Блуждающий

Мария Валерьева (2024)

Дима Жданов не верил в судьбу, но после загадочной встречи все неотвратимо изменилось. Он отправляется в далекое путешествие в Москву, где становится посвященным в страшную тайну исчезновения девушки, и теперь только от него зависят судьбы не одного, а нескольких человек. Загадки, тайные записи, новые знакомые, Москва, скрытая от глаз обыкновенного человека, и работа на известного литературного критика. Что это, стечение обстоятельств или чей-то план? Но кто захотел, чтобы все было именно так? Это история о людях. О вечной борьбе добра и зла. О любви, дружбе и судьбе, которая является под разными личинами. И о том, что может случиться с опьяненным свободой. Теперь Диме придется не только разобраться в себе и других, но и понять, кто же сильнее: судьба или человек. Ведь мы так часто беспокоимся, что может сотворить судьба. Но редко задумываемся о том, на что на самом деле способен человек.

Глава VI: Кофе и неприятные встречи

Мы ехали без остановок почти три часа, а как будто и не сдвинулись с места. По обе стороны все так и тянулись бесконечные поля овса и ржи, а вдали темнели крышами домики и дачи, окруженные огородами.

Статичная и неизменная красота родного края. Таким я его и запомнил.

Тоня молчала, не моргая смотрела в даль. Она держалась за руль одной рукой, увешанной серебряными браслетами, а второй поддерживала голову, запустив тонкие пальцы в волосы.

Мама звонила несколько раз, но я отписывался: все хорошо, перезвоню перед сном. Знал, лучше бы ответить. Но я был взбаламученный и не хотел, чтобы это вдруг услышали. Пусть в письменных воспоминаниях об этом дне для всех я буду смелым и взрослым. А с настоящими как-нибудь разберусь.

Как же я разозлился, когда увидел, что снова до меня добивалась мама. В пятый раз за полчаса. После того, как мы уже переписывались и все обговорили.

— Да блин, сколько можно? — Я сбросил.

Вдруг Тоня, до этого хранившая вид мраморной глыбы, спросила каким-то очень странным, почти заботливым, тоном:

— Ответь, зачем сбрасывать?

Я злобно на нее зыркнул.

«Тебе-то какое дело?» — подумал я.

— Не могу палиться. Я же типа в поезде. А никаких «чучух» не слышно.

— Насколько я помню, в поезде не очень слышится этот твой «чучух». Внутри достаточно тихо, — ответила Тоня после долгого молчания.

— А ты так часто ездила на поездах?

— А я, по-твоему, не могу ехать на поезде?

Она все еще смотрела вперед. Сосредоточенная, погруженная в мысли, будто и не человек вовсе. Мне казалось, что Тоня, чей профиль красиво обрисовывался солнечными лучами, ставшими за полдня уже какими-то совсем сливочными и мягкими, никогда бы не заговорила со мной просто так. Это не для нее, нет. Тоня могла разговаривать только с тишиной.

Я невольно ей залюбовался.

— Если честно, я тебя в плацкарте даже представить не могу.

Тоня холодно улыбнулась, постучала пальцами по рулю, словно наигрывая какую-то незнакомую мне мелодию и спокойно поинтересовалась:

— И почему ты так решил?

Я снова разнервничался.

— Просто ты не похожа на человека, который стал бы прыгать между вытянутыми ногами, чтоб донести чашку кипятка и не разлить его по дороге.

Первым ответом была тишина. Голос моей спутницы, не замаскированный под человеческую речь. А потом Тоня рассмеялась. Что же это был за смех! Голос ее разбивался, дрожал горным камнепадом. Что-то неприятное, будто бы отчужденное и давным-давно замерзшее было в этом смехе, словно Тоня была роботом и смеялась механически. Смех ради смеха. Ради того, чтобы заполнить пропуск, в котором смех и должен быть.

— Возможно, ты и прав.

И не успел я ничего добавить, как она включила магнитолу и из колонок полилась песня на английском языке. Красивая, но непонятная. Я тоже музыку на английском любил, но никогда не смотрел даже ее перевода. Понимал только отдельные слова. А так, просто слушал и все, не вдаваясь в уточнения.

За окном пробегали машины, а мы летели мимо них, обливали пыльными брызгами. Стекла нагрелись настолько, что одно только прикосновение к ним обжигало.

Тоня слушала внимательно. Стучала пальцами по рулю, чуть кивала головой в такт. Наверное, если я бы сумел посмотреть ей в глаза, увидел бы, как в них крутиться воображаемое музыкальное видео.

Я вслушивался, пытался разобрать слова, но понял только парочку.

«Найти что ли перевод», — подумал я и включил «Shazam».

Тоня увидела. Взглянула на меня так презренно, словно я был раздавленным на дороге жуком.

— Это же классика уже. Неужели не знаешь этой песни?

Я погасил экран еще до того, как иконка поиска исчезла.

— Она о возвращении домой. — Сказала Тоня, а потом, словно нехотя, добавила: — К матери. О любви к матери, о прощении и о возвращении домой.

У меня внутри все вскипело от восторга. Она ответила! Ответила, хотя я, в общем-то, ее и не спрашивал.

— Ты говоришь по-английски? А помимо английского что-то знаешь?

— Что-то?

Колеса скользнули по темно-серому асфальту и завизжали, покрутились еще быстрее.

— Ну, чем интересуешься. Какие языки там знаешь, чем еще занимаешься, — пискнул я и вцепился в натянутый ремень безопасности, который натянул и, судя по всему, не зря. Меня прямо-таки вжало в кресло.

— Языков я знаю несколько.

Тоня свернула на «встречку», обогнала фуру, и резко перестроилась в нашу линию, чуть не врезавшись в другую машину. Но сделала это так мастерски и уверено, будто бы была настоящей гонщицей.

— Много какие понимаю, но говорю не на всех, — добавила она и переключила песню. Все тот же непонятный мужской голос, уже быстрее и зажигательнее, будто бы что-то выкрикивал, а не пел.

— Прикольно, — только и мог сказать я.

— А ты что знаешь? — в тон моему вопросу вдруг спросила Тоня.

— Ну… Я учил английский в школе…

— Учил?

— Учил.

— А выучил?

— Ну как сказать…

— Как есть.

— Ну так. Немного…

— Немного? Как можно выучить немного?

— Ну… Что-то понимаю, а что-то нет.

— Значит не выучил.

— Ну почему сразу не выучил?

— Потому что ты — совершенно заурядный и достаточно бестолковый парень, для которого любые, даже самые незначительные, усилия кажутся титаническими. Судя по твоим восхищениям, еще и ленивый. Поэтому ты и ничего не знаешь. И не нужно быть ясновидцем, чтобы это понять, — холодно изрекла она и вжала педаль газа почти в пол.

Навигатор с антирадаром вновь пискнул, предупреждая о чудовищном превышении скорости. Но Тоня не слышала его. Она, кажется, вообще не желала слушать никого на свете, кроме себя и надрывавшегося в колонках мужчины.

Я бы, наверное, должен был что-то ответить, но даже тихого писка протеста не вырвалось. Да кто она такая, чтобы обвинять меня в чем-то? Разве ж она меня знает?

Тоня решила зачем-то перестроиться в крайний ряд.

— Мы сейчас остановимся.

Я промолчал.

— На заправку, — добавила она.

— А зачем?

Тоня, которой, видимо, вконец наскучило со мной разговаривать, молча ткнула пальцем в панель часов. Черные прерывистые цифры на голубовато-сером фоне показывали три часа дня.

— И? — не понял я, а вот мой живот, напротив, протяжно заурчал.

— Ты сам ответил на свой вопрос, — сухо сказала Тоня.

Вдали показалась эмблема заправки. Мы обогнали еще пару машин и завернули на парковку, отчертив на дороге полукруг. Тоня припарковалась на пустом пятачке за заправкой, выключила машину и вышла, даже не позвав меня. Я схватил сумку с деньгами и вылетел за ней. Не хотелось голодать в одиночестве.

В кафе помимо нас двоих отдыхали еще трое мужчин, вкушавших гречку за столами у окон, а больше никого не было.

Со мной случилось что-то странное. Словно стоило мне пересечь границу жаркой улицы и угодить в прохладное помещение, а приятному аромату цивилизации, соблазнительному блеску упаковок с любимыми шоколадками и предчувствию отдыха окружить меня, как самолюбие тоже утихло. Мне вновь захотелось поговорить. И поговорить, желательно, с Тоней.

— Ну а как ты учила языки? Расскажи, раз уж такая умная. Что мне сделать, чтобы тоже их выучить?

— А не многовато ли вопросов для одного изречения?

Она сказала это так громко, что на голос ее обернулся один из дальнобойщиков. Что-то внутри меня екнуло, то ли нехорошее предчувствие тронуло, то ли снова самолюбие проснулось.

— Ну, я же просто хочу узнать тебя получше! — прошептал я, с опаской оглядываясь на мужчин.

Они нас давно заметили и смотрели на Тоню.

— А тебе это так нужно? Жить без этой информации не сможешь?

Тоня подошла к стенду с чипсами и взяла самую большую пачку каких-то рифленых и дорогущих, от каких у меня обычно была изжога, а потом ушла к стенду с энергетиками. Я собачкой следовал за ней, даже не обращая внимания на полки с такими желанными шоколадками. Отходить от Тони казалось необходимостью, а для кого больше, нее или меня, не знал.

— Ну, я просто хочу узнать тебя получше, что в этом плохого?

Тоня вздохнула. Опустила руку, которая уже почти достала холодную банку с язычком пламени, стоявшую на последней полке. Я только тогда заметил, что она была очень высокой, даже выше меня. А я, кстати, был не таким уж и клопом.

— В этом не было бы ничего плохого, если бы в этом был хоть какой-то смысл.

— А почему ты думаешь, что нет какого-то там смысла? Мы же можем просто общаться, пока едем. Хотя бы как знакомые. Это ведь два или три дня. Зачем ехать в тишине?

— Но ведь ты едешь не один. Я не запрещаю тебе общаться. Звони друзьям, семье, девушке, смотря кто у тебя есть, — ответила она и взяла с верхней полки энергетик.

— Так ты же рядом сидишь. Может, нам пообщаться друг с другом?

— Может быть, я не хочу с тобой общаться. Ты не способен на аналогии?

В тот момент, такой горький и обидный, я смотрел на Тоню и не мог отвернуться. В раздражении, на грани ярости она была прекрасна.

— Ладно, прости. Не буду приставать. Пойду, куплю чего-нибудь, а ты тут гуляй, наслаждайся. Не буду мешать.

Я направился к стойке с нормальной едой, где меня уже ждала работница здешнего общепита, а Тоня пошла к кассе, даже не взглянув на меня. Она оплатила чипсы и энергетик, взяла еще две красные пачки сигарет, и снова скрылась в рядах.

Я с грустью следил за ее перемещениями и понимал, что, наверное, не выйдет у нас никакого диалога.

Я расплатился, забрал еду и ушел в самый дальний угол. Помнил, что Тоня всегда выбирала именно это место. Девушка все еще стояла у кассы и что-то покупала. А я не начинал есть.

Я уже задумался о чем-то отвлеченном, как вдруг заметил странное шевеление сбоку. То были дальнобойщики, от которых, конечно, нельзя было ожидать ничего хорошего.

Амбалы сидели от меня достаточно далеко, но к кассе находились куда ближе. И один из них, лица которого я почти не мог рассмотреть как бы ни старался, нагло повернулся к Тоне и что-то говорил своим друзьям, кивая в ее сторону. Но расслышать, что именно, я не мог из-за музыки.

Я достал телефон и написал маме, что сидел и ел. То же продублировал и папе. А Костику написал, что мы остановились на заправке, а разговор с Тоней не клеился. Друг ответил быстро — прислал мне ссылку на видео какого-то мастера «пикапа». Шутка не удалась, легче не стало.

— Хорошее место, светло и тихо, — вдруг раздалось рядом, и я поспешил отложить телефон.

Тоня уселась напротив и разложила покупки на столе: две жвачки, две пачки сигарет, зажигалку, пакет чипсов, энергетик, шоколадный батончик и кофе в металлической банке.

— У тебя не будет несварения или кариеса после этого? — кисло пошутил я, уж и не надеясь на ответ.

Но Тоня почти тепло хмыкнула, с тихим хрустом открыла шоколадку, откусила кусочек и ответила:

— Вряд ли на искусственных зубах может появиться кариес.

Я опустил ложку в тарелку с супом и с удивлением на нее посмотрел.

— У тебя что, все зубы искусственные?

— Мой старый знакомый говорил, что истинная красота заключается в безупречной искусственности.

— Как-то странно звучит. С чего это он так решил?

— Он редко ошибался. — Тоня с противным пшиком открыла банку кофе и сделала первый глоток и прошипела: — Что же за дерьмо этот кофе из банки…

— А тогда зачем ты его купила?

— Другого нет.

— А в автомате разве нет?

— Там бо′льшее дерьмо. Лучше довольствоваться меньшим…

Мы молча ели. Тоня, меланхолично рассматривая пейзаж за окном, пила кофе, а я отправлял в рот ложку за ложкой и поглядывал на мужчин, сидевших неподалеку и все еще посматривавших в нашу сторону.

— Не пялься на них, а то подумают, что ты в них заинтересован, — сказала Тоня.

— Я просто слежу.

— А выглядишь для них заинтересованным.

— Я в них точно не заинтересован!

— А они в тебе точно могут быть. Дороги дальние, одинокие…

Я так резко отвернулся, что, наверное, только счастливая случайность уберегла мою шею от рокового хруста.

Под конец обеда я даже успокоился. Все, казалось, в порядке. Я ел, Тоня жевала батончик, а машины по трассе летели по своим делам. Солнце все также разводило краски в небе, а что не сдерживали перистые облака, каплями стекало вниз, превращая все вокруг в огромную картину, дальний план которой ленивый художник совсем не желал прорисовывать. Красиво, душно и жарко, но ничего необычного.

И вдруг мужчины поднялись со своих мест. Тучные, в белых майках, кто-то даже лысый, кто-то в черных рисунках на руках. Неприятные и жуткие глыбы, которые о чем-то переговаривались и уже бессовестно смотрели в нашу сторону.

«Интересно, почему раньше все дальнобойщики, которые мне встречались, были нормальные, а эти какие-то мерзкие?» — подумалось мне.

— Они на нас опять таращатся, Тонь, — шепнул я.

— Пусть смотрят. Пока особи не подходят — опасности не представляют, — Пожала она плечами и, закончив с кофе, с громким пшиком открыла уже энергетик. Она говорила это таким тоном, словно вела передачу «В мире животных» и рассказывала о выводке орангутангов.

А амбалы и в самом деле продолжали смотреть. Один из них, видимо, самый матерый дальнобойщик подпихнул другого толстенной рукой, похожей формой и цветом на ржавую канализационную трубу.

И он вдруг, не услышав моих безмолвных молитв, направился к нам. Я обхватил рукой стакан сока, а вторую сжал в кулак и спрятал.

В такие моменты я почему-то чувствовал себя клопом.

Дальнобойщик почти подлетел: ноги, накаченные и загорелые, быстро донесли тело до нашего столика. Когда он оказался рядом, я сразу почувствовал запах ядреного дезодоранта, не перекрывшего вонь впитавшегося за время долгой поездки пота.

— Здравствуйте. Не хотите познакомиться? — протяжно произнес дальнобойщик.

Он был как высокий поджаренный поросенок. Одна рука загорела до цвета горького шоколада, а вторая осталась белой. На майке темнело пятнышко, размазанное сухой салфеткой и покрытое катышками. Лысину прикрывала серая, совсем новая, кепка.

— Не хотим, — ответила Тоня холодно, еще более обжигающе, чем отвечала мне. И даже не посмотрела на мужчину.

— Почему вы ездите в одиночестве? На дорогах много всяких мразей, — не унимался дальнобойщик и уже по-хозяйски поставил руку, покрытую мозолями, на наш столик.

— И вы, разумеется, не один из них, — сказала Тоня.

Он усмехнулся. Я сжал стакан сильнее.

— Я такие же сигареты курю, — сказал мужчина, оглядев наш столик. — Могу угостить. У меня лежат. Я, кстати, Игорь.

— Благодарю, но я в вас не нуждаюсь, — отрезала Тоня и посмотрела на дальнобойщика горевшими от спокойного негодования глазами. — У меня есть сигареты и я не одна. Оставьте нас.

— Ух, какая ты говорливая, — хохотнул он. А потом посмотрел на меня так, что я даже голову вжал в плечи. — Это вот с этим обсоском путешествуешь? Да на него прикрикнешь, так он в соплю превратится.

— Вы не очень похожи на мага, — огрызнулась Тоня и отхлебнула энергетик, а дальнобойщик вдруг положил свою мозолистую ладонь совсем рядом с ее, маленькой и бледной.

— Вы девушка одинокая. По вам видно, вот и такая злая. Я тут хорошее местечко знаю неподалеку, повеселишься, расслабишься. Хоть рожа поприятнее будет, — сказал он совершенно бесстыдно, словно в его словах не было ничего оскорбительного.

Тоня ничего не ответила. Я впервые увидел в ее глазах растерянность.

И тут я закипел. Смелость, что была мне ровесницей, но прожила от силы год из восемнадцати, пробудилась. И я прохрипел:

— Отстаньте от девушки. Видите же, что ей неприятна ваша морда.

Дальнобойщик окинул меня придирчивым взглядом и утробно хмыкнул. По спине пробежали мурашки, но я настолько был сосредоточен на мысли о Тоне, что не подал даже вида, что испугался.

— Это ты мне говоришь?! Да ты от первого удара отлетишь к соседней стене, твоей подружке придется тебя отскабливать!

— А попробуйте. Или можете только языком чесать? — выплюнул я, не подумав.

Он засмеялся гортанно и громко. Если бы взгляд мой не был прикован к рукам Тони, которые крутили пачку сигарет в тонких пальцах, то я заметил бы, наверное, как стекла тряслись. Дальнобойщики, стоявшие поодаль и наблюдавшие за этим представлением, тоже рассмеялись. Молчали только кассиры, боявшиеся вмешаться, и Тоня, вдруг утонувшая в собственных мыслях.

— Да если я замахнусь…

— А чем… чем удивить можете, кроме кулаков? Неужели, кроме силы ничего нет? — самоуверенно перебил я и чуть было не шлепнул себя же по лицу за такие слова. Но они вырвались, не успел мозг даже подумать. Видимо, жил во мне все-таки какой-то рыцарь. Пусть совсем крошечный и трусливый.

Тоня посмотрела на меня так, как, я думал, смотреть не умела. Буквально пару секунд она будто бы пыталась найти во мне что-то, растягивая это ничтожное время в бесконечность. Изучала с какой-то надеждой и будто в них даже блеснуло что-то теплое, похожее на одобрение. Хотя, наверное, показалось.

Она глотнула еще энергетика и, прежде чем Игорь успел что-либо сказать, поднялась с места и громко, почти на всю заправку, сказала:

— Пошли, Дим. В этом вольере с приматами нам делать нечего.

Я вскочил спустя мгновение, когда онемевшие от смелости и страха ноги смогли отмереть. Взял ее вещи, даже пустую банку из-под кофе, прижал их к груди и поспешил за Тоней. Игорь обалдел настолько, что даже не пошел за нами. А мы, чуть только покинули кафе, почти бегом добрались до машины, запрыгнули в салон и, будто бы согласовываясь на уровне мысли, заблокировали двери.

Тоня сидела молча. Руки ее подрагивали почти незаметно. Губы что-то безмолвно шептали. А потом, когда она наконец-то завела машину и выехала на трассу, на пару секунд повернулась ко мне и сказала, так тепло, что я чуть не обжегся:

— Спасибо, Дим. Правда, спасибо.

— Да ладно тебе! Я ж ничего не сделал.

— Нет, ты сделал многое. Даже не представляешь, как девушке бывает страшно в такие моменты. Время полной беспомощности. Что ни скажи, а они не воспримут. Только посмеются над жалкой попыткой. Спасибо, что дал им отпор. Меня они не послушали.

— Да же даже не подрался!

— В этом и дело. Ты оказался умнее этих горилл. Слова могут ранить куда больнее сильного удара. Жаль только, что не все люди это понимают… Ты поступил как по-настоящему смелый парень, — сказала она и улыбнулась. И на мгновение мне показалось, что улыбка ее была настоящей.

«А, может, она все-таки человек? Не самый обычный, но все же. Может, все еще будет нормально?» — подумал я вдруг. И успокоился, пусть и ненадолго.