Стань рядом

Нэн Джойс

Мне есть чем похвастаться. Я принцесса на белом Lamborghini, я дочь короля недвижимости. Я золотая девочка с модельной внешностью. И за словом в карман я не полезу. Я. Я. Я. Я всегда добиваюсь того, чего хочу. И раз уж я влюбилась в парня из неблагополучной семьи, заставлю всех принять мой выбор, костьми лягу, ясно? Что? Кому-кому мой каприз переломает хребет? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 10

Распахиваю глаза.

Нет, он действительно дует мне на коленку. Губы трубочкой сложены. Глаза чуть прикрыты. Будто свечу гасит. Желание загадывает.

И я готова поспорить, что оно сбудется.

Я шибко вдыхаю и спрашиваю:

— Разбираешься в последствиях травм?

А сама умоляю вселенную, чтобы за моей спиной было хоть немного пространства, куда отступить.

И мне везёт. Оно существует, и его достаточно.

Я делаю шаг назад.

Дём поднимается.

— У меня есть младшая сестра, — невозмутимо заявляет. — Рисует она красиво, а вот с равновесием… как говорится: взгляд кошки — грация картошки. Так что я на опыте.

— Она что, к тебе всегда приходит, когда ударилась?

— Если я не на работе. Раньше бабушка помогала — но сейчас она болеет. В крайнем случае к Серёжке придёт — младший брат. Он врачом хочет стать. Но крови боится до слёз. Если рана, просто не смотрит, куда зелёнкой мажет. Поэтому после Серёжиной помощи Света превращается в Халка. Но вот к Антону — ещё один наш брат — не пойдёт ни за что, он смеяться над ней будет. А Светка обидчивая.

А мама?

— У тебя большая семья.

— Да. А ты к кому в детстве шла, если ударилась?

— К няне, — честно отвечаю я.

— Надо же. Я ещё не встречал людей, за которыми в детстве няня присматривала.

Сделал ко мне полшага.

Я уже упираюсь попой в стенку, и отступать некуда.

— Значит, это няня не доглядела? — опускает взгляд, вспышкой на меня поднимает. — Твой шрам. На коленке.

— Нет, не няня, — сглатываю. — Я тогда сильно упала. И с тех пор больше не падаю, — чуть подняла подбородок. — А откуда твой? На брови.

Дём слишком близко ко мне. Дышит глубоко, размеренно и тихо. Как будто готовится затаить дыхание.

Потому что сейчас его добыча выйдет. На финишную прямую к своей гибели.

— Один мудак сказал херню про мою мать. Мы подрались. Тогда я сильно проиграл. И с тех пор больше не проигрываю, — криво усмехнулся. Чуть приблизил ко мне лицо. И его взгляд отчётливой, нестираемой точкой упал на мои губы. — У тебя красивые губы. И мне нравится, что они небольшие.

Сбивчиво выдыхаю. Глаза в глаза.

Ничтожное пространство от меня к нему пронизывает острыми иголками. Мы оба превращаемся в катушки Тесла, и кривая паутина из молний между нами заискрила, затрещала, как раскалённое масло, в которое попала капля воды. Мы через эти разряды сцепились.

Так тянет к нему, что больно от этого.

Разве так должно быть?

Разве так может быть?

Это ненормально.

Неправильно. Неправильно. Неправильно!

Я его вижу второй раз в жизни.

У меня жених есть.

Мы не подходим.

Остановись!

— А у тебя большие.

Выпалила.

Он хмыкнул.

— И тебе это нравится?

Ощущаю, что начинаю краснеть.

Его взгляд процвёл довольством и забегал по моим щекам. Словно он каждую точку из моего румянца посчитал, и себе в качестве трофея забрал. Все.

Забрал, и отстранился.

— В детстве часто является поводом для насмешек то, что становится потом преимуществом. Мой одноклассник Ярик однажды обозвал меня губошлёпом. Ох и знатный тогда был махач.

— Ты его убил?

— Нет, конечно, мы мелкие совсем тогда были. И в итоге стали лучшими друзьями. Но больше никто не рисковал меня обзывать. А ты? Как ты защищалась?

Если меня дразнили лопушком? Ты это хочешь сказать?

И я будто ища подтверждение своим подозрениям убираю волосы за уши.

Но Дём игнорирует, скользит взглядом вниз, по моей фигуре, снимает мерки, ищет, как обыграть мои индивидуальные преимущества, возвращается к лицу:

— Ты вон какая хрупкая. А злой всегда самоутверждается за счёт слабого.

— Откуда знаешь? Ты — злой?

— А ты как думаешь?

В его глазах вспыхивает бесовский огонёк.

Чересчур активно я мотаю головой.

Дём не приближается. Но на меня как будто всё равно что-то надвигается. Неизбежное. Катастрофическое. По своим последствиям.

Только может красота процесса стоит этих последствий?

Удушающая, как жар от его тела, красота.

Он приоткрывает губы, и я вижу, как блестящий кончик его языка мелькнул в уголке рта.

…будто увидела, как мелькнуло что-то другое.

Мои мысли так тряхнуло, что зрение помутнело.

И в голове начался настоящий кавардак.

Боже мой, остановите мою фантазию, кто-нибудь, пожалуйста!

Комкаю её, прочитав только первое слово.

Открещиваюсь от неё несправедливо обвинённой.

Сжигаю. Топчу, пачкая босые пятки в чёрном пепле.

И ощущаю, что лоб покрывается испариной.

Но и одного слова оказалось достаточно, чтобы понять, о чём пойдёт речь. Мыслительный процесс всё равно запущен. Воображение начинает фигачить помимо моей воли.

Его чёртовы губы, о боже мой…

Я снова начинаю краснеть.

— Ты уже второй раз за эти несколько минут кое о чём мне напомнила, — он выходит из беседки, и бросает через плечо: — Красные ягоды. Не могу же я оставить тебя голодной. Здесь точно есть земляника.

Фуууухххх.

Как же близко он был.

Я сгибаюсь, упираюсь ладонями в бёдра.

Ещё раз выдыхаю.

Спалил. Спалил меня.

Что я покраснела.

Ноги как ватные.

Но я иду за ним.

Мы пробираемся между низкими кривыми деревьями, облепленными серым лишайником. И выходим к земляничной поляне под упитанной, ещё сохранившей внизу ствола остатки белой краски, яблоней.

Крупные алые ягоды овальными фонариками свешиваются с изогнутых стебельков.

— Уже сошли почти, но на нашу долю хватит.

Я собираю сразу в рот. Не ела землянику сто лет. Питайя, карамбола, нони — это пожалуйста.

А Дём собирает в ладонь.

Мне нравится, как он поглядывает на меня и улыбается.

Сонный комар, видимо, офигевший от присутствия здесь людей, взметнулся из-под листа, и пилотировал мне на руку.

Я убила его основанием ладони, и на коже остался красный след. По цвету так похожий на сок земляники, который сделал подушечки моих пальцев липкими.

— У тебя нет сестёр и братьев? — показалось, что он скорее утверждает, чем спрашивает.

— Нет. Говорят, человек тогда вырастает эгоистичным, если он один в семье. Я — точно эгоистка, — мне попадается самая крупная ягода из всех за этот вечер, и странный порыв отдать её Дёму вдруг колет под сердцем.

— Даже не знаю, у многих моих знакомых большие семьи, но среди них эгоистов дофига.

Я встаю. Он подходит ко мне.

Протягиваю ему ягоду. Он окольцовывает запястье, подносит мою руку к своему лицу…

Нет, серьёзно?

Он так сделает?

…и прямо из моих пальцев губами втягивает ягоду в рот.

Чувствую, как низ живота у меня начинает наполняться тяжестью. Будто Дём не забрал у меня, а мне отдал.

И я вся становлюсь осязаемой и весомой от этого ощущения, настолько, что мои тонкие ноги едва справляются с этой новой массой, и коленки начинают подгибаться.

Он разворачивает мою опустевшую руку и пересыпает ягоды из своей ладони на мою.

Выдаю охриплое «спасибо», и оно растворяется в шелесте яблони, которую толкает ветер.

Я зависаю в этой временной паузе. Пока ещё не раскусила лакомые ягоды, которые он собрал. Пока он не отвёл взгляд. Пока он не знает, какая на самом деле между нами пропасть.

Пока не закончилось прикосновение его пальцев к моей руке.

И понимаю, что запомню навсегда эту минуту. Предчувствую, что часто буду хотеть в неё вернуться и пережить заново.

Такая она чистая от всего. И от прошлого, и от будущего.

Значимым стал неочевидный момент: не украшенный шёлковыми бантами, не подсвеченный софитами, не оформленный изысканной едой.

Только я и Дём, его простая песочная рубашка в масляных пятнах и мой бежевый костюм в семенах от травы, розово-золотые лучи упавшего солнца и земляника.

Не сразу соображаю, что у меня вибрирует телефон.

— Что за… — озвучиваю я, уставившись на экран.

— В чём дело?

Поднимаю взгляд на Дёма. Он хмурится.

И суровость, которая начинает процветать в чертах его лица, делая их твёрже, выпуклее, заострённее, меня даже пугает.

Он как будто собирается защитить меня от того, кто звонит.

И я вдруг понимаю, что он правильно считал мою эмоцию.

Я не удивлена.

Я напугана.

Потому что папа не звонит мне просто так никогда.