Неточные совпадения
Когда подъехали к их красивому домику, она, не дав
еще хорошенько отворить дверцы экипажа, выскочила из него и успела свою почтенную гостью встретить в передней.
Паша припомнил, что дом этот походил на тот домик, который он видел у дяди на рисунке,
когда гостил у него в старом
еще доме.
Когда Вихровы въехали в Новоселки и вошли в переднюю дома, их встретила Анна Гавриловна, ключница Еспера Иваныча, женщина сорока пяти лет, но
еще довольно красивая и необыкновенно чистоплотная из себя.
— Ты сам меня как-то спрашивал, — продолжал Имплев, — отчего это,
когда вот помещики и чиновники съедутся, сейчас же в карты сядут играть?.. Прямо от неучения! Им не об чем между собой говорить; и чем необразованней общество, тем склонней оно ко всем этим играм в кости, в карты; все восточные народы, которые
еще необразованнее нас, очень любят все это, и у них, например, за величайшее блаженство считается их кейф, то есть,
когда человек ничего уж и не думает даже.
— Герои романа французской писательницы Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины,
когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли
еще не более мужчин, склонны в чем бы то ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), — так и княгиня наконец начала чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
Для этой цели она напросилась у мужа, чтобы он взял ее с собою,
когда поедет на ревизию, — заехала будто случайно в деревню, где рос ребенок, — взглянула там на девочку; потом, возвратясь в губернский город, написала какое-то странное письмо к Есперу Иванычу, потом —
еще страннее, наконец, просила его приехать к ней.
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой,
когда ее сыновья жили
еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
Разумов сейчас же вскочил. Он
еще по гимназии помнил, как Николай Силыч ставил его в сентябре на колени до райских птиц, то есть каждый класс математики он должен был стоять на коленях до самой весны,
когда птицы прилетят.
Павел перешел в седьмой класс и совсем уже почти стал молодым человеком: глаза его приняли юношеский блеск, курчавые волосы красиво падали назад, на губах виднелись маленькие усики. В один день,
когда он возвратился из гимназии, Ванька встретил его, как-то
еще глупее обыкновенного улыбаясь.
Еспер Иваныч
когда ему полтинник,
когда целковый даст; и теперешний раз пришел было; я сюда его не пустила, выслала ему рубль и велела идти домой; а он заместо того — прямо в кабак… напился там, идет домой, во все горло дерет песни; только как подошел к нашему дому, и говорит сам себе: «Кубанцев, цыц, не смей петь: тут твой благодетель живет и хворает!..» Потом
еще пуще того заорал песни и опять закричал на себя: «Цыц, Кубанцев, не смей благодетеля обеспокоить!..» Усмирильщик какой — самого себя!
Когда он пошел домой, теплая августовская ночь и быстрая ходьба взволновали его
еще более; и вряд ли я даже найду красок в моем воображении, чтобы описать то, чем представлялась ему Мари.
Бедный Еспер Иваныч и того уж не мог сообразить; приезжай к нему Мари,
когда он
еще был здоров, он поместил бы ее как птичку райскую, а теперь Анна Гавриловна,
когда уже сама сделает что-нибудь, тогда привезет его в креслах показать ему.
— Вы говорите
еще как мальчик! — сказала она и потом,
когда они подъехали к их дому и она стала выходить из экипажа, то крепко-крепко пожала руку Павла и сказала...
Павел ничего не видел, что Мари обращалась с ним как с очень
еще молодым мальчиком, что m-me Фатеева смотрела на него с каким-то грустным участием и, по преимуществу, в те минуты,
когда он бывал совершенно счастлив и доволен Мари.
Когда, в начале службы, священник выходил
еще в одной епитрахили и на клиросе читал только дьячок, Павел беспрестанно переступал с ноги на ногу, для развлечения себя, любовался, как восходящее солнце зашло сначала в окна алтаря, а потом стало проникать и сквозь розовую занавеску, закрывающую резные царские врата.
Когда сын, наконец, объявил
еще раз и окончательно, что поедет в Москву, он отнесся уж к нему каким-то даже умоляющим голосом...
Полковник, начавший последнее время почти притрухивать сына, на это покачал только головой и вздохнул; и
когда потом проводил, наконец, далеко
еще не оправившегося Павла в Москву, то горести его пределов не было: ему казалось, что у него нет уже больше сына, что тот умер и ненавидит его!.. Искаженное лицо солдата беспрестанно мелькало перед глазами старика.
—
Еще бы!.. — проговорила княгиня. У ней всегда была маленькая наклонность к придворным известиям, но теперь,
когда в ней совершенно почти потухли другие стремления, наклонность эта возросла у ней почти в страсть. Не щадя своего хилого здоровья, она всюду выезжала, принимала к себе всевозможных особ из большого света, чтобы хоть звук единый услышать от них о том, что там происходит.
Возвратившись домой, по обыкновению, немного выпивши, он велел Ваньку, все
еще продолжавшего спать, тому же Огурцову и тем же способом растолкать, и,
когда Ванька встал, наконец, на ноги и пришел в некоторое сознание, Макар Григорьев спросил его...
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки,
когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная
еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
Когда приятели наши, наконец, разошлись и оставили Павла одного, он все
еще оставался под сильным впечатлением всего виденного.
Полковник смотрел на всю эту сцену, сидя у открытого окна и улыбаясь; он все
еще полагал, что на сына нашла временная блажь, и вряд ли не то же самое думал и Иван Алексеев, мужик, столь нравившийся Павлу, и
когда все пошли за Кирьяном к амбару получать провизию, он остался на месте.
— Очень жаль! — отвечал тот механически, а сам в это время не спускал глаз с m-me Фатеевой, которая,
когда надела шляпку, показалась ему
еще прелестнее.
М-me Фатеева,
когда он сблизился с ней, напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде
еще читал с большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и стал отчаянным Жорж-3андистом.
Когда Павел и Анна Ивановна вошли в сени, арап снял с нее салоп и, перекинув его на руку, видимо, оставался несколько мгновений в недоумении: таких мехов он
еще не видывал: салоп у Анны Ивановны был на крашеном заячьем меху.
Павел,
когда он был гимназистом, студентом, все ей казался
еще мальчиком, но теперь она слышала до мельчайших подробностей его историю с m-me Фатеевой и поэтому очень хорошо понимала, что он — не мальчик, и особенно,
когда он явился в настоящий визит таким красивым, умным молодым человеком, — и в то же время она вспомнила, что он был когда-то ее горячим поклонником, и ей стало невыносимо жаль этого времени и ужасно захотелось заглянуть кузену в душу и посмотреть, что теперь там такое.
« Мать моя родилась в роскоши, и я не знаю как была избалована успехами в свете, и
когда прожила состояние и молодость, все-таки думала, что она может
еще нравиться мужчинам.
Он тогда
еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я бог знает как обрадовалась этому сватанью и могу поклясться перед богом, что первое время любила моего мужа со всею горячностью души моей; и
когда он вскоре после нашей свадьбы сделался болен, я, как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у его постели.
Остальное ты все знаешь, и я только прибавлю, что,
когда я виделась с тобой в последний раз в доме Еспера Иваныча и тут же был Постен и
когда он ушел, мне тысячу раз хотелось броситься перед тобой на колени и умолять тебя, чтобы ты спас меня и увез с собой, но ты
еще был мальчик, и я знала, что не мог этого сделать.
Чтобы рассеяться немного, он вышел из дому, но нервное состояние все
еще продолжалось в нем: он никак не мог выкинуть из головы того, что там как-то шевелилось у него, росло, — и только,
когда зашел в трактир, выпил там рюмку водки, съел чего-то массу, в нем поутихла его моральная деятельность и началась понемногу жизнь материальная: вместо мозга стали работать брюшные нервы.
Неведомов не заставил себя долго дожидаться: на другой же день после отправки за ним экипажа он входил уже в спальную к Павлу,
когда тот только что
еще проснулся.
— А так бы думал, что за здоровье господина моего надо выпить! — отвечал Макар Григорьев и,
когда вино было разлито, он сам пошел за официантом и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с ним, выпили и крепко пожали ему руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали
еще.
Когда вино было подано, он взял свой стакан и прямо подошел уже к Вихрову.
Павел всмотрелся в него и в самом деле узнал в нем давнишнего своего знакомого, с которым ему действительно пришлось странно познакомиться — он был
еще семиклассным гимназистом и пришел раз в общественную баню. В это время Вихров, начитавшись «Горя от ума», решительно бредил им, и,
когда банщик начал очень сильно тереть его, он сказал ему...
— Соблазнить, изменить и бросить женщину — это, по-твоему, не подло? Вы, Юлия,
еще молоды, и потому о многом
еще не можете и судить!.. — И m-lle Прыхина приняла даже при этом несколько наставнический тон. — Вот,
когда сами испытаете что-нибудь подобное в жизни, так и поймете, каково это перенести каждой женщине и девушке.
— Ну,
когда она сама вам говорила, так это не совсем
еще достоверное доказательство, — сказал Вихров.
— И я против нее негодяй. Таких женщин не одна она, а сотни, тысячи, и
еще к большему их оправданию надобно сказать, что они никогда не изменяют первые, а только ни минуты не остаются в долгу,
когда им изменяют, именно потому, что им решительно делать нечего без любви к мужчине.
Чиновником я не родился, ученым не успел сделаться, и, прежде,
когда я не знал
еще, что у меня есть дарование — ну и черт со мной! — прожил бы как-нибудь век; но теперь я знаю, что я хранитель и носитель этого священного огня, — и этого сознания никто и ничто, сам бог даже во мне не уничтожит.
В почти совершенно
еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре после того пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и пришел уж к концу заутрени.
Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане росы.
Подходя к своей гостинице, он
еще издали заметил какую-то весьма подозрительной наружности, стоящую около подъезда, тележку парой, а потом,
когда он вошел в свой номер, то увидал там стоящего жандарма с сумкой через плечо. Сомненья его сейчас же все разрешились.
Иван, как только
еще увидел солдата, так уж обмер, а теперь,
когда барин сказал ему, что солдат этот повезет их куда-то, то у него зубы даже застучали от страха.
Когда инженер ушел, молодые люди, оставшись вдвоем, заметно конфузились друг друга. Герой мой и прежде
еще замечал, что Юлия была благосклонна к нему, но как и чем было ей отвечать на то — не ведал.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы
еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
начальник губернии опять при этом прослезился, но что привело его в неописанный восторг, это —
когда Пиколова явилась в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он ни просил ее о том… Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу
еще тем, что платье ее обгибалось около всех почти форм ее тела…
Когда стали разъезжаться, то Юлия обманула даже братьев и опять очутилась в карете с Вихровым. Оба они ехали
еще в театральных костюмах.
—
Еще бы! Бунт такой на меня подняли,
когда я запретил было им к окнам-то подходить: «Что, говорят, ты свету божьего, что ли, нас лишаешь!» Хорош у них свет божий!
— Ну, паря, модник ты, я вижу, да
еще и какой! — сказала Вихрову становая укоризненным голосом,
когда они остались вдвоем.
Юноша, должно быть, побаивался своего дяденьки, потому что, чем ближе они стали подъезжать к жилищу, тем беспокойнее он становился, и
когда, наконец, въехали в самую усадьбу (которая, как успел заметить Вихров, была даже каменная), он, не дав
еще хорошенько кучеру остановить лошадей и несмотря на свои слабые ноги, проворно выскочил из тарантаса и побежал в дом, а потом через несколько времени снова появился на крыльце и каким-то довольным и успокоительным голосом сказал Вихрову...
Будь
еще у нас какие-нибудь партии, и
когда одна партия восторжествовала бы, так давнула бы другую, — это было бы
еще в порядке вещей; но у нас ничего этого нет, а просто тираны забавляются своими жертвами, как некогда татары обращались с нами в Золотой Орде, так и мы обращаемся до сих пор с подчиненными нашими!..
Однажды, это было в пятницу на страстной неделе, Вихров лежал, закинув голову на подушки; ему невольно припоминалась другая, некогда бывшая для него страстная неделя,
когда он жил у Крестовниковых: как он был тогда покоен, счастлив; как мало
еще знал всех гадостей людских; как он верил в то время в жизнь, в правду, в свои собственные силы; а теперь все это было разбито — и что предстояло впереди, он
еще и сам не знал хорошенько.
С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь,
когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был
еще до того, что у него ноги даже дрожали; но, как бы то ни было, на свадьбу он все-таки поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как отнесется к нему Юлия.