочный передатчик, который почему-то неправильно называют эфирным, я подарю тебе вместе с невольницей.

— Почему же это неправильно: — озадаченно глянул на матушку Марк, эфир и радио для которого были синонимами, — Разве эти артефакты связаны друг с другом не через эфир?

— Ну конечно же нет! — изумилась матушка, — Как целитель, я ведь работаю с мировым эфиром, но в этом излучении ощущаю только электрическую и магнитную составляющие.

После последних слов самопровозглашённой матушки Марк, что называется, просто завис чуть ли не на целую минуту. Она способна чувствовать электромагнитное излучение?! А с другой стороны, воспринимают ведь простые люди обычный свет, представляющий собой относительно узкий диапазон всё тех же электромагнитных волн?

Однако наиболее важным в её словах было, впрочем, отнюдь не её гиперчувствительность к тем или иным волнам электромагнитного спектра, а сам факт того, что местные эфирные передатчики работают по принципу модуляции, передаче и демодуляции этих самых волн.

Вот тут-то, джентльмены, масть мне и попёрла! — злорадно пронеслось в голове у Марка, предвкусившего открывшиеся перед ним радужные перспективы, — Я конечно не радист, в радиотехнических университетах мы не кончали, но и кафедра электронных приборов на факультете электронной техники НЭТИ — это тоже вам не баран чихнул! Радиолокацию я вам, господа Юсуповы, не обещаю, ибо слабоват в части антенных систем сантиметрового и дециметрового диапазона, а вот системы радиоэлектронной разведки и противодействия примитивного уровня на прочих диапазонах я вам гарантирую. Ну как примитивного, для тамошнего мира это примитив, а для тутошнего станет настоящим прорывом…

Пока Марк вознёсся в своих утренних грёзах выше самых высоких гор, можно вспомнить, что горы — это такое резкое поднятие местности с выраженными склонами и подножием. Горы бывают высокие и низкие, молодые, растущие и старые.

Уральские горы старые и сравнительно невысокие, но, тем не менее, являются природным барьером между Европой и Азией. Их пологий западный склон сходит в Русскую равнину медленнее, чем восточный, быстро опускающийся в сторону Западно-Сибирской равнины.

Вот по такому-то крутому лесистому склону и вёл своё беспокойное стадо аульский чабан Едынбай, весело покручивая модернизированной камчой и периодически изрыгая чрез неё то громогласные народные песни, то громоподобные пастушьи загибы Едынбая Великого.

Как то, так и другое предводителю коров, козлов и баранов удавалось с большим успехом, но оценить по достоинству его исполнительское мастерство могли только горные склоны, с неиссякаемым энтузиазмом разносившее по окрестностям эхо его выступлений.

Несмотря на то, что, за исключением вынужденно свыкшихся с силой его транзисторного голоса подопечных, всё остальное в ужасе разбегалось за несколько километров перед его приближением, Едынбай был безмерно счастлив…