Неточные совпадения
Вы
знаете, вся жизнь
моя была усыпана тернием, и самым колючим из них для меня была лживость и лесть окружавших меня людей (в сущности, Александра Григорьевна только и дышала одной лестью!..); но на склоне дней
моих, — продолжала она писать, — я встретила человека, который не только сам не в состоянии раскрыть уст своих для лжи, но гневом и ужасом исполняется, когда слышит ее и в словах других.
— Вот бы мне желалось
знать, в какой
мой попадет. Кабы вы были так добры, проэкзаменовали бы его…
— Нет, не черт
знает; ставьте вашу декорацию и
мою, и отойдемте вдаль.
—
Знаешь что, — начала она неторопливо, — мне
мой музыкальный учитель говорил, что музыка без правил все равно, что человек без ума.
— Так что же вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А
знаете ли вы то, что в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя — ходить в Семеновский трактир и пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так что, помимо ученья, самая жизнь будет развивать меня, а потому стеснять вам в этом случае волю
мою и лишать меня, может быть, счастья всей
моей будущей жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
— Нет-с, можно, если она удовлетворяет всем требованиям
моего ума. Ведь, не правда ли, что я прав? — обратился Салов прямо уже к Павлу. — Вы, конечно,
знаете, что отыскивают все философии?
— К чему вы мне все это говорите! — перебил его уже с некоторою досадой Неведомов. — Вы очень хорошо
знаете, что ни вашему уму, ни уму Вольтера и Конта, ни
моему собственному даже уму не уничтожить во мне тех верований и образов, которые дала мне
моя религия и создало воображение
моего народа.
— Я не
знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но
знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и
мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
Не выдержало
мое генеральское тело и сомлело перед очьми народными!» По-славянски,
знаешь, этак заговорил — черт его
знает что такое!
— О, поди-ка — с каким гонором, сбрех только: на Кавказе-то начальник края прислал ему эту,
знаешь, книгу дневную, чтобы записывать в нее, что делал и чем занимался. Он и пишет в ней: сегодня занимался размышлением о выгодах
моего любезного отечества, завтра там — отдыхал от сих мыслей, — таким шутовским манером всю книгу и исписал!.. Ему дали генерал-майора и в отставку прогнали.
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году
моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я
узнаю в нем сына
моего!»
—
Знаю,
мой милый ветеран, что — нет!.. — подхватил он, подходя и трепля полковника по плечу. — Потому-то и шучу с вами так смело.
— Погодите, постойте! — перебил его Павел. — Будем говорить еще откровеннее. С этою госпожою,
моею землячкою, которая приехала сюда в номера… вы, конечно, догадываетесь, в каких я отношениях; я ее безумно люблю, а между тем она,
зная меня и бывши в совершенном возрасте, любила другого.
— Главное, все это высокохудожественно. Все эти образы, начертанные в «Илиаде», по чистоте, по спокойствию, по правильности линий — те же статуи греческие, — видно, что они произведение одной и той же эстетической фантазии!.. И неужели, друг
мой, ты ничего этого не
знаешь? — спросил ее в заключение Павел.
— «Дворянство — слава
моего государства», — говаривала она, — произнес с улыбкой Марьеновский. — Не
знаю, в какой мере это справедливо, — продолжал он, — но нынешнему государю приписывают мысль и желание почеркнуть крепостное право.
— Вот по случаю этой-то жизни, — начал Павел, воспользовавшись первою минутою молчания Салова, — я и очутился в весьма неприятном положении: отец
мой, у которого очень хорошее состояние,
узнав, что эта госпожа живет со мною, рассердился и прекратил мне всякое содержание.
— А по то, чтобы вы не были крепостными; пока я жив, то, конечно, употреблю все старание, чтобы вам было хорошо, но я умру, и вы достанетесь черт
знает кому, и тот, будущий
мой наследник, в дугу вас, пожалуй, начнет гнуть!
— Ну вот,
мои друзья, ты староста дворовый, — сказал он Кирьяну, — а ты, Макар Григорьев, я уж не
знаю какой староста, ты мне второй отец становишься…
«
Мой дорогой друг, Поль!.. Я была на похоронах вашего отца, съездила испросить у его трупа прощение за любовь
мою к тебе: я слышала, он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно, гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем такая ужасная женщина! Бог с ними, с другими, но я желаю возвратить если не любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты, надеюсь, и не откажешь мне,
узнав все ужасы, которые я перенесла в
моей жизни… Слушай...
« Мать
моя родилась в роскоши, и я не
знаю как была избалована успехами в свете, и когда прожила состояние и молодость, все-таки думала, что она может еще нравиться мужчинам.
Ты
знаешь, друг
мой, самолюбивый
мой характер и поймешь, чего мне это стоило, а мать между тем заставляла, чтобы я была весела и любезна со всеми бывшими у нас в доме молодыми людьми.
Он тогда еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я бог
знает как обрадовалась этому сватанью и могу поклясться перед богом, что первое время любила
моего мужа со всею горячностью души
моей; и когда он вскоре после нашей свадьбы сделался болен, я, как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у его постели.
Малейшие стоны его, я вообразить не могу, до какой степени раздирали мне сердце, но, впрочем, ты сам
знаешь по собственному опыту, что я в привязанностях
моих пределов не
знаю, и вдруг за все это, за всю любовь и службу
моему супругу, я начинаю видеть, что он все чаще и чаще начинает приезжать домой пьяный.
Я видела m-r Леона пьяным, но тот вселял мне только страх, а муж
мой — отвращение, и ко всем этим гадостям
узнаю, что супруг
мой даже мне изменяет!
Я
знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова
мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
— Я читал его
моим приятелям, которых ты вот
знаешь, — отнесся Вихров прямо уже к Клеопатре Петровне, — и которые все единогласно объявили, что у меня огромный талант, и потребовали, чтобы я писал; ради чего главным образом я и приехал в деревню.
Только этот самый барин… отчаянный этакой был, кутила, насмешник, говорит священнику: «Вы, батюшка, говорит, крестьян
моих не забижайте много, а не то я сам с вами шутку сшучу!» — «Да где я их обижаю, да чем их обижаю!» — оправдывается,
знаете, священник, а промеж тем в приходе действует по-прежнему.
— А не
знаете ли вы, Гаврило Емельяныч, — спросил его потом Вихров в одну из следующих послеобеденных бесед, — какой-нибудь истории, где бы любовь играла главную роль; мне это нужно для сочинений
моих, понимаете?
— Послушайте, — начала она задыхающимся голосом, — у меня сил больше недостает выносить
мое унизительное положение, в которое вы поставили меня: все
знают, все, наконец, говорят, что я любовница ваша, но я даже этим не имею честь пользоваться, потому что не вижусь с вами совсем.
— С большим бы удовольствием изъявил ей и
мое участие и сожаление, если бы только
знал это прежде, — проговорил он вслух.
По возвращении из-за границы первым
моим желанием было
узнать, где ты и что ты поделываешь, но от кого было это проведать, решительно недоумевала.
— Потом-с, — продолжал Абреев, — я, конечно, подыму все
мои маленькие ресурсы, чтобы
узнать, в чем тут дело, но я существо весьма не всемогущее, может быть, мне и не удастся всего для вас сделать, что можно бы, а потому, нет ли у вас еще кого-нибудь знакомых, которых вы тоже поднимете в поход за себя?
От этих житейских разговоров Захаревский с явным умыслом перешел на общие вопросы; ему, кажется, хотелось определить себе степень
моей либеральности и
узнать даже, как и что я — в смысле религии.
Сам ли я ничтожество или воспитание
мое было фальшивое, не
знаю, но сознаю, что я до сих пор был каким-то чувствователем жизни — и только пока.
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат
мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам
знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни с губернаторами, ни с другими министерствами не намерены.
— Все тайны
мои знает, — подхватил и Вихров.
— Это так, — подтвердил Вихров, — без языков — дело плохое: читая одну русскую литературу, далеко не уйдешь, и главное дело — немецкий язык!..
Мой один приятель Неведомов говаривал, что человек, не знающий немецкого языка, ничего не
знает.
— Ваша повесть, — продолжал он, уже прямо обращаясь к Вихрову, — вместо исправления нравов может только больше их развратить; я удивляюсь смелости
моей сестрицы, которая прослушала все, что вы читали, а дайте это еще какой-нибудь пансионерке прочесть, — ей бог
знает что придет после того в голову.
Говоря по правде, герой
мой решительно не
знал, как приняться за порученное ему дело, и, приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое дело, произведенное земскою полициею.
— Не знаю-с. Меня поутру, как священники-то пришли служить, замертво почесть подняли, со всеми этими поличными
моими вещами, и прямо же тогда в острог, в лазарет, и привезли.
— Я не
знаю, что, собственно, по этому делу, о котором говорит
мой брат, — вмешался в их разговор инженер, — но вот чему я вчера был сам свидетелем.
Первое намерение начальника губернии было, кажется, допечь
моего героя неприятными делами. Не больше как через неделю Вихров, сидя у себя в комнате, увидел, что на двор к ним въехал на ломовом извозчике с кипами бумаг солдат, в котором он
узнал сторожа из канцелярии губернатора.
«Нет,
мой друг, не верь, что я тебе писала; mais seulement, que personne ne sache; ecoutez, mon cher, je t'aime je t'aimerais toujours! [но только чтобы никто не
знал, слушай,
мой дорогой, я тебя люблю и буду любить всегда! (франц.).]
— Вторая
моя просьба, — начал он, сам не
зная хорошенько, зачем это говорит, и, может быть, даже думая досадить этим губернатору, — вторая… уволить меня от производства следствий по делам раскольников.
— А что же вы, Павел Михайлович, не хотите
узнать от меня
мой секрет, который я вам хотела рассказать?
По случаю войны здесь все в ужасной агитации — и ты
знаешь, вероятно, из газет, что нашему бедному Севастополю угрожает сильная беда; войска наши, одно за другим, шлют туда; мужа
моего тоже посылают на очень важный пост — и поэтому к нему очень благосклонен министр и даже спрашивал его, не желает ли он что-нибудь поручить ему или о чем-нибудь попросить его; муж, разумеется, сначала отказался; но я решилась воспользоваться этим — и
моему милому Евгению Петровичу вдула в уши, чтобы он попросил за тебя.
— Случилось это, — отвечал Живин, встав уже со своего стула и зашагав по балкону… — возвратилась она от братьев, я пришел, разумеется, к ним, чтобы наведаться об тебе; она,
знаешь, так это ласково и любезно приняла меня, что я, разумеется, стал у них часто бывать, а там… слово за слово, ну, и натопленную печь раскалить опять нетрудно, — в сердчишке-то у меня опять прежний пламень вспыхнул, — она тоже, вижу, ничего: приемлет благосклонно разные
мои ей заявления; я подумал: «Что, мол, такое?!» — пришел раз домой и накатал ей длиннейшее письмо: так и так, желаю получить вашу руку и сердце; ну, и получил теперь все оное!
— Ха-ха-ха! — захохотала Юлия. — Хороша разработка может быть между чиновниками!.. Нет уж, madame Эйсмонд, позвольте вам сказать: у меня у самой отец был чиновник и два брата теперь чиновниками — и я
знаю, что это за господа, и вот вышла за
моего мужа, потому что он хоть и служит, но он не чиновник, а человек!
— Тут не один был Кошка, — отвечал он простодушно, — их, может быть, были сотни, тысячи!.. Что такое наши солдатики выделывали. — уму невообразимо; иду я раз около траншеи и вижу, взвод идет с этим покойным
моим капитаном с вылазки, слышу — кричит он: «Где Петров?.. Убит Петров?» Никто не
знает; только вдруг минут через пять, как из-под земли, является Петров. «Где был?» — «Да я, говорит, ваше высокородие, на место вылазки бегал, трубку там обронил и забыл». А, как это вам покажется?
Мари и Вихров оба вспыхнули, и герой
мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог
знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!