Неточные совпадения
Конечно, ничего, как и оказалось потом: через неделю же после того я стала слышать, что он всюду с этой госпожой ездит в коляске, что она является то в одном дорогом платье, то в другом… один молодой человек семь шляпок мне у ней насчитал, так что в этом даже отношении я не могла соперничать с ней, потому что
муж мне все говорил, что у него денег нет, и какие-то гроши выдавал мне на туалет; наконец, терпение мое истощилось… я говорю ему, что так нельзя, что пусть оставит меня совершенно; но он и тут
было: «Зачем, для чего это?» Однако я такой ему сделала ад из жизни, что он не выдержал и сам уехал от меня.
— Это, я думаю, все от ваших усиленных занятий, — проговорила, по-прежнему с состраданием, Домна Осиповна. — Но что же, однако,
муж мой выдал вам какой-нибудь документ? — поспешила она прибавить, потому что очень хорошо видела и понимала, как Грохову трудно
было с ней вести объяснение, и даже почему именно
было трудно.
— Так, шиш! — повторил еще раз Грохов. — В законах действительно сказано, что
мужья должны содержать своих жен, но каких? Не имеющих никакого своего имущества; а
муж ваш прямо скажет, что у вас
есть дом.
— Да, как же, обманешь кого-нибудь этими побасенками: нынешние судьи не слепо судят и прямо говорят, что они буквы закона держатся только в делах уголовных, а в гражданских, — так как надо же в чью-либо пользу решить, — допускают толкования и, конечно, в вашем деле в вашу пользу не растолковали бы, потому что вы еще заранее более чем обеспечены
были от вашего
мужа…
— Поэтому я всего
буду получать двенадцать тысяч, а мне из них по крайней мере тысяч семь надобно отправить к
мужу в Петербург…
Пожилой и очень важный генерал (
муж Натальи Сергеевны) вызвал поручика на дуэль, и поручик его сильно ранил, за что разжалован
был в солдаты и послан на Кавказ.
Самый простой, здравый смысл и даже некоторое чувство великодушия говорили Домне Осиповне, что на таких условиях она должна
была сойтись с
мужем, — во-первых, затем, чтобы не лишить его, все-таки близкого ей человека, пяти миллионов (а что дед, если они не послушаются его, действительно исполнит свою угрозу, — в этом она не сомневалась); а потом — зачем же и самой ей терять пятьсот тысяч?
— Ай, нет! Сохрани от этого бог! — воскликнул Грохов и замахал даже руками. — Надобно сделать так для виду, что вы будто бы как настоящий
муж с женой живете… Дедушка — старик лукавый… он проведывать непременно
будет; а эту госпожу пусть супруг ваш поселит, где хочет, посекретнее только, и пускай к ней ездит.
— Да, ну прекрасно, — продолжала Домна Осиповна, окончательно овладевшая собой. — Я вот, подумать страшно, на какую ужасную жизнь себя обреку… может
быть, всем здоровьем моим пожертвую тут; а
муж, получив наследство, вдруг раскапризничается, опять предложит мне жить отдельно, не вознаградив меня ничем.
Оставшись одна, Домна Осиповна впала в мучительное раздумье, хоть в сущности она уже окончательно решила в мыслях своих сойтись с
мужем, потому что лишиться пятисот тысяч
было выше всяких нравственных сил ее и почти равнялось бы самоубийству; но весь вопрос для нее состоял в том, как ей поступить в этом случае с Бегушевым?
«Лучше всего, — сказала себе мысленно Домна Осиповна, — в отношении подобных людей действовать так, что сначала сделать окончательно, что им неприятно, а потом и сказать: они побесятся, поволнуются, покричат, но и успокоятся же когда-нибудь», — тем более, что Домна Осиповна
будет ему говорить и может даже ясно доказать, что она живет с
мужем только для виду.
Бегушев остался один, как громом пришибленный. Он все задавал себе вопрос: зачем приехал
муж к Домне Осиповне? Она несколько раз, и особенно последнее время, говорила ему, что у ней с ее супругом прерваны всякие человеческие сношения! Но, может
быть, по какому-нибудь совершенно случайному обстоятельству он заехал сюда на короткое время? Однако он приехал с какой-то госпожой своей — это что значит? Тут Бегушев терял всякую нить к объяснению.
— Зачем же кончены? — спросила с кроткой усмешкой Домна Осиповна. — Я схожусь с
мужем для виду только; мы
будем только жить с ним под одной кровлей… Я даже ему сказала, что люблю тебя!
— Главное, — снова продолжала она, — что я
мужу всем обязана: он взял меня из грязи, из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал; чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня не лишать его пяти миллионов наследства, тем более, что у него своего теперь ничего нет, кроме как на руках женщина, которую он любит…
Будь я мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то близкому к ней.
Эти слова доктора нисколько не обеспокоили Домну Осиповну: она твердо
была уверена, что вся мизантропия Бегушева (что такое, собственно, за болезнь мизантропия, Домна Осиповна хорошенько не понимала), — вся его мизантропия произошла оттого, что к ней приехал
муж.
— Она сошлась только для виду! — проговорил он. — У
мужа ее
есть дед богатый, который написал им, что если они не сойдутся, то он лишит их пяти миллионов наследства! Они хоть и живут в одном доме, но у него существует другая женщина… Не сделать этого они нашли очень нерасчетливым!
О своих же отношениях к Бегушеву она хоть и сказала тому, что будто бы прямо объявила
мужу, что любит его, но в сущности Домна Осиповна только намекнула, что в настоящее время она, может
быть, в состоянии
будет полюбить одного человека; словом, отношениям этим старалась придать в глазах Олухова характер нерешенности еще…
Домна Осиповна очень счастлива
была, во-первых, тем, что
муж уехал, а потом оттого, что она не попалась на хмуринских акциях.
— Другим нечего
было и делать, когда вы все получили от
мужа! — произнес он, сдерживая себя сколько только мог. — И по мне совсем другая причина вашего внимания к
мужу: вы еще любите его до сих пор!
— О, их много! — произнесла Домна Осиповна, хоть сама сознавала, что у ней всего один
был факт: то, что Бегушев, имея средства, не дарил ей дачи; но как это
было высказать?! Кроме того, она видела, что очень его рассердила, а потому поспешила переменить свой тон. — Пощади меня, Александр, ты видишь, как я сегодня раздражена! — произнесла она умоляющим голосом. — Ты знаешь ли, что возлюбленная
мужа способна отравить меня, потому что это очень выгодно для нее
будет!
Бегушев в первый еще раз произнес эти страшные в настоящем положении дела для Домны Осиповны слова: «Уедем за границу!» Она уехать бы, конечно, желала; но как
было оставить ей без ближайшего наблюдения пять миллионов, находящиеся почти в руках ее
мужа? Это до такой степени
было близко ее сердцу, что она не удержалась и сказала об этом Бегушеву.
В то время как Бегушев страдал от каких-то чисто вымышленных, по мнению Домны Осиповны, страданий, на нее сыпались дела самого серьезного свойства, вызывающие на серьезные беспокойства:
мужу она, несмотря на запрещение Бегушева, все-таки написала довольно подробно о поведении его возлюбленной, потому что Глаша действительно последнее время допивалась почти до чертиков; любовников у нее
был уж не один, а скольким только угодно
было: натура чухонско-петербургской кокотки в ней проснулась во всей своей прелести!!
Бегушев не ошибался в своем предположении: у Домны Осиповны действительно
была неприятность с
мужем!
В первый день приезда
мужа Домна Осиповна успела только заметить, что он
был сверх обыкновения важен и гораздо солиднее, чем прежде, держал себя, чему она и порадовалась; но на другой день Олухов приехал домой к обеду после завтрака в «Славянском Базаре» и
был сильно
выпивши. Усевшись с прежнею важностью за стол, он прямо объявил Домне Осиповне, что желает с ней жить, как
муж с женой.
— Нет, это невозможно… — произнесла она тихо, и перед ней мелькнули пятьсот тысяч, которые Домна Осиповна, впрочем, надеялась получить от
мужа и через суд, если бы он не стал их отдавать; а из прочего его состояния ей ничего не надо
было, — так, по крайней мере, она думала в настоящую минуту.
— А когда вы так, — начала Домна Осиповна (она с своими раздувшимися ноздрями и горящими глазами
была в гневе пострашней
мужа), — то убирайтесь совсем от меня!.. Дом мой!.. Заплатите мне пятьсот тысяч и ни ногой ко мне!
Покорность
мужа не очень успокоила Домну Осиповну. Она знала, какие экспромты от него бывают, по прежней своей жизни с ним. Что касается Бегушева, так она и подумать об нем боялась, зная наперед, что с ним бороться ей гораздо
будет труднее, чем с
мужем… Словом, она находила себя очень похожей на слабый челн, на который со всех сторон напирают волны и которому единственное спасение — скользить как-нибудь посреди этого и не падать духом.
Ей очень не понравилось такое нечаянное появление
мужа, которое потом он и повторять, пожалуй,
будет!
Она очень рада
была, что доктор уезжает, рассчитывая, что совещание ее с Гроховым и
мужем недолго продолжится, что те тоже уедут скоро, и она останется с Бегушевым вдвоем.
— О, нет… — воскликнула Мерова, — теперь она совершенно здорова и весела. Папа недавно
был в Москве и заезжал к ней. Он говорит, что она опять сошлась с
мужем, формально сошлась: живет в одном доме с ним, у него нет никаких привязанностей… она заправляет всеми его делами… разъезжает с ним по городу в щегольской коляске… Янсутский строит им дом огромный, тысяч в пятьсот… Каждую неделю у них обеды и балы!
Здесь я должен оговориться, что этим именем сию даму никто никогда не называл, и все именовали ее Татьяной Васильевной, даже
мужу ее давали иногда титул не генерала Трахова, а
мужа Татьяны Васильевны, — до такой степени она
была лицо распространенное.
Татьяна Васильевна терпеть не могла гастрономических восторгов
мужа и с отвращением всегда говорила, что он не для того
ест, чтобы жить, но для того живет, чтобы
есть. С приближением к Любаньской станции генерал, впрочем, не вытерпел и, как-то особенным образом встрепенувшись и взяв Бегушева за руку, проговорил ему почти нежным голосом...
— Отчего ж вы
мужу вашему не удивляетесь? — заметил Бегушев. — Он тоже
был за границей, и еще дольше меня!
— Ну,
будет! Пожалуйста, не развивайте далее. Говори, что ты еще видел! — повторила она снова
мужу.
Все эти слова доктора Бегушев хорошо запомнил и вместе с тем, по своей подозрительности, подумал, что зачем Перехватов, ухаживая, как говорят, за Домной Осиповной, отправляет ее за границу? Он, может
быть, как некогда сделать и сам Бегушев хотел, предполагает увезти ее от
мужа. Перехватов в самом деле желал удалить Домну Осиповну, но только не от
мужа, а от начавшего за ней ухаживать Янсутского.
— Очень!.. — отвечал граф, но потом, спохватившись, прибавил: — Натурально, что любви к
мужу у ней не
было, но ее, сколько я мог заметить, больше всего возмущает позор и срам смерти: женатый человек приезжает в сквернейший трактиришко с пьяной женщиной и в заключение делает какой-то глупый salto mortale!.. [смертельный прыжок!.. (лат.).]
Будь у меня половина его состояния, я бы даже совсем не умер, а разве живой бы взят
был на небо, и то против воли!
А что такое горе поражает людей безвозвратно, — он знает это по опыту!» — Но все это скоро показалось Бегушеву глупым, лживым и почти насмешкой над Домной Осиповной, так как он совершенно
был уверен, что смерть
мужа вовсе не
была для нее горем, а только беспокойством; и потом ему хотелось вовсе не то ей выразить, а прямо сказать, что он еще любит ее, и любит даже сильнее, чем прежде, — что теперешние ее поклонники не сумеют да и не захотят ее так любить!
Бегушев справедливо полагал, что Домна Осиповна вовсе не
была очень огорчена смертью
мужа, но что она только
была напугана и истерзана последующими сценами: привозом трупа, криками и воплями Агаши, гробовщиками, целою толпой набежавшими на двор, процедурой похорон; когда же все это кончилось, она заметно успокоилась.
На большей части дач, особенно в парке и Сокольниках,
было переговорено, что она теперь владетельница пятимиллионного после
мужа состояния.
— Тогда другое
было дело! Тогда я прикрывалась именем
мужа!
К Грохову он обратился потому, что ему известно
было, что Домна Осиповна с прежним своим поверенным совершенно рассорилась, так как во время кутежа ее
мужа с Гроховым написала сему последнему очень бранчивое письмо, на которое Грохов спьяна написал ей такого рода ответ, что Домна Осиповна не решилась даже никому прочесть этого послания, а говорила только, что оно
было глупое и чрезвычайно оскорбительное для нее.
— Он, говорят, все спит теперь, — сказала насмешливо Домна Осиповна: ей на днях рассказал
муж, что Бегушев только и делает, что
ест,
пьет и спит.
Она хотела хорошенько напугать
мужа, чтобы он приискал человека, которого можно
было бы отправить в Сибирь: ему легче это сделать, у него знакомых пропасть; а то пусть и сам едет в Сибирь, — у него все-таки не
будет там пациентов.
Муж действительно вряд ли что мог понять: все его старание
было устремлено на то, чтобы как-нибудь удержать свою голову в покое и не дать ей чересчур трястись.
Минодора хоть по наружности и приняла с покорностью приказание Александра Ивановича, но
была не очень довольна таким его распоряжением и, придя в девичью, сказала
мужу...
— Я никогда ни от первого, ни от второго
мужа не
была в такой зависимости, потому что если им дать волю, так они возьмут их две, три!..
Что
муж делает это, Домна Осиповна твердо
была в том убеждена.
Независимо от присылки
мужа, Татьяна Васильевна написала Бегушеву письмо, в котором умоляла его приехать к ней и, чтобы заманить «гурмана» — кузена, прибавляла в постскриптуме, что именно для него
будет приготовлен ужин самого изысканного свойства.
— Но как же тут
быть? — спросила Татьяна Васильевна, почти в отчаянии взглядывая на
мужа.
Янсутский успел схлопотать, чтобы по делам умерших Олуховых учредился в Сибири конкурс, и сам,
будучи выбран председателем сего конкурса, уведомил о том Домну Осиповну официальным письмом, прося ее вместе с тем объяснить ему, что приняла ли она наследство после
мужа или нет.