Вырь. Час пса и волка

Ольга Гутарёва (2024)

Лекарь по прозвищу Мизгирь — двоедушник, за которым по пятам следует пришитый бес. Однажды на войне Мизгирь спасает умирающую сиротку, но вместе со спасением по случайности дарует девочке проклятье. Невольным свидетелем истории двоедушника и девочки становится однорукий беглый преступник Благота, ищущий спасения от преследующих его колдовских видений.

4. София

Она кружится в ликующем танце, воздев руки к предзакатному небу. Подставив запястья солнцу. Свет окутывает мир вокруг ярким золотисто-красным цветом, закрадывается под смеженные веки, вызывая блаженное головокружение.

Из груди Софии рвётся волнение:

— И да оросятся слезами счастья ланиты ваши! — она знает сказание о святой Анфии назубок, и она гордится этим, гнёт пальцы от чувства обожания: — И да спадут ваши цепи про-очь!..

София открывает глаза, всё ещё ослепленная лучами солнца. Она ждёт, пока хвойный лес вокруг возвратит свои привычные очертания.

— О! Моя прекрасная сестрица! — смеется Елена, осыпая её ворохом цветных жухлых листьев, изображая поклонение перед святой мученицей: — Даруй нам всем милость Подателя!

— А вот и вы, мои вестницы.

София поворачивается на голос, щурит ослепленные глаза. Она видит перед собой смутно различимую мужскую фигуру в длинном одеянии. Сердце её переполняется звенящей радостью.

— Папа! Папенька!.. — Елена подбегает к отцу и целует его руку.

София и Елена похожи, как два цветка, распустившихся на одном стебле. И София представляет себя рядом с отцом вместо сестры. А ещё они обе были похожи на умершую мать. Так всегда говорит отец.

И всё же София удивлена видеть отца сейчас и здесь, с ними. Чаще он бывал с другими людьми, чем с семьей. Труд священника тяжел и постоянен. Совершение богослужения и помощь людям — первая его обязанность.

От отца зависит многое в деревне. И София знает это.

— Чем вы тут занимаетесь? — деревья отбрасывают тени на землю, движутся под ногами отца.

София опережает сестру, восклицает горделиво:

— Я представлялся себя святой, папенька. Когда я вырасту, хочу быть как святая Анфия!

София умолкает, в надежде услышать от отца слова похвалы. Но отец молчит. Долго, слишком долго. Она не может разглядеть его лица — слабость и усталость в её глазах нарастает каждый раз, стоит начать всматриваться в его черты.

Елена, всё ещё стоя рядом с отцом, вдруг отворачивается. София видит, как её пальцы сжимают края одежды священника.

Гулкий звон сосен, шелест крыльев. Голос отца строг.

—Чтобы стать такой, как она — готова ли ты выдержать все испытания и мучения?

— Я?.. — вторит София.

В свете заходящего солнца стволы мачтовых сосен алеют, покрытые маслянистыми отблесками. Смола стекает по коре, теплится в лучах.

— Бегите через окно в ризнице, — соседский голос доносится до Софии словно сквозь толщу воды. — Не оглядывайтесь, бегите!

София поворачивается к отцу и сестре спиной, в ожидании увидеть, откуда доносится голос. Безмолвный лес отторгает её присутствие, отдаляется, становясь глубоким и бесконечным.

Перед собой София видит вырытые в ряд могилы. Вопли соседей доносятся из-под взрытой земли, осыпающейся у неё под ногами.

София кричит, едва успев отпрянуть.

— Я буду послушной! — из глаз Софии прыщут слёзы, она рвётся прочь, стараясь удержать равновесие на уходящей из-под ног почве. — Только не оставляйте меня! Не оставляй! Папенька! Сестрица! Я не хочу. Я не хочу становиться святой. Не хочу. Мне слишком страшно!

София поворачивается к отцу, надеясь увидеть его защитный образ. Протягивает к нему руку, уверенная, что он успеет вытащить её, не даст провалиться под землю.

Не даст ей быть погребенной заживо.

Мужская фигура в одеянии священника качается в петле.

София перестает кричать, молкнет. Падает на колени. Кто-то цепляется за подол её юбки, тянет вниз — снова, снова вниз, в проваленную могилу, в стылую глубину, пахнущую плесенью. София опускает взгляд от петли и видит Елену. Вместо глаз у сестрицы — колотые глазницы, исходящие кровью.

— Слишком поздно, — трескучим голосом шепчет ослепленная покойница.

Чужие голоса, чужая речь. Чужие руки хватают Софию. Земля, не прекращая осыпаться, уходит из-под ног. Тело Софии взмывает в воздух.

Беспрестанное чувство беспомощности. Холод на губах. София задыхается от боли. Один и тот же повторяющийся кошмар.

Рвущая саму душу боль в левом глазу.

София была послушной. Всегда выполняла указания отца, утром и вечером помогала в церкви. Знала наизусть сложные молитвы. Она молилась. Она так усердно молилась.

Софии с рождения твердили, что бояться стоит Явиди, Сотканной из тысячи лиц.

Стало быть — этот человек, одно из них?

От мужчины со шрамом на лбу пахнет гарью и мочой.

София срывает голос.

Боль в промежности. Отвращение. Под кожей кипит стыд. Её тело ей больше не принадлежит.

София силится кричать. Это её вина. Она пожелала стать святой, стать мученицей. Такой как Анфия. Всё это произошло из-за её гордыни.

Пылающая на лице боль. Боль в левом глазу. Пустота. Кромешная пустота.

***

— Ты должна поесть.

Во рту теплилась похлёбка со вкусом редьки. София моргнула. Раз, другой. Похлёбка вылилась из её рта, запачкала подбородок и грудь. Но вместо того, чтобы подставить ладонь, София продолжила сидеть в неподвижности.

«Как долго я спала? Неужели это был сон?»

— Тьфу ты, чёрт, — тихий незнакомый голос. — Что же мне с тобой делать, грачонок?

Что-то мешало её глазам, закрывало лицо. София сосредоточила внимание на человеке, сидящем напротив. При тускловатом свете костра он казался безликим.

Сердце Софии забилось чаще. Она отпрянула, закрыла голову руками. Из пересохшего горла вырвался кашель.

–Успокойся, — снова незнакомый голос. — Тебя никто не тронет.

«Не тронет?»

Память услужливо подсказывала — ложь. Боль, стыд и отвращение. Вот что теперь было к ней привязано. София закричала, упала на спину. Забилась в судорогах.

«Заткнись!» — голос человека со шрамом на лбу неумолчно звенел в голове колоколом.

В горле стало невыносимо больно. Голова закружилась. Потеряв силы, София изнеможённо распрямилась. Руки и ноги слабо шевельнулись, будто тело не оставило попыток подняться с земли.

— Тише, дыши медленней, — приятное серебристое свечение коснулось лица Софии. — Дыши. Дышать полезно.

Боль в горле отступила, наступило облегчение. София открыла глаза и не смогла им поверить. Над ней кружился целый ворох сияющих светлячков.

— Смотри на свет, — мягко, но требовательно велел незнакомец. — Дыши. Теперь самостоятельно. Ты должна дышать правильно. Положи одну руку себе на живот. Правильно, молодец. Теперь вторую руку положи, как показываю я.

София с усилием перевела взгляд со светлячков на незнакомца. На мгновенье ей показалось, что он — и не человек вовсе. А призрак или лесной дух.

Ей потребовалось время, чтобы догадаться — незнакомец держал руку у себя на груди.

Рядом горел костёр, но тепла она не ощущала вовсе.

— С тобой не имели права так поступать, — стоило незнакомцу склонить голову, как пламя костра осветило его лицо.

София почувствовала укол в сердце, оцепенела.

Незнакомец был умеренного телосложения, сутуловатый. Тёмно-русые с проседью волосы и короткая борода выглядели грязными и спутанными. Под глазами пролегали глубокие тени, заметные даже в полутемноте.

В зелёных глазах отражалось пламя костра. Шрама на его лбу не было.

— Главное, что ты выжила, — незнакомец возвратил свой взгляд на огонь. — И теперь ты в безопасности.

София прервала дыхание, схватила себя за шею. Из глаз заструились невыносимо жгучие слёзы.

— Знаю, — продолжил незнакомец, по-прежнему отказываясь встречаться с ней взглядами. — Знаю. Но если ты хочешь, чтобы тебе стало легче — нужно приложить усилия.

С пальцев незнакомца сорвался ещё один светлячок — крупинка света взмыла вверх, закружилась, не тая, в стылом воздухе. Робко подмигивая, крупинка подлетела и легла на руку Софии.

София ожидала почувствовать жжение на коже, но вместо боли ощутила лишь приятное тепло.

— Послушай меня, грачонок, — повторил незнакомец. — Главное сейчас, что ты выжила. Ты разрешишь мне тебе помочь?

София не шевелилась. Взор её застилали слёзы, с трудом удавалось различать кружащиеся крупинки света, что прежде она приняла за живых светлячков.

— Как тебя зовут?

«София», — мысленно ответила она, но собственный голос её не послушался. — «Меня зовут… звали София. Но больше никого не осталось, кто бы помнил моё имя. Кто бы мог узнать меня. Может так будет лучше. Ведь я не хочу, чтобы кто-то узнал о том, что со мной произошло. Я чувствую страх и стыд. А ещё отвращение. Отвращение к самой себе».

София пришла в себя и поняла, что незнакомец всё это время ждал от неё ответа. Он выглядел задумчивым, может быть даже сердился на неё за её никудышность.

Крупинка света на руке Софии исчезла, обратившись в пепел.

«Он знает обо мне правду, знает, что со мной произошло», — София сцепила ледяные пальцы.

— Мне нужно к тебе как-то обращаться, — вздохнул незнакомец. — С этим ничего не поделаешь. Даже если ты не хочешь называть мне своего имени. Не называть же тебя и дальше грачонком, ведь так?

Незнакомец помолчал, и молчал он долго. София успела испугаться, что он начнёт кричать. Возможно, даже ударит её по лицу.

София вдруг поняла, что лицо её и вправду ощущается тяжело, неправильно. Она коснулась своего лица. Запястье её так и застыло, поднятое.

— Не снимай повязку, — в голосе незнакомца София уловила тревогу. — Ещё рано.

София с трудом присела, ощупала на себе незнакомую одежду и плащ, служивший покрывалом. От плаща пахло конским потом и навозом. Она повернулась и уткнулась носом в стенку шалаша, служившего ей укрытием.

— Теперь это твои вещи. Не бойся их запачкать. Они и без того нуждаются в стирке. Я должен сказать. Должен был сразу, но не хотел пугать тебя. Я знахарь. Зна-харь. Прости, я плохо говорю на твоём языке. Понимаешь, что я говорю? Мне стоило сперва… спросить тебя об этом.

«Знахарь!» — София помертвела, представив, как этот незнакомец притрагивался к её телу, пока она была без сознания.

Притрагивался. Притрагивался. Человек со шрамом на лбу. Запах гари и мочи. И ещё — сладко-приторный. Запах разложения. Она была знакома с этим запахом. Ей часто приходилось видеть мёртвых, провожать их в последний путь вместе с отцом.

Но тот человек со шрамом был живым. И он делал ей больно.

— Нет-нет, — словно прочитав её мысли, незнакомец стал говорить быстрее. — Я не стану дотрагиваться до тебя без твоего разрешения. И никто больше не станет. Не веришь? Разумеется, не веришь. Так даже правильней.

София схватилась за повязку у себя на голове и, прежде чем незнакомец успел её остановить, сорвала, оставив болтаться на шее.

Незнакомец вскочил с места, но тут же замер на полусогнутых ногах, не успев приблизиться. Теперь они смотрели друг на друга, глаза в глаза.

София не двигалась. Теперь, когда левый глаз перестала скрывать повязка, она почувствовала себя немного спокойнее.

Но что-то в поведении незнакомца показалось ей в этот момент неправильным.

— Ты… — незнакомец недоуменно воззрился на неё, будто увидев перед собой нечто неожиданное. — Твой глаз. О, нет! Этого не должно было произойти. Нет-нет! То есть, я хотел сказать… Послушай. Послушай меня, грачонок. Ответь. Ты способна видеть левым глазом?

София заморгала. Нечто и правда мешало ей видеть, как прежде. Она повернулась, села прямо. Сощурилась, силясь разглядеть неясный силуэт, мелькающий за костром.

Силуэт не поддавался, не позволял явить себя. Но и не исчезал.

София вспомнила боль в левом глазу и содрогнулась, испугавшись повторения. Но вместо того, чтобы вновь разрыдаться, она заставила себя приглядеться к неясному силуэту, неисчезающего за костром.

Не до конца осознавая, что делает, София накрыла правый здоровый глаз ладонью, продолжая смотреть только левым.

Сердце пропустило удар.

— «Чтоб мне тело нарастить!» — в голову вполз тягучий голос. — «Она меня видит!»

Из черноты на неё смотрело безмолвное существо. Сквозь пакли волос, больше походящую на свалявшуюся шерсть, горели угольки красных глаз. Вместо морды — улыбка, некогда принадлежащая человеку.

София уже видела такие улыбки. У мертвецов в церкви, когда рот их был набит землёй, а губы — зашиты плотной нитью.