Низковольтовые руны высокого напряжения

Марк Салимов (2024)

В середине ХХ века один англосаксонский) учёный свёл всё существующее многообразие параллельных миров к единой системе физических констант и математических уравнений, из которых вывел четырёхуровневую классификацию этих миров. К первому уровню он отнёс миры с привычными законами, ко второму — миры с другими физическими константами, к третьему — возникающие в рамках многомировой квантовой интерпретации, а к четвёртому — миры с иными законами бытия. Предлагаемый вниманию читателя мир образовался ещё в петровскую эпоху как результат пересечения миров третьего и четвёртого уровней, когда в слегка отличный от нашего мир пришла во всех смыслах невероятная вероятностная магия. С тех пор здесь проявляются и эффекты «намоленности» изображений, включая не только лики местного бога подозрительного происхождения, но и руны или, к примеру, условные изображения электрических элементов, чем пользуются попавшие сюда друзья — простой советский электрик и недоучившийся инженер электронной техники…

Глава четвёртая, в которой герои асимптотически сближаются не только с истиной, но и…

Я ведь могу ошибаться, а вы можете быть правы;

так сделаем усилие, и мы приблизимся к истине!

Карл Поппер, основоположник философской

концепции критического рационализма

— Господин-товарищ-барин, — осторожно нарушил затянувшееся молчание Виталий, не особо любивший подолгу молчать или сидеть на одном месте, — Послушайте, господин-товарищ-барин Мася, а вам не кажется, что ента малява смахивает на какую-то корявую электрическую принципиальную схему времён Яблочкова и Лодыгина?

— Точно! — неожиданно заорал медленно повернувшийся к нему и от души саданувший себя по лбу Марк, — Ты гений! С этими соединительными линиями с самого начала было всё ясно, а про остальные значки я никак не мог допереть! Только это вовсе не старинные обозначения элементов электрических схем, а, если я не ошибаюсь, древнескандинавские руны. Откуда я знаю? Да ни фига я про это не знаю! Но эту молнию, только сдвоенную, ты и сам не раз видел в фильмах, где показывали эсэсовцев, как известно, сдвинувшихся на почве всякой мистической ерунды. А профессор Глебов рассказывал нам, что эта руна является одной из самых главных в этой символике. И это, Виталий, поосторожнее бы ты с «одесским» выговором! Во-первых, ты смешиваешь в одну кучу суржик, идиш, блатную феню и хрен знает что там ещё, а во-вторых, аборигены могут тебя неправильно понять…

Вновь обретшие долгожданный покой и духовное единство братья склонились над схемой и азартно принялись за привычное для них дело, то есть, за её структурно-компонентный анализ, лихорадочно комментируя увиденное и периодически перебивая друг друга не слишком-то понятными для стороннего слуха ремарками.

— Итак, коллега, это ж-ж-ж неспроста, потому как это — молния, а молния у нас — это…

— Молния у нас — это такая подходящая компания в ряду источников электропитания…

— Могет быть, могет быть, могет быть… Но ведь и источник света тоже могет быть, а?

— Не-е-е, коллега, источник света, по идее, должен находиться где-то в центре всей этой идиотской композиции! Я имею в виду, в центре внутреннего пространства плафона. Он ведь достаточно равномерно светится. Так что, это скорее таки питание…

— Похоже на то. Тогда тот шарик на конце будет лампочкой. А это точно батарейка…

— Какая же огромная ёмкость в таком крохотном значке! Ценная вещь, может, кусь-кусь?

— Я тебе покажу кусь-кусь! Успокой наконец свою клептоманию, кусачек-то у нас нет!

— А если просто зубами отломать? Тебе-то этот эбонит, как говорится, на один зубок!

— Да?! А если этот твой эбонит меня же и эба… шибанёт по зубам? Тебе надо, ты и куси!

— Ладно-ладно, проехали! Не больно-то и хотелось. Хотя, батарейка зачётная, согласись?

— Да согласюсь, согласюсь! Ну что, вроде бы все элементы разобрали, понятно, где и что.

— А выключатель тогда где? Выключателя-то нет! Или он всё время должен светиться?

— А может быть сенсорный? Что-то там типа фотореле? Таймер? Или что-то ещё другое?

Друзья опять погрузились в раздумья, причём, как это бывало с ними и ранее, каждый по-разному. Малик, которого в этот момент называть Марком было бы снова не правильным, сидел на ковре, скрестив по-турецки ноги, и медитативно молчал с прикрытыми веками. В противоположность другу, Виталий нервно расхаживал по гостиной, подкидывая в правой руке найденный на столе нож для разрезанья бумаги и, безбожно фальшивя, мурлыкал под нос что-то про сердце какой-то красавицы, склонное ни то к изменам, ни то к пересменам.

— Не, блин, Малик, Мася или как тебя там еще, но я так больше не могу! — раздражённо заявил Виталий, швыряя дюралевый ножик во входную дверь гостиной и к собственному удивлению успешно попадая в самую её дубовую середину, — Короче, пойду прогуляюсь. Как вернусь, покумекаем, как мы докатились до жизни такой, и что нам с этим делать. Я для себя уже кое-что накидал и уверен, что ты тоже уже подумал об этом.

Зайдя в свою комнату и провозившись там некоторое время, через несколько минут он вышел оттуда уже одетый в легкую красную куртку с капюшоном по случаю возможной августовской прохлады, нередкой для этих широт особенно в вечернее время.

— Не велено! — ожидаемо вырос на его пути вставший в дверях здоровенный бородатый мужик в неизменном красном пиджаке и набедренной кобурой с таким же негабаритным револьвером, что ребята видели и у привезшего их дядьки, — Ей-богу, княжич, не велено!

— Так-с, — зловеще протянул Виталий, эффектным жестом отбрасывая в сторону куртку, тут же закачавшуюся на одном из рогов пришпиленного к стене охотничьего трофея, — Я, кажется, обещал кое-что обсудить с тобой, брат Марк, если только вернусь? Ну так давай обсуждать, я ж вернулся! А я всегда держу слово, сколь бы времени ни прошло.

С усмешкой взглянув на опять уже брата, Марк не говоря ни слова, развернулся и первым из них за всё время пребывания в усадьбе Морозовых, прошёл в библиотечную комнату. Лишённому благодарной зрительской аудитории Виталию ничего больше не оставалось, как в сердцах сплюнуть на старинный персидский ковер, безразлично пожать плечами и проследовать за своим боевым товарищем.

— А чего тут еще обсуждать, брат мой Виталий? — задал сакраментальный вопрос Марк, скользя взглядом слегка склоненной вбок, для удобства чтения, головы по названиям на корешках многочисленных книг и перебирая их явно соскучившимися по этому занятию пальцами правой руки, — Все уже укра… Тьфу на тебя, клептоман, придумано до нас!

— Сам такой! — не остался в долгу Виталий, — Кто в школе две банки бертолетовой соли спёр?! А первое, что приходит в голову из фантастики, так это «Машина времени» Уэллса, разумеется. Потом, Булгаковский «Иван Васильевич». Что ещё там… Как его, ну, который про Хоттабыча написал? А, Лазарь Лагин с его «Голубым человеком»…

— Ты опять?!! — взревел Марк, разворачиваясь всем корпусом к съёжившемуся Виталию.

— Да я-то тут причем?! — притворно заверещал тот, — Если у него так называется роман про то, как один советский мужик в царское прошлое попадает. Ну, не хочешь Лагина с… Всё-всё-всё! Я всё понял и уже никто никого не хочет! Ну тогда, давай другую классику этого жанра обсудим, например, Марка нашего, Твена давай обсудим с его «Янками»?

— Нет уж! — решительно возразил Марк, мрачно глядя исподлобья на друга, — Не хочу, чтобы меня тоже монтировкой по затылку… Что? Ах ломом? Ну, брат, знаешь ли, хрен редьки не слаще! Да и кончил герой тоже не хорошо, то есть, совсем даже плохо кончил…

Друзья вновь погрузились в методический перебор книжных сокровищ, среди которых, в основном, попадались самые различные школьные учебники, детско-юношеская и научно-популярная литература, разнообразные любительские справочники и прочая несерьёзная, по их не очень скромному мнению, макулатура.

«Теоретические основы магической артефактехники», — с некоторым изумлением прочёл Марк на очередном отжатом корешке, а затем и на его обложке, — «Учебное пособие для средних учебных заведений Российской империи, проф. И. М. Жуков, 1915 год».

Фигасе, подходец у них к магии тут, — подумал Марк, — Звучит не хуже моих родных тоёв, которые «Теоретические основы электротехники» с законами Кирхгофа и прочими не менее страшными узловыми потенциалами. Ну что ж, почитаем на сон грядущий!

«Практические основы магической артефактехники», — оголодавшим книжным клещом впился взор Виталия в следующий корешок, а затем и в его обложку, — «Обязательный к освоению минимум лабораторно-практических занятий для средних учебных заведений Российской империи, проф. И. М. Жуков, 1917 год».

— Хм! — удивлённо выдохнул Виталий, в отличие от Марка привыкший выражать почти все свои мысли вслух, — Однако! Видал, как тут у них серьёзно с магией? Автор, правда, какой-то слишком уж подозрительно знакомый. Если «И» означает, к примеру, Иван, то он тогда получается Иван Жуков. Ага, Ванька Жуков, девятилетний мальчик, письмо «на деревню дедушке» и всё такое прочее… Да ну нафиг, бред какой-то! Бред сивой кобылы.

Выказывая немалый опыт в подобного рода делах, юноши дружно собрали обратно почти все части магического светильника, после чего тот вновь засветил своим ровным и тёплым желтоватым светом. Ну а «почти», это, потому что после вполне благополучной сборки у них как всегда осталась одна лишняя деталька, которая никуда и никак не хотела вставать. Ещё раз тщательно осмотрев идеально гладкую сферическую поверхность (без малейшего намека на место для крышки со шлицем), ребята воровато оглянулись на дверь и закинули деталь в мусорную корзину. Затем установили светильник на место, похватали выбранные книги и с напускным равнодушием напряжённо расселись читать по креслам.

Впрочем, уже через несколько минут разнояйцевые близнецы настоль погрузились в своё любимое чтение, что совершенно расслабились и сменили неестественную напряжённость нашкодивших поз на более привычную для них книгочитательную разваленность.

Привыкший к постоянной работе в читальных залов научно-технических библиотек, Марк читал как всегда молча, спокойно и сосредоточенно, а находящий возможность для чтения в любой обстановке, более экспрессивный Виталий читал, соответственно, бурно выражая свои нешуточные эмоции по поводу им прочитанного. Злые языки утверждали, что как-то застали его за таким же бурным чтением школьного орфографического словарика.

Но, тем не менее, на этот раз что-то пошло не так. Марк вдруг с негодованием отшвырнул в сторону учебник по теоретическим основам магической артефактехники, забарахтался, с немалым трудом выбираясь из глубокого мягкого кресла, вскочил на ноги и взволнованно зашагал по ковру, как обычно меряя его несоразмерно широкими для роста шагами.

— Да как же ты не понимаешь, Виталий! — заорал он в ответ на откровенно недоумённый взгляд брата, брошенный тем поверх книги, — Они реально управляют ничтожно малыми вероятностями! Причём, настолько малыми, что даже в математике это уже почти нуль!

— Но ты же сам и ответил на свой незаданный вопрос, когда сказал, что только почти! Не так разве, Малик? Ой, прости, — явно издеваясь поддел Виталий, — Ты же у нас Марк…

— Виталь, — глубоко вздохнул тот, кто и сам-то пока еще не привык к новому имени, но был от природы до параноидальности осторожен, — Почти нулём в математике считается такая бесконечно малая величина, что любой из известных тебе невероятных случаев даже рядом с ней не стоит. К примеру, в 1913 году, который легко запомнить из-за постоянного сравнения с ним успехов советской власти, за одним из столов с рулеткой в казино Монте-Карло шарик останавливался на чёрном поле 26 раз подряд. Так вот, по сравнению с моим «почти нулём» такой исключительно редкий случай можешь считать закономерностью… Что? Привести пример здешних магических проявлений? Да пожалуйста! Тем более, что он у тебя в руках. Да-да, братан, эти два учебника, как и множество других, действительно написал тот самый Ванька Жуков, который отправил письмо «на деревню дедушке», а оно здесь дошло. Или тебе нужен более актуальный пример? Ну хорошо, ты же помнишь, как сегодняшний «безопасник» раскурил трубку? Да просто изменил распределение скоростей молекул воздуха на некотором расстоянии от кончика своего пальца! Понимаешь, Виталь, это распределение носит так называемый нормальный характер, то есть, форма его кривой представляет собой колоколообразную линию с асимптотически сближающимися с нулём вероятностями очень маленьких, слева, и очень больших, справа, скоростей. А наш Егор Глебович просто взял и создал вот такой исчезающе тонкий хвост на кончике пальца…

— Такой, что ли? — спокойно спросил Виталий, неохотно отрываясь от чтения и зажигая крохотный, но довольно яркий огонек на кончике длиннющего ногтя на мизинце правой руки, который он отрастил для удобства ковыряния в носу, — Да я тоже просто взял да и прочитал тут кое-что из описаний самых первых лабораторных работ. Ты это имел в виду?

— Н-н-ну да, похоже на то, — медленно протянул Марк, заворожено глядя на постепенно угасающий огонёк, — А ещё, представляешь, эти мракобесы всерьёз рассматривают такое понятие как намоленность изображений своего божества, которого они называют Единым, ну прямо как билет проездной какой-то! А намоленность у них, нет, ты только вслушайся, определяется как «количественно измеряемая характеристика того или иного лика, равная общей сумме отдельных произведений среднего времени моления каждого верующего на среднюю интенсивность этих молений, умноженной на Единую постоянную». Каково? Ну а дальше, условно принимая отдельные составляющие этой суммы пренебрежимо малыми по сравнению с общей суммой зависимостями, они аппроксимируют их математическими функциями, для того, чтобы всю эту галиматью еще и проинтегрировать. Бред, бред, бред!

— И правда, бред, — согласно скривился Виталий, с самого пионерского детства усердно отстаивавший свои махрово материалистические позиции, — Ведь, если с другой стороны посмотреть, так это всего лишь просто картинки. Точно так же, как и все те малопонятные обозначения на той схеме в светильнике, чтобы за примером далеко не ходить…

— Стоп! — резко посерьёзнел его и без того всегда до предела серьёзный друг, товарищ, а с недавних пор к тому же и брат, — Обозначения говоришь? Где-то здесь я видел блокнот и карандаши. Что? Ручка? Ну уж нет, перьевой ручкой сам рисуй! Или засунь, сам знаешь куда. Карандаши, только карандаши и ничего, кроме карандашей! Угум-с, нашел, вот они! Ну-ка объясни мне, э-э-э, братан ты мой второяйцевый, как ты там магию запускаешь? Ну хорошо-хорошо, первояйцевый ты наш, недоделанный, только колись!

Для первого эксперимента, самоотверженно пожертвовавший своим первородством Марк буквально в несколько линий на вырванном из блокнота листке начертил электрическую принципиальную схему карманного фонарика, включавшую в себя, как известно любому советскому школьнику, начиная с седьмого класса, батарею питания, лампу накаливания, выключатель, ну и, понятное дело, соединительные провода.

Чертил он все это привычно быстро, но, как всякий уважающий себя советский инженер-электронщик, вполне ровно даже без использования чертёжного инструментария. Благо, что рисовать технические эскизы в НЭТИ учили с первых дней — начиная с практических занятий по инженерной графике на первом курсе, и до самого дипломного проекта.

Наиболее важным сейчас, согласно его замыслу, было тщательное соблюдение стандартов отечественной ЕСКД, то есть, Единой системы конструкторской документации, условные обозначения электрических элементов которой с изобразительной точки зрения мало чем отличались от аналогичных стандартов других стран.

— Намоленность, говорите? — лихорадочно бормотал Марк, зачем-то просматривая лист со схемой на просвет и переворачивая его так и сяк, — Миллионы инженеров, студентов и учащихся по всему миру, не говоря уже об учёных, преподавателях и простых любителях! Да только в нашем НЭТИ было более десятка тысяч студентов и преподавателей, часть из которых ежегодно пополняла многомиллионную армию этих замоленных специалистов!

А перед внутренним взором проносились годы детского увлечения в технических кружках и секциях, разницу между которыми он так до сих пор и не осознал, бессонные ночи перед экзаменами и зачётами в институте, постоянно перемежаемые работой на кафедре родных электронных приборов, и, наконец, организованный неугомонным Виталием бесконечный конвейер принимаемой на ремонт бытовой и производственной аппаратуры.

Но самое главное — схемы, схемы и ещё раз электрические принципиальные схемы, такие же бесконечные, как и тот доставший конвейер. Сотни и тысячи принципиальных схем из учебников, техсправочников и техпаспортов, журналов и радиолюбительской литературы.

И всего лишь пара-другая десятков условных обозначений для наиболее употребительных элементов на всех этих принципиальных электрических схемах: сопротивление, которое к тому же ещё и резистор; конденсатор, именуемый технарями просто кондёром; катушки, с сердечниками или без; всякие ионно-электронные лампы и транзисторы вместе с прочими полупроводниками, а также куча акустических и коммутационных приблуд…

А с учётом схожести условных обозначений таковых элементов во всём оставленном мире и многочисленности армии его как уже подготовленных, так и готовящихся специалистов, равно как и просто любителей электронной техники, намоленность условных обозначений на этих схемах, «равная общей сумме отдельных произведений среднего времени моления каждого верующего, помноженного на такую же усреднённую интенсивность его молений и Всеобщую Единую постоянную», должна тогда неимоверно зашкаливать!

В общем, просто дух захватывало от разворачивавшихся в тренированном фантастической макулатурой воображении технических, а если быть точным, то конечно, технологических перспектив, поскольку ни волшебную палочку, ни сопоставимый с гиперболоидом Гарина лазер одними лишь гостовскими обозначениями не нарисуешь.

Зато прочая оставшаяся техническая номенклатура, пусть даже и ограниченная реальными для того мира параметрами и не слишком большим, однако же достаточно разнообразным багажом имевшихся у него знаний, показательно отражавших всю широту его увлечённой натуры, игру его воображения нисколько не стопорили, а только лишний раз вдохновляли.

Хотя бы простейшая телеграфная или речевая радиосвязь, радиолокация и, понятное дело, рассчитанная на пока ещё не понятную местную перспективу, радиотехническая разведка. Хотя бы какое-то оружие наподобие мощных высоковольтных электрошокеров, включая в том числе и стреляющие. Какая-то бытовая и промышленная электронная автоматика, уже привычная бытовая техника, микроконтроллеры и калькуляторы…

Наконец-то покончив с суетой непонятного Виталию волнения, Марк странно взглянул на него и решительно припечатал лист со схемой к поверхности полированного стола. Затем воздел указательный палец на уровень глаз и, будто скрепляющий документ неграмотный мужик из фильмов о дореволюционной России, прижал его к участку схемы с условным графическим обозначением батареи элементов электрического питания.

— Горит!!! — истошно заорал Виталий, — Ей-бо… Тьфу ты, блин, короче, реально горит!

А схема-то и впрямь загорелась, однако же, к их величайшему разочарованию, горела она целиком, то есть весело полыхал, хотя и вовсе не синим пламенем, весь бумажный листок.

— Врёшь, не возьмёшь! — злобно заорал уже Марк, — Нет, Виталь, ты видел? Ты видел, в каком месте загорелась бумага? А загорелась она не под моим пальцем, что было бы как раз совершенно логично в случае неудачи с инициацией схемы, а загорелась она именно в том её месте, где на ней была нарисована лампочка! Нет, Виталька, ты понял, да?!

Не в пример своему, может быть и чуть более умному, но чаще не по-детски тормозящему братцу, Виталька сообразил в чём дело гораздо быстрее него, потому как ещё в школьные годы не раз и не два переделывал лампочки от карманного фонаря в электрические запалы для своих громко бабахающих и фейерверочных забав.

— Да понял я, что нить накала с бумагой вплотную здесь контактируют, — вынес вердикт Виталий, — Нить накаливания загорелась, а с ней и вся твоя бумажка со схемой. Какой-то другой материал для рисования схемы нужен, а подходящего я тут что-то нигде не вижу… Слушай, Марк, а давай светильник опять разберем! У него же на той пластинке с обратной стороны вроде как свободное место ещё осталось? Ну, там, где про поставщика написано.

Загоревшись новой гениальной идеей, братья дружною толпою тут же ринулись курочить светильник магический многострадальный, мгновенно разобранный теперь только на две, но уже прекрасно известные им составные части.

Воспользовавшись на этот раз в качестве чертёжного инструмента не мягким карандашом, а достаточно твёрдым и острым кончиком выдранного из двери дюралевого ножика, Марк снова нацарапал электрическую принципиальную схему карманного фонарика.

Снова-то оно снова, но любое, даже самое примитивное, конструирование для него всегда было прежде всего процессом творческим, а потому просто повторяться он не стал, слегка усложнив схему добавлением простейшего замедляющего устройства для подачи тока на лампочку не сразу, а с минутной задержкой. Кроме того, памятуя о предыдущей неудаче, подписал под каждым из элементов схемы их основные параметры: напряжение батареи, тип лампочки, тип транзистора, ёмкость конденсатора, сопротивления резисторов…

Подписал, кстати, тоже не абы как, а в чётком соответствии с гостами, тщательно корябая аккуратно ровным чертежным шрифтом все необходимые надписи в отведённых для этого местах электрической принципиальной схемы.

Подписать-то подписал, нацарапать-то нацарапал, но для себя не без внутренней грусти в очередной раз отметил, что этот доброй или не доброй памяти, ну это еще как посмотреть, ГОСТ 2.304-81 навсегда изменил его почерк самым что ни на есть кардинальным образом.

— Ну что, уважаемые товарищи, — с усталым вздохом повернулся Марк к единственному товарищу, неумело подражая голосу незабвенного Леонида Ильича, — Сиськи-масиськи!

Последнее, вероятнее всего, в его устах означало что-то вроде «с богом», а то может быть и «поехали», поскольку одновременно с этим он на несколько секунд прижал палец к той части нацарапанной схемы, где у него было вычерчено условное обозначение батарейки.

С отчётливо прорисовавшимся на его лице чувством исполненного долга, Марк установил эбонитовую пластину на место внутри полого шара и отошел в сторону, дабы дать другим официальным лицам полюбоваться всласть на дела рук его.

— Сейчас вот-вот должен загореться, — успокаивающе мотнул он подбородком в сторону всё еще отключенного им перед испытанием магического светильника, — Я там добавил в схему простейший транзисторный ключ с минутной задержкой времени.

— Низковольтовые руны высокого напряжения, сцена раз, дубль два, — пролаял Виталий писклявым голосом, подражая пародийному образу помощницы режиссера, — Тыдыщ!!!

— Тыдыщ!!! — с оглушительным грохотом согласился с ним артефакт, взрываясь не хуже приличной шаровой молнии и взрывной волной швыряя незадачливых экспериментаторов в противоположные стороны гостиной.

— Вы живы, товарищ Рихман? — позвала еще через минуту осторожно приподнявшееся над спинкой опрокинутого дивана чумазая морда с опалёнными брежневскими бровями.

— Вашими молитвами, блин, тащ Ломоносов! — жалостно простонала в ответ выползшая из-под обломков журнального столика другая морда с раскраской спецназа, — Сосиска вы сраная, Михайло Васильевич, а не гений! Правильно мне Тамара Васильевна в свое время говаривала, и не только в школе, что гений и злодейство не очень-то совместимы. А у тебя там, похоже, родная батарейка, ну которая рунная, таки рванула…

— Так-так-так! — пропел Марк ласковым голоском, не обманувшим, впрочем, уползшего обратно под обломки журнального столика Виталия, — Не подскажете, товарищ Рихман, а кто мне намедни предлагал сделать «кусь-кусь» этой адской машинке из эбонита, а? Мне

тут думается, что согласись я с тобой тогда и мне бы вышибло не только зубы, но и мозги!

— Да сами вы все дураки, и руны у вас такие дурацкие! — плаксиво отозвалась говорящая голова из-под обломков, — И вовсе даже не скандинавские, а ваще какие-то не человечьи!

Бесполезный поток взаимных обвинений был прерван явно запоздавшим треском широко распахнувшихся дверей и шумным дыханием ворвавшейся вслед за этим группы до зубов вооруженных мужиков в доселе не виданной ребятами местной камуфляжной форме.

— Тьфу на вас, пионэры, — с отвращением плюнул на старинный персидский ковер снова выползший из руин любопытный Виталий, увидев повязанные на их голых шеях красные опознавательные платки, — Идите-ка вы, пионэры, в жопу!

— Как наденешь красное, береги его, — назидательно подняв кверху палец, торжественно продекламировал Марк, — С ним ведь клан Морозовых цвета одного. А под этим цветом в бой идут бойцы, мы за клан Морозовых ляжем все костьми!!!

— А ить здорово! — наперебой загалдели бойцы после минутного молчания, восхищённо переглядываясь друг с другом, и, по-новому разглядывая повязанные на шеях тактические платки, — А мы ещё переживали, что нам красных ливреев не выдали. Слова запишешь?

— Всё хорошо, матушка-боярыня! — сняв трубку с требовательно заверещавшего у двери телефонного аппарата и разом вытянувшись по стойке смирно, доложил, как видно, самый старший в их тревожной группе, — Ну да, малость озоруют как всегда, а в остальном всё в полном порядке, матушка-боярыня, защита сработала. Нет, матушка-боярыня, только стол и светильник. Да, матушка-боярыня, Маша и Даша уже здесь и даже приступили к уборке. Служу клану Морозовых и милости вашей, боярыня наша матушка!

И в самом деле, как раз на середине доклада в гостиную впорхнули, иначе не скажешь, две очаровательные горничные, функционал которых, благодаря белоснежно накрахмаленным кокетливым чепчикам и коротеньким фартучкам, молодым людям стал ясен и без какого-либо дополнительного представления.

По-английски не прощаясь, прибежавшая на место возможного происшествия караульная команда развернулась и, всё так же шумно топоча, кряхтя и пыхтя, убежала куда-то прочь по своим караульным делам, а оставшиеся горничные принялись за уборку, периодически постреливая на братьев шаловливыми глазками.

Обе девушки были примерно одинакового роста, примерно на полголовы ниже каждого из оголодавших от вынужденного недельного воздержания братьев, со стройными фигурами, хорошенькими личиками и вторым-третьим размером грудей.

Марка обычно привлекали более тёмноволосые девчонки, которых он на подсознательном уровне наделял и более высоким интеллектом, поскольку после близости телесной желал ещё и близости духовной, то есть, элементарно поболтать.

В противовес своему столь высокодуховному другу, Виталию нравились девушки с более светлыми волосами, коих он почитал созданиями попроще и полюбвеобильнее, поскольку будучи человеком дела, он и в постели почитал заниматься делом, а не пустой болтовнёй.

— Моя светленькая, а твоя тёмненькая, — шепнул Виталий Марку, — И хватит уже ждать великих милостей от природы, ибо решительно взять их за ягодицы — вот наша задача!

В завязавшейся затем с лёгкого языка Виталия ни к чему и никого не обязывающей беседе в первую очередь выяснилось, что светленькую зовут Машей, а тёмненькую зовут Дашей, и, что, если княжичи только пожелают, то девушки готовы со всем их немалым рвением, пылом, жаром и прочим прилежанием помочь княжичам не только с уборкой…

Оба княжича, ясное дело, не только пожелали, но и очень даже горячо возжелали, для чего не медля боле ни одной минуты, подхватили выбранных девушек на руки и растащили их, по своим спальным комнатам, рыча свирепее иных мартовских кошаков.

Дружно содрогнулись их тяжёлые двери, захлопнувшиеся отнюдь не от пронёсшегося по комнатам веселого сквозняка, но некоторое время всё еще продолжавшие доносить звуки шмякавших о них элементов одежды и прочих совершенно лишних аксессуаров.

Спустя ещё какое-то время, потраченное братьями, по всей вероятности, на первое и всего лишь предварительное насыщение, в обеих комнатах наступила почти одновременная, но неоднородная пауза, заполняемая юношами в соответствии с их любимыми привычками.

Поверить трудно: вдруг — всё ложно?!..

Трепещет страстной мукой стих…

Но невозможное — возможно

В стране возможностей больших!

— нараспев декламировал стихи Северянина Марк, на которого сегодня нашёл поэтичный настрой, — А как у меня там с возможностями? Пока ещё не большие? Ну тогда ещё стих!

В спальне же Виталия вынужденная пауза была потрачена только на смену позиций, после чего оттуда вновь донеслись стоны и сосредоточенное пыхтение. Там занимались делом…