Неточные совпадения
У него никогда не было
никакой гувернантки, изобретающей приличные для его возраста causeries [легкий разговор, болтовня (франц.).] с ним; ему никогда никто не читал детских книжек, а он прямо схватился за кой-какие романы
и путешествия, которые нашел на полке у отца в кабинете; словом, ничто как бы не лелеяло
и не поддерживало в нем детского возраста, а скорей игра
и учение все задавали ему задачи больше его лет.
Н.А.Полевой в «Московском Телеграфе» заявил, что «драма в сущности своей не выдерживает
никакой критики»,
и иронизировал по поводу патриотизма автора.
Странное дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили как бы в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но в которой он однако погреб себя на всю жизнь; впереди не виделось
никаких новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме смерти,
и разве уж за пределами ее откроется какой-нибудь мир
и источник иных наслаждений; а Паша все продолжал приставать к нему с разными вопросами о видневшихся цветах из воды, о спорхнувшей целой стае диких уток, о мелькавших вдали селах
и деревнях.
Имплева княгиня сначала совершенно не знала; но так как она одну осень очень уж скучала,
и у ней совершенно не было под руками
никаких книг, то ей кто-то сказал, что у помещика Имплева очень большая библиотека.
Павла приняли в третий класс. Полковник был этим очень доволен
и, не имея в городе
никакого занятия, почти целые дни разговаривал с переехавшим уже к ним Плавиным
и передавал ему самые задушевные свои хозяйственные соображения.
Павел во всю жизнь свою, кроме одной скрипки
и плохих фортепьян, не слыхивал
никаких инструментов; но теперь, при звуках довольно большого оркестра, у него как бы вся кровь пришла к сердцу; ему хотелось в одно
и то же время подпрыгивать
и плакать.
Бритую хохлацкую голову
и чуб он устроил: чуб — из конских волос, а бритую голову — из бычачьего пузыря, который без всякой церемонии натягивал на голову Павла
и смазывал белилами с кармином, под цвет человечьей кожи, так что пузырь этот от лица не было
никакой возможности отличить; усы, чтобы они были как можно длиннее, он тоже сделал из конских волос.
Он может не иметь
никаких личных достоинств
и на высшую степень общественных почестей возведется только слепым случаем!
Две красивые барышни тоже явились в церковь в накрахмаленных белых платьях
и в цветах; но на Павла они не обращали уже
никакого внимания, вероятно, считая это в такие минуты, некоторым образом, грехом для себя.
— Я у тебя
никаких апартаментов
и не прошу, а ты мне покажи только, где бы мне поскорей квартиру найти, — проговорил он.
— Действительно, — продолжал Павел докторальным тоном, — он бросился на нее с ножом, а потом, как все дрянные люди в подобных случаях делают, испугался очень этого
и дал ей вексель;
и она, по-моему, весьма благоразумно сделала, что взяла его; потому что жить долее с таким пьяницей
и негодяем недоставало
никакого терпения, а оставить его
и самой умирать с голоду тоже было бы весьма безрассудно.
Целые две недели Вихров занимался над этим трудом
и наконец подал его профессору, вовсе не ожидая от того
никаких особых последствий, а так только потешил, в этом случае, натуру свою.
И профессор опять при этом значительно мотнул Вихрову головой
и подал ему его повесть назад. Павел только из приличия просидел у него еще с полчаса,
и профессор все ему толковал о тех образцах, которые он должен читать, если желает сделаться литератором, — о строгой
и умеренной жизни, которую он должен вести, чтобы быть истинным жрецом искусства,
и заключил тем, что «орудие, то есть талант у вас есть для авторства, но содержания еще —
никакого!»
— Это доказательство вовсе не из катехизиса, а, напротив — доказательство истории, — поддержал его Неведомов. — Существование везде
и всюду религии есть такой же факт, как вот этот дом, эти деревья, эти облака, —
и от него
никакому философу отвертеться нельзя.
—
Никакого!.. Так себе перебивается кой-какими урочишками, но
и тех ему мало дают: потому что, по костюму, принимают его — кто за сумасшедшего, а кто
и за бродягу.
Во все это время Анна Ивановна, остававшаяся одна, по временам взглядывала то на Павла, то на Неведомова. Не принимая, конечно,
никакого участия в этом разговоре, она собиралась было уйти к себе в комнату; но вдруг, услышав шум
и голоса у дверей, радостно воскликнула...
Анна Ивановна была дочь одного бедного чиновника,
и приехала в Москву с тем, чтобы держать в университете экзамен на гувернантку. Она почти без копейки денег поселилась в номерах у m-me Гартунг
и сделалась какою-то дочерью второго полка студентов: они все почти были в нее влюблены, оберегали ее честь
и целомудрие,
и почти на общий счет содержали ее,
и не позволяли себе не только с ней, по даже при ней
никакой неприличной шутки: сама-то была она уж очень чиста
и невинна душою!
Павел, к удивлению своему, не чувствовал
никакого особенного удовольствия от верховой езды: напротив, ему было
и скучно,
и неловко. Мостик, столь пугавший его некогда своею дырой, он проехал, не заметив даже; а шумевшая
и пенившаяся речонка, на этот раз, пересохла
и была почти без воды.
«Уж не та ли эта особа, в которую мне сегодня предназначено влюбиться?» — подумал Павел, вспомнив свое давешнее предчувствие, но когда девица обернулась к нему, то у ней открылся такой огромный нос
и такие рябины на лице, что влюбиться в нее не было
никакой возможности.
— Ужасно! — подтвердила
и m-lle Прыхина. У них в городе
никаких вольтижеров не было
и никто себе не раскраивал головы. Это все она выдумала, чтоб только заинтересовать полковника.
Но как — он
и сам не мог придумать,
и наконец в голове его поднялась такая кутерьма: мысль за мыслью переходила, ощущение за ощущением,
и все это связи даже
никакой логической не имело между собою; а на сердце по-прежнему оставалось какое-то неприятное
и тяжелое чувство.
— Сделайте милость! — сказал Павел, смотря с удовольствием на ее черные глаза, которые так
и горели к нему страстью. — Только зачем, друг мой, все эти мучения, вся эта ревность, для которой нет
никакого повода? — сказал он, когда они ехали домой.
— «Посмотрите, — продолжал он рассуждать сам с собой, — какая цивилизованная
и приятная наружность, какое умное
и образованное лицо, какая складная
и недурная речь, а между тем все это не имеет под собою
никакого содержания; наконец, она умна очень (Фатеева, в самом деле, была умная женщина), не суетна
и не пуста по характеру,
и только невежественна до последней степени!..»
Разговор на несколько времени приостановился. Павел стал глядеть на Москву
и на виднеющиеся в ней, почти на каждом шагу, церкви
и колокольни. По его кипучей
и рвущейся еще к жизни натуре все это как-то не имело теперь для него
никакого значения; а между тем для Неведомова скоро будет все в этом заключаться,
и Павлу стало жаль приятеля.
Так просидели они всю ночь, тихо переговариваясь между собою, но ни разу не выразили
никакой надежды на возможность возвращения Клеопатры Петровны в Москву
и вообще на какое бы то ни было свидание.
Все ничего,
никакой помощи не было, но старушонка-лекарка полечила их последнее время, только
и всего, — раны эти самые киноварью подкурила, так сразу
и затянуло все…
Генерал склонил при этом голову
и придал такое выражение лицу, которым как бы говорил: «Почему же
никакой?»
«Неужели Неведомов прав, — думал он, — что мы можем прочно любить только женщин безупречных?» Ко всему этому хаосу мыслей
и чувствований присоединилось еще представление своей собственной жизни, в которой не было ни цели, ни дела
никакого.
Потом осень, разделка им начнется: они все свои прогулы
и нераденье уж
и забыли,
и давай только ему денег больше
и помни его услуги;
и тут я, — может быть, вы не поверите, — а я вот, матерь божья, кажинный год после того болен бываю;
и не то, чтобы мне денег жаль, — прах их дери, я не жаден на деньги, — а то, что
никакой справедливости ни в ком из псов их не встретишь!
Дедушка ваш… форсун он этакий был барин, рассердился наконец на это, призывает его к себе: «На вот, говорит, тебе, братец,
и сыновьям твоим вольную; просьба моя одна к тебе, — не приходи ты больше ко мне назад!» Старик
и сыновья ликуют; переехали сейчас в город
и заместо того, чтобы за дело какое приняться, — да, пожалуй,
и не умеют
никакого дела, —
и начали они пить, а сыновья-то, сверх того, начали батьку бить: давай им денег! — думали, что деньги у него есть.
Только целовальник мне вдруг говорит: «Я-ста, говорит,
и не бирал
никакого мешка!» Такая меня злость взяла: чувствую, что сам-то я какое воровство
и мошенничество сделал,
и вижу, что против меня то же делают,
и начал я этого целовальника утюжить,
и как я его не убил — не знаю…
Тетка ему отвечает: «Мне
никаких денег твоих не надо, а я желаю одного, чтобы ты не острамил нашего рода
и не женился на крестьянке».
— На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком
и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы
и не даете
никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту
и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать, может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
— Ни грязь, ни теснота,
никакая мирская суета не удержали меня приехать к вам! — говорил Вихров, подходя
и целуя ее руку.
— Если человек хочет себя мучить нравственно, — начал он протяжно
и с ударением, — то
никакой воздух,
никакая диэтика,
никакая медицина ему не поможет…
— Какую же сказать причину, когда у меня ее
никакой нет! — отвечала та
и как-то при этом саркастически улыбнулась.
В свет она не ездит, потому что у нас свету этого
и нет, да
и какая же неглупая женщина найдет себе в этом удовольствие; читать она, вследствие своего недовоспитания, не любит
и удовольствия в том не находит; искусств, чтобы ими заняться,
никаких не знает; детей у нее нет, к хозяйству тоже не приучена особенно!..
— Выпьем
и потолкуем! — согласился Вихров; он последнее время все чаще
и чаще стал предаваться этого рода развлечению с приятелями. Те делали это больше по привычке, а он — с горя, в котором большую роль играла печаль об Фатеевой, а еще
и больше того то, что из Петербурга не было
никакого известия об его произведениях.
Они сели оба. У Вихрова смутно мерцали перед глазами: какая-то серенькая комната, дама на картине, нюхающая цветок, огромное яйцо, привязанное на ленте под лампадой… Прежняя женщина в это время принесла две свечи
и поставила их на столик; вскоре за ней вошла еще другая женщина, как видно, несколько поопрятнее одетая; она вошла
и села невдалеке от Павла. Он осмотрел ее тусклыми глазами… Она ему
никакой не показалась.
Все это Вихрову очень понравилось:
никакого ханжества, ни притворной святости не было видно, а являлась одна только простая
и трудолюбивая жизнь.
— Ничего нет,
никаких тесин новых! — отвечал Кононов немного сконфуженным голосом
и слегка побледнев.
— Нет-с,
никакой особенной обиды мы от вас не видали, — ответил Иван Кононов, но как-то не совсем искренно; дело в том, что Миротворский сорвал с него десять золотых в свою пользу
и сверх того еще десять золотых
и на имя Вихрова.
— Мне, значит, в вашем спектакле
и нет
никакой роли — бедная я, бедная! — проговорила как-то шутя, но в глубине души с грустью, Юлия.
— Как же это вы показывали, что муж всегда жил с ней в согласии
и ссор промеж их никогда
никаких не было?
— Нет, я вольный… годов тридцать уж служу по земской полиции. Пробовали было другие исправники брать своих кучеров, не вышло что-то. Здесь тем не выездить, потому места хитрые… в иное селение не дорогой надо ехать, а либо пашней, либо лугами… По многим раскольничьим селеньям
и дороги-то от них совсем никуда
никакой нет.
— Сами они николи не ездят
и не ходят даже по земле, чтобы
никакого и следа человеческого не было видно, — а по пням скачут, с пенька на пенек, а где их нет, так по сучьям; уцепятся за один сучок, потом за другой,
и так иной раз с версту идут.
— Скажите, — говорила Юлия (она в это время держала глаза опущенные вниз), — вы кроме Фатеевой не любили
и не любите
никакой другой женщины?
Вихров молчал: самое поручение было сильно ему не по душе, но оно давало ему возможность уехать из города, а возвратившись потом назад, снова начать бывать у Захаревских, — словом, придать всему такой вид, что как будто бы между ним
и Юлией не происходило
никакого щекотливого разговора.
— Ежели бы я был член святейшего синода, — отвечал священник, — то я прямо подал бы мнение, что
никакого раскола у нас быть совсем не должно! Что он такое за учение? На каком вселенском соборе был рассматриваем
и утверждаем?.. Значит, одно только невежество в нем укрывается; а дело правительства — не допускать того, а, напротив, просвещать народ!
— Чем на других-то, иерей честной, указывать, не лучше ли прежде на себя взглянуть: пастырь сердцем добрым
и духом кротким привлекает к себе паству; при вашем предшественнике никогда у них
никаких делов не было, а при вас пошли…