Нормально

Крапива

Три девушки. Три пути. Три выхода. Три испытания. Одной нужно решить, о чем спросить у бога. Второй предстоит искупление страданием. Третья должна придумать, как заработать на человеческих грехах. Предсказания уже получены. Одну ждет богатство, но какое? Другую — свадьба, но с кем? Третью — смерть, но чья? Череда принятых решений приведет их к себе, к богу и к пониманию того, что плохо, хорошо и нормально. Книга содержит нецензурную брань.

© Крапива, 2024

ISBN 978-5-0064-4097-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Соня. Парк

Что хорошего могло произойти в в московском парке февральской ночью 2009 года? Ваши варианты? Спрашиваю, потому что мне придумать не удалось. Для плохого куда больше вариантов. У Сони их тоже было навалом, когда она смотрела на эту будто

перекопанную поляну. А вот выбрать лучший из них мешала боль в голове и кровь из раны на затылке, медленно стекавшая за воротник и противно щекотавшая шею. Кое-где, в свете, падающем из окон ларька, снег был подозрительно красным.

— Красиво…

Соня дёрнулась и повернулась на голос. Голос обнимал и топил в своей густоте, завораживал. Его обладатель, высокий, симпатичный парень смотрел вперёд: на ларёк, на снежное-месиво, на кровь. Но Соня понимала, что именно здесь красиво — она поймала себя на том, как мысленно выбирает краски для этого пейзажа.

— Я слышал крики, — продолжил он, — Тебя досталось?

— С чего ты взял? — спросила грубо. Рука невольно потянулась к ране на затылке. Голова раскалывалась. Проблема была только в том, что Соня помнила примерно ничего.

— Прикалываешься? — спросил парень.

Соня пожала плечами. Как на такое отвечать?

— Сколько времени? — ответила вопросом.

— Два двадцать.

Ага, не помнила ничего за примерно восемь-девять часов. И судя по мерзкому вкусу во рту, причина не только в ударе, но и в алкоголе. Каком, где? Приехали. «Привет, я Соня, мне восемнадцать и я алкаш». Стыд, еще более мерзкий, чем вкус во рту.

— Ты вообще в порядке? — снова заговорил парень.

«И чего привязался?» Возможные ответы на этот вопрос вызвали только страх. «Черт!»

— А ты чего спрашиваешь? Сам-то что здесь делаешь?

— Живу рядом. Гуляю, когда не спится. Ты?

— Не знаю, понял? В общагу иду, — она махнула в сторону трёх двадцатиэтажных крестов, возвышающихся за деревьями. В конце концов, это единственно возможный ответ.

— В общаги после двенадцати и до шести не пускают, — сказал утвердительно. На что он намекает?

— Хочу чай, — заявила Соня и ступила наконец в вязкую жижу разрыхленного снега.

Сразу очнулись органы чувств и приятного в этом не оказалось. Боль в голове усилилась, спина была мокрая и продрогшая, болели бедра и руки, саднило челюсть. Соня чувствовала себя бездомной забулдыгой, а не студенткой лучшего вуза страны. Как будто в приёмной комиссии ошиблись и вот это — настоящая Софья Донская, а то, что она показывала обычно, — фальшивая маска.

— Чёрт!

Ноги не справились, поехали и она рухнула бы снова, если бы загадочный незнакомец не поддержал её.

— Чёрт! — она уже забыла о нём.

Соня была бы рада встретить его в других обстоятельствах, и поэтому тоже злилась, злилась и пыталась быть отвратительнее, чем чувствовала себя.

— Слушай, ты! Иди, куда шёл!

— Сюда и шёл, — он ничуть не смутился, — И, пожалуй, побуду рядом, пока общаги не откроются.

Соня набрала воздух, чтобы ответить, но ничего не придумала и просто зашагала дальше, дошла до палатки и забарабанила в стеклянное окошко.

Ничего не произошло.

— Я Семён, кстати.

— И что?

— А ты?

— А я лейтенант Коломбо, — она снова застучала в окошко, — ну кто-нибудь! Эй!

Что-то затрещало, заскрипело, и окошко ларька открылось.

— Чё надо? — с заметным акцентом выплюнула взъерошенная мужская голова.

— Что тут произошло? — спросила Соня.

Голове вопрос не понравился.

— Я сплю, откуда я знаю! Вы для этого тарабанили?! Я сплю! Идите куда шли!

— Чаю чёрного два стакана. Сахар? — Соня повернулась к Семёну.

— Без сахара.

— Без сахара, — повторила Соня.

Они взяли сдвоенные пластиковые стаканчики с кипятком и пакетиками чая «Майский» и уже не видели, как внимательно продавец смотрел Соне вслед и как нервно набирал номер на мобильнике. Через несколько шагов в темноту Соня пронзительно зашептала:

— Он по-любому видел, что здесь происходило!

Семён ускорил шаг и потянул её за собой.

— Эй, ты чего?

— Он может защищать себя.

— Да отцепись ты! — они уже вышли за пределы освещенного круга, и Соня скинула с предплечья его руку.

— Слушай сюда, — она круто развернулась, вколовшись мокрыми ногами в снег, — Я не знаю, кто ты и что здесь произошло. Я не знаю, откуда кровь на моей голове и что я делала последние восемь часов. и я не хочу, чтобы первый встречный хватал меня и куда-то тащил. Ты меня понял?

Он держал её очень мягко, не сжимая, не причиняя боль, но само прикосновение обожгло. В этот момент она готова была убежать, ударить, продать душу дьяволу, лишь бы её никто не трогал. Никогда раньше Соня не замечала за собой этого. Как будто за последние восемь часов случилось больше, чем ей хотелось знать.

Семён поднял руки, будто сдаваясь:

— Кажется, ты не просто упала и ударилась, так? — он озвучил её мысли.

Соня сморгнула выступившую слезу и перевела тему:

— Почему ты сказал, что здесь красиво?

— Я бы хотел это нарисовать, — он пожал плечами, как будто ответ был очевиден, и спросил в ответ, — Как тебя зовут?

— Соня, — сказала она и пошла по дорожке прочь от поляны. Сделав три шага вперёд, она обернулась, приглашая его за собой, — Рисуешь?

Он догнал, сунул руки в карманы и пошёл рядом.

— Раньше рисовал. Сейчас редко. На работу устроился. В архитектурное бюро. Работа съедает всё время и силы. А ты?

— Так же. Только у меня учёба и.. — было что-то ещё, что-то ещё мешало ей рисовать. Если в первом семестре Соня регулярно заполняла скетчбук, а приезжая к родителям спешила расчехлить мольберт и кисти, то последние две недели рисовать не получалось вовсе, — И я думаю, надо сосредоточиться на учёбе. И рисование — это блажь. Не нужно никому.

— А тебе что нужно?

— Мне нужно как минимум кушать на что-то.

Соня шла, куда глаза глядят: петляла по пустынным скрипучим дорожкам, но автоматически выбирала только освещённые. Отпивала чай, поправляла сумку со вчерашними тетрадками, болтавшуюся в районе бедра. Он следовал за ней, отставая на полшага, отдавая ей право выбора маршрута.

— Давай до «травмы» дойдем, — предложил он, когда Соня во второй раз покачнулась на ровном месте.

— Да я поскользнулась просто.

Поняла, что боится всяких официальных лиц, особенно тхе, которые могли учуять перегар, особенно тех, кто считал себя вправе высказывать осуждение.

Соня не боялась Семёна. Страх окружающего мира начал заполнять её недавно. Как раз в последние две недели? Однако отсутствие воспоминаний внушало такой ужас, что она отбрасывала мысли об этом снова и снова.

Когда они догуляли наконец до общежития и часы на мобильнике показали время прощаться, он задал самый нежеланный вопрос:

— Что всё-таки там произошло, как думаешь?

Она отвернулась и сквозь стеклянные двери посмотрела на охранника, руками разглаживающего на себе форму.

— Стрелка какая-то, наверно. Бандиты. А я шла в общагу и под руку попала. Ну что… пока?

Семён не отвечал. Смотрел на неё печально, как юный Иисус на кресты на Голгофе, и чего-то ждал.

— Знаешь, дай телефон, — Соня протянула руку. Он вложил в неё мобильник.

Соня отвернулась, вбила в записную книжку свой номер и, раскрасневшаяся, вернула.

Семён улыбнулся, но не менее печально.

— Позвони, — сказала Соня чуть слышно, — если не с кем будет шарахаться по ночам.

Потом отвернулась и убежала на свет. Начинался февраль.