Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда
были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки,
вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен
был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что
было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно
было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Вы знаете, вся жизнь моя
была усыпана тернием, и самым колючим из них для меня
была лживость и лесть окружавших меня людей (в сущности, Александра Григорьевна только и дышала одной лестью!..); но на склоне дней моих, — продолжала она писать, — я встретила человека, который не только сам не в состоянии раскрыть уст своих для лжи, но гневом и ужасом исполняется, когда слышит ее и в словах других.
— У
вас есть гувернер? — спросил Сережа, вспомня, вероятно, приказание матери.
— Не смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на деле: если
вы действительно не в состоянии
будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я
буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему
будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
— Что
вы изволите беспокоиться, — произнес Ардальон Васильевич, и вслед затем довольно покойно поместился на передней лавочке коляски; но смущению супруги его пределов не
было: посаженная, как дама, с Александрой Григорьевной рядом, она краснела, обдергивалась, пыхтела.
— Прекрасно-с! И поэтому, по приезде в Петербург,
вы возьмите этого молодого человека с собой и отправляйтесь по адресу этого письма к господину, которого я очень хорошо знаю; отдайте ему письмо, и что он
вам скажет: к себе ли возьмет вашего сына для приготовления, велит ли отдать кому — советую слушаться беспрекословно и уже денег в этом случае не жалеть, потому что в Петербурге также
пьют и
едят, а не воздухом питаются!
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела
было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству это
было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому вот
вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и
вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела
вам это сделать!
— Вот это так, вернее, — согласилась с нею Александра Григорьевна. — «Ничто бо от
вас есть, а все от меня!» — сочинила она сама текст.
— А сколько
вам лет-то тогда
было, барин — барин-хвастун!.. — перебила Анна Гавриловна.
— А это что такое у
вас, дядя? — спросил Павел, показывая на астролябию, которая очень возбуждала его любопытство; сам собою он никак уж не мог догадаться, что это
было такое.
— Все говорят, мой милый Февей-царевич, что мы с тобой лежебоки; давай-ка, не
будем сегодня лежать после обеда, и поедем рыбу ловить… Угодно
вам, полковник, с нами? — обратился он к Михайлу Поликарпычу.
— Еспер Иваныч, у
вас есть побочная дочь; я видела ее в вашей деревне!
— Очень
вам благодарен, я подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так
было велико, что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
— Я вот, — начал он не совсем даже твердым голосом: — привезу к
вам запасу всякого… ну, тащить
вы, полагаю, не
будете, а там… сколько следует — рассчитаем.
— Это вот квартира
вам, — продолжал полковник, показывая на комнату: — а это вот человек при
вас останется (полковник показал на Ваньку); малый он у меня смирный; Паша его любит; служить он
вам будет усердно.
— Вот бы мне желалось знать, в какой мой попадет. Кабы
вы были так добры, проэкзаменовали бы его…
— Эка прелесть, эка умница этот солдат!.. — восклицал полковник вслух: — то
есть, я
вам скажу, — за одного солдата нельзя взять двадцати дворовых!
С новым товарищем своим он все как-то мало сближался, потому что тот целые дни
был каким-нибудь своим делом занят и вообще очень холодно относился к Паше, так что они даже говорили друг другу «
вы».
— Это, значит, решено! — начал опять Плавин. — Теперь нам надобно сделать расчет пространству, — продолжал он, поднимая глаза вверх и, видимо, делая в голове расчет. —
Будет ли у
вас в зале аршин семь вышины? — заключил он.
Другие действующие лица тоже не замедлили явиться, за исключением Разумова, за которым Плавин принужден
был наконец послать Ивана на извозчике, и тогда только этот юный кривляка явился; но и тут шел как-то нехотя, переваливаясь, и увидя в коридоре жену Симонова, вдруг стал с нею так нецеремонно шутить, что та сказала ему довольно сурово: «Пойдите, барин, от меня, что
вы!»
— А ты, — прибавил он Плавину, — ступай, брат, по гримерской части — она ведь и в жизни и в службе нужна бывает: где, знаешь, нутра-то не надо, а сверху только замазывай, — где сути-то нет, а
есть только, как это у
вас по логике Кизеветтера [Кизеветтер Иоганн (1766—1819) — немецкий философ, последователь Канта.
—
Вы не верьте Николаю Силычу,
вы отлично играли! — вздумал
было утешать его Павел.
— Что, отец Никита (отец Никита
был законоучитель в гимназии), чай,
вас все учит: повинуйтесь властям предлежащим! — заговорил он.
— А что, скажи ты мне, пан Прудиус, — начал он, обращаясь к Павлу, — зачем у нас господин директор гимназии нашей существует? Может
быть, затем, чтобы руководить учителями, сообщать нам методы, как
вас надо учить, — видал ты это?
— Может
быть, затем, — продолжал Николай Силыч ровным и бесстрастным голосом, — чтобы спрашивать
вас на экзаменах и таким манером поверять ваши знания? — Видел это, может?
— Существует он, — продолжал Николай Силыч, — я полагаю, затем, чтобы красить полы и парты в гимназии. Везде у добрых людей красят краскою на масле, а он на квасу выкрасил, — выдумай-ка кто-нибудь другой!.. Химик он, должно
быть, и технолог. Долго ли у
вас краска на полу держалась?
— Как же я
вас буду звать? — отнеслась Марья Николаевна к Павлу несколько таким тоном, каким обыкновенно относятся взрослые девушки к мальчикам еще.
— Я
вас буду звать кузеном, — продолжала она.
— Да, может
быть, — отвечал Еспер Иваныч, разводя в каком-то раздумьи руками. — А
вы как ваше время проводите? — прибавил он с возвратившеюся ему на минуту любезностью.
— Ужасно скучаю, Еспер Иваныч; только и отдохнула душой немного, когда
была у
вас в деревне, а тут бог знает как живу!.. — При этих словах у m-me Фатеевой как будто бы даже навернулись слезы на глазах.
— Ну, гости дорогие, пожалуйте-ко в сад! Наш младенчик, может
быть, заснет, — сказала она. — В комнату бы
вам к Марье Николаевне, но там ничего не прибрано.
—
Вы никогда не
будете в четыре руки играть верно! — вмешалась в разговор Фатеева.
— Ну, в таком случае, я
буду играть по правилам, — сказал Павел, — но только
вы же меня и учите; мне не у кого брать уроки.
—
Вы уж извините; я
буду прямо
вам читать по-русски, ибо по-французски отвратительнейшим образом произношу.
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда
вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я
был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука не уразумел из того, что
вы прочли.
— Господи боже мой! — воскликнул Павел. — Разве в наше время женщина имеет право продавать себя?
Вы можете жить у Мари, у меня, у другого, у третьего, у кого только
есть кусок хлеба поделиться с
вами.
— Да что же у
вас, жених, что ли, там какой
есть, который
вам нравится?
Павел пробовал
было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это
было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается
вас».
— А что,
вы будете нынче говеть?
— Нет,
вы лучше хорошенько поговейте;
вам лучше бог поможет в учении, — вмешалась в разговор Евлампия Матвеевна, немного жеманничая. Она всегда, говоря с Павлом, немного жеманилась: велик уж он очень
был; совершенно на мальчика не походил.
— Ну как уж не мешает, кто за этим пошел… Епитимью бы надо на
вас положить за то… «Ныне отпущаеши раба твоего, господи…» Ну, целуйте крест и ступайте. Посылайте, кто там еще
есть.
— Я денег у
вас и не прошу, — отвечал Павел прежним покойным тоном, — мне теперь дядя Еспер Иваныч дал пятьсот рублей, а там я сам себе
буду добывать деньги уроками.
— Отчего же не видаться? Точно так же, как и из Демидовского, я каждую вакацию
буду ездить к
вам.
— Я
вам опять повторяю, — начал он голосом, которым явно хотел показать, что ему скучно даже говорить об этом, — что денег ваших мне нисколько не нужно: оставайтесь с ними и
будьте совершенно покойны!
— Так что же
вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А знаете ли
вы то, что в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя — ходить в Семеновский трактир и
пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так что, помимо ученья, самая жизнь
будет развивать меня, а потому стеснять
вам в этом случае волю мою и лишать меня, может
быть, счастья всей моей будущей жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
— Ну так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу
вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай
пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Господин Сперанский, как, может
быть, небезызвестно
вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень, а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились на сие и захватили себе…
— Вот
вы были так снисходительны, что рассуждали с этим молодым человеком, — и она указала на Павла, — но мне
было так грустно и неприятно все это слышать, что и сказать не могу.
— Нас затем и посылают в провинцию, чтобы не
было этого крючкотворства, — возразил правовед и потом, не без умыслу, кажется, поспешил переменить разговор. — А что, скажите, брат его тоже у
вас служит, и с тем какая-то история вышла?
— Потому что
вы были всему свидетелем, — отвечала Фатеева с укором.