Век чудовищ

Светлана Сергеевна Шемена (2024)

В детстве чудовища жили повсюду — наблюдали из темноты, скрывались под кроватью, поджидали за каждым углом. Я знал, что они реальны. А затем чудовища вдруг исчезли, а вслед за ними и мама, и мой брат Дэни. Теперь я понимаю: чудовища никуда не уходили, они просто стали лучше маскироваться. Спасаться бегством или сражаться? Смогу ли я остановить чудовищ или стану их следующей жертвой? «Век чудовищ» — история о потерях, страхах и тайнах, что скрываются в тени прошлого.

Глава 3

В то утро я надел клетчатый пиджак, он жал в плечах, а воротник колол шею. Охранник с пузом провел меня к стулу прямо у трона судьи и приказал сесть. Я был у всех на виду. От этого пиджак стал жать еще сильнее. Судья спросил, знают ли одиннадцатилетние мальчики слово «присяга», я поправил его, сказав, что мне уже исполнилось двенадцать. Я пересмотрел слишком много детективов, чтобы не знать значение этого слова. Судья коротко кивнул, а я поклялся говорить правду и только правду.

Прокурору не терпелось начать задавать вопросы, я видел, как он вертел в руках ручку и буквально подскочил с места, когда судья передал ему ход.

— Как дела, Лео? — Он разговаривал со мной так, будто мы были лучшими друзьями, а я видел его впервые в жизни.

— Нормально. — Я пожал плечами.

— Готов ответить на пару вопросов? — Тон у прокурора походил на ведущего викторины.

Я не был готов, но, скажи я это вслух, ничего бы не изменилось, поэтому я просто кивнул.

— Вы с братом ходили в поместье Бьерков, так?

— Да

— Больше, чем один раз?

— Больше, чем один раз. — Когда мне было не по себе, я всегда дублировал слова собеседника.

— Когда был первый раз?

— Двенадцатого августа.

— Нашли там что-нибудь интересное? — Мужчина так широко улыбался, что мне стало некомфортно, и я опустил взгляд.

— Не особо, там было грязно и плохо пахло. — Я пожал плечами и продолжил рассматривать свои ладони.

— Может, какие-то странные пятна или следы?

— Нет.

— А вот твой брат сказал, что вы обнаружили в подвале лужу крови. Это правда?

Правда была в том, что мне до слез стало обидно, что Дэни поговорил даже с прокурором, но отказывался разговаривать со мной.

— Я не знаю, что мы видели, у нас не было нормального фонарика. — И это тоже была правда.

Прокурор замер и записал что-то в свой блокнот с желтыми страницами:

— Тогда вы уже знали, что ваша мама пропала?

— Нет, позже мы вернулись домой, а она — нет.

Раздался резкий звон колокольчика и голос судьи:

— Переходите ближе к сути.

— Лео, ты знаешь, кто это? — Прокурор достал из папки фотографию размером с альбомный лист.

Глянцевый снимок лег прямо перед моими глазами. Я прекрасно знал, кто это. Никаких сомнений. Это было то чудовище, чей стон мы слышали в подвале. Черные волосы. Две руки. Две ноги. Этим самым чудовищем был мой отец. Справедливости ради, он был не только моим отцом. Он был нашим отцом. Моим и Дэни. И мы оба были в равной степени на него похожи. Возможно, я чуточку больше, потому что у меня волосы постепенно начинали темнеть, а у Дэни так и остались светлыми. На фотографии точно был он. Бледный. С лиловыми кругами под глазами. Я запомнил его совсем другим.

Интересно, но есть запахи, способные вызвать целый шквал воспоминаний. К примеру, сухая листва пахла школой. Сахарная вата — ярмаркой и аттракционами. Попкорн — новыми фильмами. А алкоголь — отцом. Я вспоминал о нем каждый раз, когда чувствовал запах спиртного. Не знаю, были ли у Дэни такие же ассоциации.

И отца я не видел давно. Но на вопрос прокурора: «Насколько давно?», — ответить не смог. Год? Десять? Сто пятьдесят лет? Я не знал. Знал лишь — давно. Я не скучал, поэтому не вел счет времени. У меня был Дэни, дед, мама и друзья в школе. Жизнь под одной крышей с ним начинала казаться чем-то далеким и ненастоящим.

Я не ответил больше ни на один вопрос. Я не знал ответов. Не знал, где отец работал, где жил, и звонил ли нам. Судья напомнил, что я поклялся говорить только правду. Это и была правда, но почему-то она ему не очень нравилась. Дед потребовал прервать допрос. Я вернулся и сел на скамью рядом с ним, дед обнял меня за плечи и подвинул поближе к себе. Пиджак уже не так сильно кололся.

***

Дэни выписали из больницы в среду. Температура спала, и больше ему были не нужны антибиотики. От больничной еды он похудел и стал каким-то угловатым. А еще он попросил деда поселить нас в разные комнаты. С рождения мы никогда не спали порознь. Больницы не в счет. Мы всегда делили одну комнату на двоих, а дома у нас даже стояла двухъярусная кровать. Мы делили одни и те же игрушки, мы менялись одеждой и делали друг за друга домашнюю работу.

Дед попросил, чтобы я позволил Дэни забрать любые вещи, какие он только захочет. И он забрал из шкафа красную рубашку в клетку и синюю футболку с роботом, которую я носил намного чаще него. Дед пообещал, что уже на днях мы съездим в город и купим все недостающее.

По словам деда, о том, чтобы ехать в квартиру, где мы жили с мамой, «не могло быть и речи». Он сказал, что сперва полиция хочет во всем хорошенько разобраться, а мы можем помешать расследованию. Ещё он спросил, понимал ли я, что происходит. Я кивнул, дед остался доволен ответом и погладил меня по волосам. Я соврал, потому что, на самом деле, ничегошеньки не понимал. Мне просто захотелось его порадовать. Дед выглядел уставшим и будто бы постаревшим. Каждые каникулы, когда мы приезжали его навещать, он выглядел немного старее, и это нормально, он ведь старел потихоньку на протяжении всего года. Но сейчас на его лице появились новые морщины, словно целый год прошёл всего за пару недель.

Вместе с дедом мы съездили в магазин за новой одеждой. Уже на кассе он спросил: — Ты рад? — В ответ я снова кивнул, и он снова погладил меня по волосам. В этот раз я не соврал.

Я был рад, наверное. А, может, и не был. Я не понимал, что чувствовал.

Я радовался ярко-желтой футболке с рычащим медведем — символом города.

Было странно спать одному в комнате и скучно играть одному.

Я грустил, что Дэни со мной не разговаривал.

Я скучал по маме.

Я злился на отца и теперь одновременно с этим, неожиданно для себя, скучал и по нему тоже.

Меня раздражали постоянные вопросы прокурора, судьи и социального работника.

Какое слово подобрать, если чувствуешь все вышеперечисленное разом?

Я искал в словаре, но не нашёл.

Я не знал, что чувствовал.

В понедельник, когда мы с дедом снова вышли из здания суда, я заметил, что пожелтели листья. Солнце слепило, но уже не грело. Запахло осенью. Сентябрь подкрался, пока мы были слишком заняты своими проблемами. Обычно в это время мы уже были дома, готовились к первому дню занятий и слышали деда только в телефонной трубке, когда созванивались. Но сейчас у меня не было ни учебников, ни тетрадей, ни малейшего представления, что будет дальше.

Точнее одно представление всё-таки было — после своего последнего визита соцработник долго чесал затылок и записал меня и Дэни на беседу с психологом. Раньше психологов я видел только по телевизору. Они с умным видом кивали, окруженные десятками развешанных по стенам дипломов, давали советы, а если нужно, если человек не мог вспомнить нечто важное, то и гипнотизировали. Хоть мне и было очень любопытно, я совершенно точно не хотел, чтобы меня гипнотизировали.

Мой визит был лишь отчасти похож на фильм. В кабинете психолога на полную катушку работал кондиционер, и было очень холодно. При встрече он пожал мне руку и налил чашку чая. Мы присели на мягкие кожаные кресла, которые поскрипывали от каждого движения. У Горана был толстый блокнот с вопросами, и вначале я даже испугался, что не смогу уйти, пока не отвечу на каждый из них. Психолог разрешил называть его просто Горан, без фамилии. Прежде я даже не знал, что такие имена бывают. Но он объяснил, что просто родился в другой стране и переехал с семьёй сюда ещё в детстве. Название страны я тоже услышал впервые и тут же забыл.

— Ну, Лео, расскажи. У тебя большая семья? — Горан откинулся назад и закинул ногу на ногу.

Я пожал плечами, потому что не знал, большая у меня семья или нет. Какие семьи считаются большими, а какие маленькими? Сколько в семье должно быть человек, чтобы она стала большой? Раньше нас было четверо, или даже пятеро, если считать отца. А теперь я не знал, можно ли его считать, и можно ли считать даже маму.

Горан увидел мое замешательство и подался вперёд:

— У тебя есть брат, верно? Кто ещё?

— Брат Дэни, мы близнецы. Есть дедушка и мама. — Я почему-то инстинктивно стал загибать пальцы.

— А папа? — Голос Горана звучал спокойно и ободряюще, будто пытался подсказать слова из стихотворения, которое я учил наизусть, но забыл.

— Папа тоже есть, — менее уверенно добавил я.

— Вы живёте все вместе?

— Нет. Мы с мамой отдельно. Дедушка тут, в поселке. Папа тоже где-то отдельно, не знаю, где именно. — Я так и не разогнул пальцы, которые загнул при счете, мне стало немного неудобно, и я расправил ладони на коленях.

— Почему папа живет отдельно?

Я не знал, почему. Мы никогда о нем не разговаривали. И не потому что нам кто-то запрещал, просто его не было, — и точка. Если чего-то нет, то о нем нет смысла и говорить. Я плохо помнил, как было с ним, но без него не стало хуже. Было даже хорошо. Я знал только, что однажды вечером он ушёл, а в руках у него был маленький чемодан.

— Тебе нравится жить с мамой и братом?

Это был странный вопрос, я снова замялся, не зная, как лучше ответить. Как мне могло не нравится жить с мамой и Дэни? Мы всегда-привсегда были вместе. Не разлей вода. Мы никогда не разлучались надолго, а с Дэни раньше не расставались вообще никогда.

— Наверное. Я не знаю. Наверное, нравится. — Я поежился, мне захотелось исчезнуть или сделаться невидимым из-за того, как глупо я отвечал на самые простые вопросы.

Горан заметил, что я прячу руки в рукава толстовки и убавил кондиционер. Затем он перелистнул страницу в блокноте и подался еще ближе, переходя на шепот:

— Мне тут подсказали, что у вас дома водились привидения… — В конце он улыбнулся и даже подмигнул мне, будто у нас теперь был общий секрет.

— Привидений никогда не было. Мы жили хорошо. — Чем ближе Горан был ко мне, тем дальше мне хотелось отодвинуться, я опустил глаза.

— Привидений не было? Ааа… — разочарованно протянул он. — Наверное я все напутал и совсем неправильно понял. Я просто говорил с твоим братом, с Дэни, он мне сказал, что у вас в доме еще кто-то был. И я предположил, что в домах часто встречаются привидения.

— У нас не было привидений, были чудовища, — осторожно поправил я, хотя дедушка всегда нас учил, что исправлять взрослых невежливо.

— Чудовища? — Горан присвистнул и снова откинулся на спинку кресла. — Ты их видел, чудовищ?

Я кивнул.

— Сам? Какие они расскажешь? На что похожи? Я раньше никогда их не встречал. — Горан поправил очки на носу и с интересом взглянул на меня.

Описать было сложно. Я пытался вспомнить хоть что-нибудь, искал в памяти образы, звуки, но в голове был просто чистый белый лист. Пустота.

— Давай немного помогу, хочешь? — Мне нравился голос Горана, было уже не так неуютно. — Когда вы встретили свое первое чудовище?

— Не знаю. — Я задумался, силясь вспомнить один конкретный момент, Дэни бы точно назвал. — Мы были маленькими…

— Насколько маленькими? Три-четыре года? Пять-шесть лет? — Горан зачем-то приподнял ладонь над полом, будто показывая наш рост, то ниже, то выше.

Я кивнул и тут же покраснел. Нам тогда могло быть и три года, и четыре, и шесть лет. Я отчетливо помнил только то, что мы были маленькими, потому что у нас были эти крошечные пижамы с серыми кроликами, которые мы бы уже не надели, учись мы в школе. Мы были маленькими, потому что мама с папой спали на очень узкой кровати, а мы вдвоем влезли тогда к ним, и место еще осталось.

— Как чудовище выглядело? Может, звук какой-то издавало или запах? Часто хорошо запоминаются цвета.

— Оно появилось у нас в комнате, — неуверенно заговорил я, — стояло в углу и смотрело на нашу кровать. — Горан взял ручку и стал быстро писать в блокноте. — Дэни меня разбудил и сказал, что оно на человека похоже, но красного цвета. Мы испугались и побежали в комнату к маме спать.

— Ты видел красного человека?

— Он был очень высокий, упирался головой в потолок. Весь узловатый, как ствол дерева, с когтями и с большой челюстью с зубами.

— Ты сам его видел? — Горан слегка прищурился.

Я кивнул и осекся. Я был уверен, что видел его сам. Я помнил лицо чудовища с горящими щелками глаз. Я помнил длиннющие пальцы и проступающие наружу ребра. Я помнил чувство липкого ужаса, помнил, что боялся дышать и шевелиться. Но…

— Дэни его увидел первым и разбудил тебя, так? Потом ты сам посмотрел, а потом вы побежали к родителям? — Горан использовал слова как ступеньки, как лестницу, как карту, потому что без него я бы через эти мысли не пробрался.

Наверное, так и было. Та ночь вспыхивала кусками, урывками. И мы были такими маленькими, и это случилось так давно. Я открыл рот, чтобы ответить Горану на вопрос, чтобы попытаться распутать тугой клубок моих воспоминаний, но вырвалось совсем не то, что я планировал:

— Почему это важно? — От волнения я подпрыгнул на месте. — Мы говорим про чудовище, и я не понимаю, почему это сейчас важно.

Горан лишь снова широко улыбнулся и отложил записи в сторону:

— Это важно, потому что далеко не каждый человек в своей жизни видит чудовищ, тем более, лицом к лицу, — вкрадчиво произнес он. — Большинство их видят только в кино, понимаешь, а твой брат очень много про них говорил. Вот я и решил узнать, что ты думаешь на этот счет. Но если не хочешь говорить об этом, мы сменим тему.

— Я думаю, я видел, но забыл многое от страха, — замялся я. — А сейчас я не уверен… Дэни на утро мне потом его нарисовал, красного человека. И он был похож. Чудовищ вообще было много. Черные когти в коридоре, ночные крикуны, еще такие белые на длинных тонких ногах, они жили под ванной… — Картинки в голове сменяли друг друга, как слайды в фильмоскопе.

Горан прервал меня кашлем:

— Расскажи про каждую встречу по отдельности. Вот ты назвал «черные когти». Что это?

— Ну… Такие огромные когти, только без всего остального тела, они могли сильно поцарапать. Они прятались в коридоре, и выползали ночью, мешали проходить, если надо было в туалет или на кухню.

— И тебе мешали?

— Они мешали только Дэни почему-то, он боялся из-за них ходить в туалет. Он тогда звал меня, и я их прогонял.

— Смело. Очень смело. Не каждый ребенок осмелится прогнать чудовище. — Горан одобрительно закивал. — Как ты их прогонял?

— Я включал везде свет и сильно шумел, у нас был игрушечный барабан, и я в него бил, и когти уходили. Папа тогда еще жил с нами, однажды ему это надоело, и он сильно ругался, а потом сломал барабан… — Еще он тогда довел Дэни до слёз, а в меня кинул обломками палочек, но это Горану было необязательно знать.

— А когти после этого случая приходили?

— Да, Дэни обычно будил меня, когда они скреблись под дверью. А один раз он меня не смог сразу растолкать и от страха опи… — Я прикусил язык, я поклялся ему никому не рассказывать.

Горан понимающе закивал и долил мне еще чая в кружку.

— Не страшно, со всяким случается. Про крикунов еще интересно узнать, если можно.

— Они выскакивали по ночам из-за угла и пугали, кричали громко прямо в лицо. — Я говорил и вдруг поймал себя на мысли, что еще никто из взрослых по доброй воле не садился и вот так спокойно не слушал про наших чудовищ. Папа сильно ругался, дедушка тоже, только с мамой все было иначе.

— Крикуны на что были похожи? — Я помотал головой, я не помнил. — Их первым кто встретил? Дэни?

— Нет, — прежде я об этом даже не задумывался, — мама, а уже потом Дэни. А потом они меня позвали, чтобы держаться вместе.

Горан нахмурился, попросил минутку и низко склонился над своим блокнотом, будто записи вел кончиком носа.

— А белые длинные под ванной? Обещаю, про чудовищ это будет последний вопрос. — Горан прикусил кончик ручки.

— Дэни однажды пошел чистить зубы и вернулся с большой царапиной на руке, сказал, что это чудовище на него напало. Сказал, что их там много, что они были белыми и длинными, с лапами как у пауков и жили в трубах.

— Итог по чудовищам, — Горан коротко прокашлялся, — красный, когти, крикуны, белые — кого из них ты лично сам видел?

— Всех.

— Сам, без Дэни?

— Всех, — произнес я уже более твердо, даже чересчур.

Признаваться Горану я ни в чем не хотел, потому что это было бы нечто вроде предательства. Мы всегда боролись с чудовищами вместе, я и Дэни, и были они реальнее некуда. Страшные, мерзкие, с глазами, светящимися в темноте, с когтями, что царапали половицы. Они были рядом — или под кроватью, или в шкафу, или где-то между потолочными балками, если хорошенько прислушаться. Но, чисто технически, встречал ли я хотя бы одно чудовище сам, без Дэни? Нападали ли они когда-нибудь только на меня? Видел ли я их своими глазами или, скорее, глазами Дэни, когда тот, схватив карандаш, рисовал их для меня на обрывке бумаги? Дэни мог так хорошо описать их в мельчайших деталях, так живо, что я слышал, как их дыхание скользило по моей коже. Он рисовал их пасти, когти, всегда чуть иронично прищурившись, как будто он один из нас двоих понимал их по-настоящему.

Иногда, когда я закрывал глаза и лежал, затаив дыхание, мне казалось, что я тоже чувствовал чудовищ рядом. А иногда, во время наших ночных дозоров, я ловил себя на том, что очень хотел заглянуть Дэни через плечо и убедиться, что они всё-таки есть, что он их не придумал. Но вместо этого, я следил за ним, а он — за чудовищами.

Дальше Горан задавал только скучные вопросы о школе, оценках, повседневных делах. Наконец, мы перешли к поместью Бьерков.

— Лео, расскажи мне про тот день в поместье Бьерков, когда вы там были последний раз. — Он оперся на подлокотник и закинул нога на ногу.

Не знаю почему, но сердце застучало быстрее, язык прилип к небу. Я залпом допил остывший чай и попросил стакан воды.

Что же тогда было?

Я искал Дэни. Промок. Подвернул ногу. Рассек бровь. Прибежал в поместье. Мы вместе спустились в подвал. Было холодно, и я хотел вернуться домой, но храбрился. А потом прямо на каменном полу мы нашли отца. Он был бледным, с синими губами, а прямо над ботинком из ноги торчала острая белая кость. Дальше меня стошнило. Пахло плохо, как пахнет в общественном туалете на автозаправке. Помню, что приехала машина скорой помощи с мигалкой. У врачей были металлические носилки и темно-серая униформа с красным крестом. Помню, что дед крепко обнимал меня за плечо. Помню, что меня стошнило снова, а потом мы оказались уже в больнице, где по груди и спине водили холодным стетоскопом.

На прощание Горан пожал мне руку и сказал, что позвонит, если возникнут ещё вопросы. Я был не против, даже рад, что есть кто-то, кому интересно меня послушать. Но он больше не позвонил, а если и звонил, то вопросы у не возникали не ко мне.

Я словно бы жил во сне, где эпизоды сменялись один на другой без всякого логического объяснения, где слова ничего не значили и складывались в полную белиберду. Я бродил в вязкой трясине, не понимая, куда свернуть и как выбраться из этого болота. Из трясины меня вырвал звонок. Судья позвонил в свой колокольчик и произнёс: «Виновен».