Низковольтовые руны высокого напряжения

Марк Салимов (2024)

В середине ХХ века один англосаксонский) учёный свёл всё существующее многообразие параллельных миров к единой системе физических констант и математических уравнений, из которых вывел четырёхуровневую классификацию этих миров. К первому уровню он отнёс миры с привычными законами, ко второму — миры с другими физическими константами, к третьему — возникающие в рамках многомировой квантовой интерпретации, а к четвёртому — миры с иными законами бытия. Предлагаемый вниманию читателя мир образовался ещё в петровскую эпоху как результат пересечения миров третьего и четвёртого уровней, когда в слегка отличный от нашего мир пришла во всех смыслах невероятная вероятностная магия. С тех пор здесь проявляются и эффекты «намоленности» изображений, включая не только лики местного бога подозрительного происхождения, но и руны или, к примеру, условные изображения электрических элементов, чем пользуются попавшие сюда друзья — простой советский электрик и недоучившийся инженер электронной техники…

Глава первая, с которой также редко когда чего начинается, но всё-таки как-то начинается

По существу, речь идёт о перестройке. Да, я не оговорился: именно о перестройке.

Из доклада генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева к XXVI съезду КПСС

— Не-е-е, Виталь, не знаю, как тебе, а вот мне вон тот мужик в чёрном определённо не нравится! Ну явно на наш ксерокс нацелился. Чё морду-то свою царскую сразу кривишь? Как говорится, лучше перебздеть, чем недобдеть. Двадцать тыщ, как-никак! Случись чего, и нам с тобой полжизни придётся на трёх работах корячиться, дабы возместить эти бабки твоему долбанному НТТМу. Но это, правда, только в том сомнительном случае, если мы с тобой ещё и живыми останемся, в чём я лично глубоко сомневаюсь, — брюзжал, натужно пыхтя, восточного вида молодой брюнет среднего роста, тащивший на плече перевитую капроновым шпагатом объёмистую картонную коробку с какими-то ну очень красивыми, но ни хрена не понятными японскими буковками.

— Во-первых, Малик, — с жаром доказывал не столько своему собеседнику, сколько себе, такой же молодой, но светловолосый парень почти славянской наружности, — Не забывай про табачный дефицит, одной из жертв которого стал и тот мужик в чёрном костюме. Я ж приметил, какими глазами он смотрел на твои сигареты, когда ты решил устроить перекур ещё на перроне, а подойти и попросить мужик, скорее всего, постеснялся. Нет, чтобы тебе до нашего поезда дотерпеть! Во-вторых, рассуждая логически, морда у меня не царская, а очень даже вполне себе княжеская, потому как фамилие у меня такое……

— Матроскин, что ли? — неуклюже попытался подшутить Малик, прекрасно помнивший паспортные данные друга, поскольку знал того ажно с третьего класса, начиная с которого они вместе и проучились все школьные годы, читая одни и те же книжки, отдаваясь одним и тем же поветриям, безответно бегая за одними и теми же прыщавыми одноклассницами.

— Князев! — укоризненно посмотрел тот на неотёсанного товарища, столь невежественно прервавшего логически выверенный доказательный процесс, — Помнишь ведь, меня одно время Князем и прозывали, когда в младших классах прозвища от фамилий производили?

— Так ведь и до сих пор кое-кто тебя так периодически зовёт, а ты ещё и откликаешься. Не позволял бы ты им так фамильярничать. Тоже мне князь нашелся! — в очередной раз вклинился его бесцеремонный восточный друг, — Князь Мышкин типа, ага. Или этот ещё, как его, ну, который Владимир Красно Солнышко, кажется, да?

— Да хошь горшком пусть зовут, тока в печь не суют! — буркнул «князь», величественно обозревая многолюдный перрон Казанского вокзала в поисках посягателей на их ксерокс.

— Ну ты это, — запоздало повинился Малик, — продолжай там, что ли, про космические корабли, бороздящие просторы московских вокзалов, или что у тебя в-третьих припасено?

— В-третьих, — обречённо махнул на него рукою Виталий, — Долбанный-то он, может, и долбанный, этот жёванный НТТМ, тут ты прав, вот только он столь же мой, сколь и твой. Ты в Москву за его счет слетал? Слетал! Командировочные получал? Получал! Вот и сиди теперь, тьфу ты, то есть я хотел сказать, неси и помалкивай там себе в тряпочку, битюг ты монголо-татарский наш, необъезженный!

Не обладавший таким же подвешенным языком, Малик сердито засопел, перебросил ящик на другое плечо и зашевелил пухлыми своими губами, старательно проговаривая про себя наиболее подходящий, по его мнению, вариант достойного мужского ответа.

— Русский я! — родил наконец-то сердито он, — Но только башкирского происхождения.

Откровенно сказать, идея небрежно называть себя русским башкирского происхождения у Малика родилась довольно давно, задолго до этой дружеской перебранки, но осуществить её на практике после недолгих, но мучительных раздумий впервые удалось только теперь и только в ответ на этот вот провокационный демарш Виталия.

Да, была в паспорте Малика графа о национальной принадлежности, согласно которой его надлежало относить к таинственным и загадочным башкирам, каковыми они и оставались для него и выросших вместе с ним на казахстанской целине четверых братьев, равно как и для других народов, населявших многонациональный Союз, поскольку для самих башкир, впрочем, как и не башкир, восприятие его собственного этноса формировали материнские колыбельные, бабушкины сказки, отцовские матерки, хорошие соседи, счастливые друзья.

Однако колыбельные его мама-педагог пела почему-то исключительно на русском языке, безвременно почивших бабушек с народными сказками он никогда не знал, отец пока их не оставил, матерился также почему-то только по-русски, а в друзьях-соседях числились мальчишки и девчонки, представлявшие чуть ли не всю многонациональную общность.

Тем не менее, благодаря не рекомендуемым перед обедом советским газетам, дефицитным книгам и лимитированным журналам, а также редким познавательным программам радио и телевидения, по крупицам и крохам собирал он те разрозненные сведения, которые, как он полагал, помогли бы ему обрести долгожданную национальную идентичность.

Славным народом оказались эти башкиры, бившиеся вместе с другими народами России в Ливонскую и Крымскую войну XVI века, против польских и шведских интервентов в начале XVII века, в Шведском и Азовском походах, в Семилетней войне с Пруссией и с польскими конфедератами, в Шведской кампании России в конце XVIII века, а также в Отечественной войне 1812 года, Крымской войне XIX века и обеих мировых войнах…

Малик не понимал, кому и зачем было нужно дробить великую многомиллионную нацию на множество её мелких национальных составляющих, каждая из которых потом пыталась опять же непонятно для кого и зачем доказывать свою незалежность и «декабристость»?

А ещё, его занимал вопрос, какие национальности указали бы в советских паспортах у великих русских поэтов Михаила Лермонтова и Фёдора Тютчева, у великих русских писателей Ивана Тургенева и Александра Куприна, у великого русского художника Ивана Айвазовского или у великого русского учёного Николая Лобачевского?

Как бы то ни было, но абсолютное большинство Малика родных и знакомых не понимали занятую им позицию в национальном вопросе. Причём, как ни странно, не понимали даже и кое-кто из этнических русских, с пеной у рта отстаивавших необходимость рождения от русского отца-батюшки да такой-то матушки, на что он зачитывал любимого Северянина:

Москва вчера не понимала,

Но завтра, верь, поймёт Москва:

Родиться русским — слишком мало,

Чтоб русские иметь права…

И вспомнив душу предков, встанет,

От слова к делу перейдя,

И гнев в народных душах грянет,

Как гром живящего дождя.

И сломит гнёт, как гнёт ломала

Уже не раз повстанцев рать…

Родиться Русским — слишком мало:

Им надо быть, им надо стать!

Возвращаясь к оставленным на перроне молодым людям, было бы не лишним отметить, что они совершенно безосновательно проявляли свою нервозность, пряча её за подобными разговорами, ибо, по большому счёту, особых оснований для беспокойства у них не было.

Да, стоял уже, возбуждённый прокатившимися по стране табачными бунтами, пока ещё не очень холодный, а солнечный август девяностого года. Разворачивались выкопавшие свои кубышки первые коммерческие предприятия, меж делом вздымая со дна помимо кубышек и грязь из напёрсточников, лотерейщиков, молодёжных банд и откровенного рэкета.

Однако, с другой стороны, центры научно-технического творчества молодёжи или НТТМ, по заданию одного из которых в данный момент действовали молодые люди, доставляя из Москвы в целинно-бокситовый Аркалык копировальную технику, криминал относил к так называемым красным организациям, дистанцируясь от них, потому как они были завязаны на комсомол, то есть на партийную власть и подчинённые ей силовые структуры.

Всех этих достаточно тонких особенностей взаимодействия власти и криминала ребята в ту пору попросту не знали, а потому и вели себя соответственно до самой посадки в вагон.

— Вы постели будете брать? — деловито поинтересовалась у них необъятная проводница, чуть надрывая их крошечные картонные билетики с ажурной вязью ещё более крошечных компостерных дырочек и рассовывая всю эту «нанополиграфию» по кармашкам зелёного, то ли кирзового, то ли брезентового, а то может быть и вообще дерматинового кляссера.

— Я-то возьму, — с готовностью отозвался Виталий, — Трое суток как-никак ехать. А вот моему другу обычаи не позволяют спать на белых простынках. Ему положено в полосатые матрасы рядиться, уж такой у его народа обычай. Что поделаешь, дети гор… Уральских!!!

Название гор, недостойным дитём коих Малику стать так и не довелось, Виталий орал уже откуда-то из вагонного тамбура, куда и влетел щучкой, ловко уворачиваясь от дружеского подзатыльника своего физически чуть более развитого друга детства.

— Да не слушайте вы этого раздолбая, тащ проводник! — устало улыбнувшись, посетовал несостоявшийся уральский горец, кивая в сторону прохода и поднимая с перрона тяжелый ящик, — Пришлось по студенческой поре проехать с ним без копейки в кармане, так он до сих пор забыть про это не может и постоянно ностальгирует при каждом удобном случае.

— Бывает, — равнодушно согласилась многоопытная проводница, — Проходим в вагон! Туалеты будут открыты только через тридцать минут после отправления, тогда же и чаёк с газетками начну разносить для желающих.

— Логично, — пробормотал Малик, решая довольно сложную транспортную задачу типа «Волк, коза и капуста» и пытаясь попеременно протиснуть в узкие проходы купейного вагона то злополучный ящик, то свою плечистую тушку, то всё это вместе и разом.

— Выпил, украл, то есть, простите, посрал да подтёрся этой газетой. Сервис однако, блин!

Меж тем смеркалось и солнце клонилось к закату или на кой хрен там ещё, но уставшие за насыщенный событиями день ребята, не сговариваясь запихали «ксерокс», который, ясное дело, был не совсем даже «ксерокс», под нижнюю полку одного из полагавшихся им мест.

— Чур, здесь сплю я! — безапелляционно заявил Виталий, поспешно бросаясь грудью на захлопнувшуюся нижнюю полку словно на амбразуру, — А ты, Малик, если ночью кто ко мне вдруг полезет за хероксом, дашь тому какато-отоси-гери по черепушке, отомстишь за поруганную мою честь и геройски защитишь нашу комсомольскую собственность!

Как и многие восточные мужчины, повернутый на понятиях чести, Малик был донельзя сконфужен её поминанием в подобном контексте, а потому только молча согласился с другом, исполнившись законной гордости за его мужественное самопожертвование.

Заплатив проводнице по рублю и получив от нее по комплекту влажноватого постельного белья с парой-другой вполне терпимых прорех и неизменным нечитаемым штампом, они отказались от ненавязчиво предложенного чая с газетами, застелили свои разноуровневые постели и блаженно растянулись на них, кое-как вытянув натруженные за бесконечный командировочный день ноги.

— И боже вас сохрани, — пробурчал Виталий, вторя своему точно так же забурчавшему голодным гастритом желудку и уже проваливаясь в глубину сна, — Не читайте до обеда советских газет! Ясен хрен, других у проводницы нет, но всё равно не читайте, хр-р-р…

— Да-да, доктор, — невпопад сонно поддакнул Малик, — Но главное, опасайтесь гулять у торфяных болот, а то ить эти ваши Баскервильские сучки уж такие затейницы, потому что как прыгнут! Хотя, впрочем, какого фига, если жрать-то у нас по-любому нечего, хр-р-р…

К слову сказать, никакого дежурного пищевого припаса в дорогу и даже той же банальной ряженки с бутербродами молодые люди и в самом деле так и не удосужились запасти по причине недостатка времени, с одной стороны, и временного недостатка свободных денежных средств, почти в чистую потраченных на столь любимую ими всякого рода радиоэлектронную дребедень, с другой стороны.

Да как же можно было удержаться изголодавшимся по нормальной элементной базе радиолюбителям при виде того дефицитнейшего для казахстанской целины непаянного материально-технического изобилия, которое предлагали им московские радиомагазины и, само собой, периодически там и сям возникавшие стихийные радиорынки!

Дефицитнейшего — значит где-то в родной стране или за её пределами производимого, но по самым разным причинам почему-то отсутствующего в широкой или хотя бы доступной продаже как автомобильная и бытовая техника, мебель и сантехника, импортные одежда и обувь, пищевые деликатесы, туалетная бумага (тяжело без неё в деревне) и другие товары.

Непаянного — значит не выпаянного из какого-нибудь не обязательно старого, но обычно безнадёжно поломанного и абсолютно неремонтоспособного радиоприёмника, телевизора, электропроигрывателя или магнитофона, являвшихся основой ресурсной базы вторичного детального фонда для большинства советских радиолюбителей, проживавших достаточно далеко от признанных центров радиоэлектронной промышленности.

А потому, где же ещё как не в Москве с подмосковными Зеленоградом и Фрязино, как раз и представлявшими собой такие крупнейшие центры наряду с Ленинградом, Воронежем и Новосибирском, затариваться таки бедным казахским радиолюбителям? Да где, где, ну уж точно не в шахтёрской Караганде или в целинном Аркалыке, где подобных замечательных заводов с их богатыми фирменными магазинами отродясь не бывало!!

Хотя с другой стороны, справедливости ради следовало бы отметить, что кроме этих, безо всякого преувеличения, индустриальных гигантов в стране с разной степенью успешности работали и с полсотни более мелких отдельных заводов, производивших бытовую технику и электронику, а также сотни номерных безымянных заводов, выпускавших электронную технику промышленного и военного назначения.

Но несмотря на то, что к середине восьмидесятых годов Советский Союз вышел на первое место в мире по производству всех классов электронных приборов, на второе место (после США) — по производству военной электроники и на третье место (после США и Японии) — по общему объёму выпуска электронной продукции, качественных, недорогих и, самое главное, повсеместно доступных деталей радиолюбителям в стране всё равно не хватало.

Чуть выправить ситуацию помогали Центральная торговая база Посылторга и Московская межреспубликанская торговая контора Центросоюза, реализовывавшие радиодетали через посылочную торговлю, а также уже упоминавшиеся стихийные радиорынки, однако опять же, посылочному заказу нельзя было доверить ни сроки доставки, ни полноту исполнения, а радиобарахолки торговали далеко не в каждом советском городе и, уж тем более, в селе.

Вот так и крутились самозваные радиолюбители, словно два бедных ужика на сковородке, постоянно каким-то чудом выкручиваясь при замене деталей на их аналоги или плотоядно и безнадёжно облизываясь на интересные схемы в популярных журналах.

Вообще-то, здесь было бы довольно уместно пояснить, что ребята подразумевали, когда ни без апломба, например, в спорах с другими ребятами, или с напускной скромностью, чаще при знакомствах с симпатичными девушками, называли себя «радиолюбителями».

Дело в том, что оба увлечённых техникой подростка после окончания школы поступали на факультет электронной техники Новосибирского электротехнического института, но затем их пути временно разошлись, чтобы вновь сойтись уже только через несколько лет.

Относительно благополучно сдав физику с математикой, Виталий срезался на сочинении, переписав явно расстрельным почерком шпору с уже гарантированной отличной оценкой, после чего захотел продолжить своё обучение в одном из новосибирских профтехучилищ, где и получил специальность слесаря-сборщика радиоаппаратуры.

Несомненным позитивом произошедшего, каковой Виталий находил всегда и во всём, для него явилась непревзойдённая лёгкость освоения учебного материала в выбранном ПТУ, а благодаря этому и масса получаемого им свободного времени, которое он, в свою очередь, тратил преимущественно на чтение любимой научно-фантастической литературы и, само собой, разгульную молодую жизнь в его далеко не ботаническом понимании.

В отличие от своего легкомысленного одноклассника, Малик успешно сдал все экзамены, так же успешно прошел конкурсный отбор, не менее успешно проучился аж до четвёртого курса, был привлечён к серьёзной работе на кафедре электронных приборов и активно участвовал в работе студенческого научного общества.

Тем не менее, несмотря на сулящие блестящую научную карьеру многообещающие перспективы, талантливый студент неожиданно не только для окружающих, но и для самого себя, вдруг без объяснения причин ушёл с четвертого курса после более чем успешной сдачи зимней сессии.

Бог весть, что тут сыграло большую роль: то ли осознание того непреложного факта, что учиться ему по выбранной специальности, собственно говоря, было уже больше нечему, то ли далеко не романтический аскетизм студенческого быта, то ли хронический дефицит той же наличности, но, скорее, всё это вместе вкупе с набиравшей обороты будоражащей Перестройкой и самой наибанальнейшей человеческой усталостью.

Соответственно, Виталий в их тандеме чаще брал на себя маркетинговые функции и реже функции производства, а Малик, в силу присущей ему натуры, чаще склонялся к научно-производственной деятельности, что, впрочем, не исключало и их взаимоменяемости.

Будучи несколько более прагматичным, нежели его перманентно витавший в облаках друг «башкирского происхождения», Виталий всегда стремился извлечь обоюдную выгоду из любых более-менее полезных его начинаний, каковые, несмотря на всю идеалистическую природу, у Малика нет-нет да периодически материализовывались.

В очередной раз помянув восточное происхождение Малика и его навязчивую до какой-то болезненной остроты национальную идею, можно было бы с облегчением констатировать полное отсутствие такого комплекса у его друга Виталия. Более того, рождённый русским в почему-то украинском Донецке и выросший в многонациональном Казахстане, Виталий частенько путал казахов с киргизами, украинцев с белорусами, а башкир с татарами.

Последнее Малика, впрочем, не особо-то и задевало, поскольку башкир и татар он считал и вовсе единым народом, а перевоспитывать друга, столь легкомысленно относившегося к таким вопросам, было занятием бесперспективным. Однако на дворе и в самом деле стоял предпоследний советский год, пока не «святой», но уже упивавшийся своей инфернальной мощью, откровенной до чернухи гласностью и вседозволенным беспределом.

Соответственно, Виталий уже не впервой натыкался на проявления как великодержавного шовинизма, так и местечкового национализма со стороны как советского нацбольшинства, так и нацменьшинства, посылая в пешее эротическое путешествие как тех, так и других…

Тем не менее, многонациональный дом пятнадцати республик, пятнадцати сводных сестёр уже трещал по швам даже и без беловежских соглашений недалёкого будущего, проблемы самоидентичности национальных квартир вставали всё более остро, и Виталию волей или, скорее, неволей пришлось формировать свое публичное кредо и на сей неприличный счет.

Не откладывая назревших вопросов в долгий, как сопливые рефлексии Малика, ящик, он в пожарном аврале пробежался по истории русской национальной идеи, выкопал несколько убойных цитат и затем выбешивал от скуки полчища националистических проповедников.

Как оказалось, понятие национальности, определяемое в большинстве стран прочего мира принадлежностью человека к некоторому государству, а в СССР — по отцовскому этносу, получило советский юридический статус пятой паспортной графы только в 1932 году, а до того ни в Стране Советов, ни в царской России подобного безобразия просто не знали.

Ну а если учесть и тот факт, что примерно с того же времени в стране впервые отметилось понятие новой исторической общности советских людей, то получается, до революции тут жили русские, а потом они то ли вымерли, то ли плавно переродились в советский народ.

Но в любом случае, решил для себя Виталий, независимо от морды лица, языка и обычаев, уже с имперских времён в единой для всех стране жил только один и единственный народ.

«Русский тот, кто Россию любит и ей служит!» — говорил всем Император Пётр Великий. «Русский не тот, кто носит русскую фамилию, а тот, кто любит Россию и считает её своим отечеством», — развивал генерал Деникин. А философ Ильин писал о духовном единстве русского народа во всём сложном сочетании его племён, народностей и исповеданий…

— Ну нельзя жить в обществе свободным от общества! — продолжал объяснять Виталий ортодоксально настроенным оппонентам личное понимание национальной идеи, цитируя иногда полезного Ленина, — Поэтому человек, выросший на русском фольклоре, русской литературе и среди русскоговорящих друзей, волей-неволей и сам становится русским.

— Человек ведь не становится личностью при рождении, — доказывал Виталий, — Он не приходит в этот мир русским, украинцем, казахом или кем там ещё. Способном осознать себя человек становится только в процессе его воспитания и социализации.

— Так что, — вздыхал Виталий, — Всякий мыслящий на русском языке, существующий в духовно-культурном пространстве русского мира, независимо от разреза глаз ну просто не сможет отказаться от неизбежной русскости, как и от неотъемлемой части своей личности без очень серьёзных проблем для собственной психики.

— У англичан есть классный «утиный тест», — добивал Виталий наиболее упёртых своих оппонентов, — В соответствии с которым «если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, скорее всего, и есть утка. Иначе говоря, если ты и не выглядишь как русский, то уже после одного только окончания русскоязычной средней школы ты аж на две трети или 67% русский, поскольку думаешь как русский и крякаешь как и русский! Считаешь, что я шучу? Да ни в коем разе! К примеру, эти же англичане описывают утиное кряканье как «куак-куак», французы — «кан-кан», шведы — «квак-квак», датчане — «рап-рап», чехи — «кач-кач», турки — «вак-вак», арабы — «как-как», а китайцы и японцы — «га-га»… Так как ты говоришь, крякает уточка? «Кря-кря»?Ну и кто же ты тогда после этого?

Наконец-то покончив с национальным вопросом и вернувшись к теме кооперации, можно вспомнить изобретенный» Маликом в школьные годы гениальный по простоте шокер на одном конденсаторе и диоде, который Виталий тут же поставил на поток; разработанный позже электрофильтр успешно внедрил в производство, а туева хуча прочих задумок были доведены до промышленных образцов и поставлены на широкую коммерческую ножищу.

Особым успехом в последнее время у них пользовались различные цветомузыкальные установки, стробоскопы, гирлянды с эффектом «бегущих огней» и прочее оборудование для степных дискотек, но не чурались ребята и подворачивающегося рутинного ремонта самой разнообразной сложнобытовой техники и профессиональной аппаратуры.

Получив по-настоящему качественное советское образование, сначала в средней школе, а затем и в профессионально-техническом училище, оставив за плечами школьные кружки технического творчества и участие в пионерских выставках, Виталий, разумеется, и сам в принципе мог собрать или починить что-нибудь несложное, но всё, что выходило из-под его рук обычно выглядело неказисто, а работало очень недолго и как-то странно.

С другой стороны, обладая, как уже отмечалось, большей лёгкостью в общении, Виталий и гораздо легче сходился с самыми разными людьми, быстрее находил с ними общий язык и, соответственно, общие точки соприкосновения, что он зачастую, но уже с переменным успехом пытался использовать и на своём личном фронте.

По этим причинам распределение функций у ребят со временем сложилось именно таким образом, а не как-то иначе, но, поскольку подобное положение вещей вполне устраивало обе по-своему ленивые договаривающиеся стороны, то никто из друзей никогда особо и не протестовал по такому совершенно непринципиальному поводу.

Применительно же к нынешней московской командировке, распределение ролей у них сложилось также без лишних споров и треволнений, потому как владеющий английским языком и физически более крепкий Малик сразу же безропотно взял на себя обязанности технического перевода и переноса ценного груза, а Виталию только и осталось скромно принять на себя привычные бразды общеорганизационного управления.

Между тем, Виталий с Маликом уже давно уснули, когда на фоне не прекращавшегося ни на минуту перестука вагонных пар скорого поезда по длинному фронту купе и кают глухо зашоркали чьи-то тяжёлые шаги, и дверную щель, оставленную по причине прощального августовского зноя, заслонил темный силуэт давешнего незнакомца в чернющем костюме.

Мужчина немножко постоял, вглядываясь в едва различимую темень полупустого купе со спавшими в нём пассажирами, задумчиво покачался, мягко скатываясь с пятки и на носок, тихонько подергал в сторону не желавшую отъезжать дверь и, только убедившись, что она надёжно застопорена недоступной для его рук стальной никелированной защёлкой, как-то тяжко вздохнул и удручённо поплёлся куда-то дальше по вагонному коридору.

— Видал? — выдавил из себя мгновенно проснувшийся Малик едва слышным свистящим шёпотом, — Ну и что ты теперь скажешь? Типа у чёрного мужика до того ухи опухли от никотиновой зависимости, что он стал уже открыто ломиться ко мне за куревом?!

— Да ну тебя нафиг, — неуверенно прошипел в ответ Виталий, — Дело-то тут житейское! Ну выпил там мужик у себя в купе немного пивка со своими попутчиками, пошёл поссать, а на обратном пути просто спутал двери. И ваще, кто у нас штатный трус: ты или я?

Ярлык труса Малик примерять на себя не хотел, но безосновательно вешать его на друга счёл ещё более недостойным занятием, а потому только вновь засопел сердито, привычно уже надул губы и стал проговаривать про себя наиболее достойнейшие варианты ответов.

Судя по так и застывшей на его широком лице довольной ухмылке и спокойному мерному дыханию интеллектуально удовлетворённого уснувшего человека, достойный, с его точки зрения, ответ был наконец-то найден, и если он к утру его не забудет, то наверняка как бы невзначай и пусть только раз, но всё ж таки уязвит им своего более речистого сотоварища.

Справедливости ради, было бы отнюдь нелишним отметить, что помимо уже упомянутых технических увлечений и свойственной всем мужчинам легкомысленной болтовни, друзья с не меньшей страстью отдавались и увлечениям всеми доступными им на тот момент в Советском Союзе так называемыми боевыми искусствами.

Другое дело, что в ту пору доступны им были конечно же какие-то жалкие крохи, но, тем не менее, бережно собираемые ими изо всех возможных источников и затем практически до автоматизма усваиваемые на, прямо сказать, не очень-то систематических тренировках, эти крохи постепенно и незаметно даже для самих ребят превращались в некое подобие простой боевой системы, больше напоминавшей незатейливый уличный стиль.

Немаловажным подспорьем в этом полезном деле послужили и определённые спортивные навыки Малика, серебряного призёра чемпионата Тургайской области по вольной борьбе и почти бронзового призёра новосибирского чемпионата по нихон-кэмпо, а также хотя и общевойсковая, но всё ж таки вполне добротная физическая подготовка Виталия.

Как бы там ни было, но не будучи ни разу видошными суперменами, молодые люди могли и умели неплохо постоять за себя, ну а что касается их необоснованных страхов, то, как утверждает восточная мудрость, только круглый дурак ничего не боится, а смелый всего лишь просто способен преодолеть свой страх…