Потерянные надежды

София Эстер (2024)

Когда Адалин Бенито, дочь сицилийского Консильери, приезжает в Нью-Йорк накануне свадьбы своей старшей сестры, она и представить не могла, как изменится её жизнь. Жених сестры, Альдо Амато, дон Нью-Йоркской мафии, воплощение силы и опасности, внезапно становится её мужем после загадочного исчезновения невесты. Их союз становится полем битвы эмоций, тайных желаний и непростительных тайн. Адалин погружается в мир, где нельзя никому доверять, но сердце все чаще тянется к Альдо, который, кажется, знает о ней больше, чем она сама. Но что скрывается за страстным взглядом Альдо? И сможет ли Адалин пережить правду, которая готова разрушить их мир? Любовь и обман, предательство и искупление переплетаются в этой истории о запретной страсти и игре, где ставки выше, чем жизнь.

Глава 11

Адалин

Я бегу, не разбирая дороги, сломя голову, пересекая улицу за улицей. Ноги будто движутся сами, хотя я их почти не чувствую.

Сердце колотится так быстро, что отдается в ушах глухими ударами. Перед глазами мелькают темные фасады домов с облупленными стенами и разбитыми окнами. Улицы безлюдны, но от этого они кажутся еще страшнее.

Я даже не оглядываюсь. Потому что знаю — позади то, от чего я всегда бежала. То, что преследовало меня с самого детства. Страх. Боль. Насилие.

Все то, что годами тлело на задворках моего сознания, вдруг вырвалось наружу, и я увидела это. Я увидела это в его глазах, когда он убивал.

Не просто ярость или злость, это было что-то гораздо хуже. Пустота. В тот момент он был тем, кем я боялась видеть людей, окружавших меня всю жизнь.

Мне остается всего одна улица, чтобы добежать до станции метро. Дальше — утешительная надпись «Marcy Avenue» на линии J.

Уже представляю, как спасаюсь, спускаясь в полумрак в метро и слышу металлический скрежет приближающегося поезда, вижу яркий свет вагонов, который должен вытащить меня из этого ужаса.

Впереди виднеется лестница станции, и мне кажется, что я спасена. Ещё немного, ещё один поворот, и я буду далеко отсюда.

Но едва я выхожу на перекрёсток улиц Мертл и Бродвей, как тишину разрывает скрежет шин. Несколько чёрных внедорожников резко тормозят передо мной, их массивные кузова отбрасывают длинные тени.

Я останавливаюсь как вкопанная, сердце словно перестаёт биться. Двери одного из автомобилей распахиваются, и из него выходит Альдо.

Его силуэт в свете фар кажется огромным и неумолимым, но когда он поднимает голову, я вижу его лицо, и что-то внутри меня ломается.

Он выглядит… сломанным.

Его взгляд — это смесь боли и отчаяния, как будто он только что потерял всё, что имело для него значение. И эта боль, хоть и направлена не на меня, обрушивается на меня тяжестью, от которой ноги подкашиваются.

Руки Альдо слегка дрожат, но он крепко сжимает кулаки, будто пытается взять себя в руки. Его шаги быстрые, решительные, но взгляд выдаёт растерянность.

— Нет, — вырывается из меня шёпот, полный паники.

Ноги подкашиваются, и я отступаю назад. Кажется, воздух застыл вокруг меня, он такой густой, что дышать невозможно.

Он двигается быстро, решительно, его силуэт становится всё ближе.

Горло сдавливает, в груди всё сжимается, а слёзы бегут по щекам, мешая видеть. Я пятюсь, не осознавая, куда иду, лишь бы дальше от него, от всего, что я видела.

Но он уже передо мной.

— Пусти меня! — кричу я, когда его руки хватают меня.

Барабаню по его плечам кулаками, рыдаю, но это ничего не меняет. Он держит меня, как куклу, с лёгкостью поднимает и перекидывает через плечо.

Я чувствую тепло его тела, твёрдость мышц под ладонями, но в этом нет ничего утешительного. Только страх.

— Пусти! Я сказала, пусти! — продолжаю выкрикивать, хотя голос срывается.

Он молчит. Его дыхание ровное, только иногда прерывается, словно он сдерживает что-то.

Альдо несёт меня к машине. Открывает дверь, усаживает на заднее сиденье, а сам садится рядом.

Я отворачиваюсь, всё ещё всхлипывая, но он хватает меня за плечи, притягивает меня к себе. Он обнимает крепче, будто боится, что я вырвусь и исчезну. Его дыхание тяжелое, но спокойное, словно он старается удержать эмоции.

— Всё будет хорошо, Адалин. Прости, — его голос низкий, почти умоляющий.

Я только сильнее зарываюсь лицом в его грудь, не понимая, что происходит. Я слышу глухие удары его сердца — они такие спокойные и такие чужие.

— Я больше никогда не позволю тебе это увидеть, — шепчет он снова, его голос дрожит. — Никогда. Я не должен был привозить тебя туда.

— Альдо, — выдавливаю я, даже не зная, что сказать. Мой голос звучит так слабо, что я едва слышу его сама.

— Ты не должна была видеть этого, слышишь? — его пальцы чуть сильнее сжимают мои плечи. — Я… я не хотел. Я всё испортил.

— Альдо… — начинаю я снова, но он прерывает, покачав головой.

— Замолчи, Адалин. Просто… замолчи. — Его голос срывается, и он сжимает челюсти, отводя взгляд. — Ты не понимаешь, сколько всего я натворил. Я… ты не заслуживаешь этого.

Я не понимаю, о чем он говорит, но хочу поверить ему.

Хочу, чтобы это всё оказалось дурным сном, чтобы я могла проснуться в своей кровати, под мягким пледом, где нет крови, криков и боли.

Но вместо этого я вижу его окровавленную рубашку, и свою одежду, которая испачкана ею.

Он смотрит на меня, ожидая реакции, а когда не получает ее, то просто выходит из машины, хлопнув дверью. Через несколько секунд он пересаживается на переднее сиденье.

Мы едем молча. Я сижу, прижавшись к двери, боясь смотреть на него, но краем глаза замечаю его взгляд в зеркале заднего вида. Это не тот Альдо, которого я видела час назад.

В его глазах нет ярости, лишь холодная, пронзительная боль.

Помню, как тело начало слабеть, а глаза закрываться сами. Только через некоторое время сквозь сон я стала ощущать, как меня несут.

Теплые, сильные руки держат меня, словно я могу рассыпаться. Альдо шепчет мне что-то на ухо, но я едва разбираю его слова. Все, что я ощущаю — запах крови, пропитавший мою одежду, и тепло его тела.

Когда я открываю глаза, в тусклом свете кухни вижу бабушку. Ее лицо бледное, а взгляд тревожный.

Я пытаюсь вымолвить хоть слово, но вместо этого меня накрывает волной паники. Дыхание сбивается, ком в горле растёт, и мне кажется, что стены вокруг начинают давить.

Всё перед глазами расплывается, и я чувствую, как тело начинает мелко трясти.

— Бабуля… — шепчу я, но мой голос тонет в рыданиях.

Слёзы текут, размывая картину перед глазами, а внутри всё сжимается от страха, от того, что я снова вижу кровь, слышу крики.

Бабушка подбегает ко мне, её руки крепко обнимают меня, прижимают к себе.

— Адалин, детка, всё хорошо, — шепчет она, проводя ладонью по моим волосам, но её голос дрожит.

— Что с ней? — раздаётся резкий голос Альдо. Он стоит чуть в стороне, но его взгляд полный беспокойства. Он проходит несколько шагов ближе, явно пытаясь сдержаться, чтобы не хватать меня за руки. — Она… это нормально? Такое бывает?

— Паническая атака, — мягко отвечает бабушка, но её лицо всё равно выдаёт тревогу. — Ей нужно успокоиться. Это шок.

Альдо сжимает кулаки, явно борясь с чем-то внутри. Он трёт лицо, шумно выдыхает и поворачивается к бабушке, его голос становится тише, хриплее:

— Я…я всё испортил. Чёрт, я не должен был… Я… — он запинается, словно сам не может подобрать слов. — Что мне делать?

— Спокойно, Альдо, дай мне позаботиться о ней, — строго бросает бабушка, не отрываясь от меня.

Он только молчит, не зная, куда деть руки, и беспомощно смотрит, как я продолжаю дрожать.

Его плечи опускаются, а во взгляде читается почти физическая боль.

— Я всё испортил, — тихо повторяет он, почти для самого себя. — Я не хотел этого…

Бабушка, обнимая меня, оборачивается к нему, а её голос смягчается:

— Альдо, нет. Не говори так.

Я слышу их обрывки разговора, но они звучат как далёкое эхо.

Паника всё ещё держит меня в своих цепких когтях, но я начинаю чувствовать тепло бабушкиной руки на спине и слышать её успокаивающее «всё хорошо, кнопка, всё хорошо».

— Она дрожала… в машине. Рыдала. Я видел её глаза, — он останавливается, голос срывается, и он тихо добавляет: — Я никогда не должен был ей это показывать.

Бабушка кладёт руку ему на плечо, и её голос смягчается:

— Всё будет хорошо. Это просто шок. Сейчас она должна почувствовать, что в безопасности.

Он кивает, но его взгляд упирается в меня, сидящую на стуле, всё ещё трясущуюся.

Его лицо искажено сожалением, а в глазах читается что-то почти невыносимое.

— Прости, — шепчет он, глядя прямо на меня, но я не могу ответить. Мой голос пропал где-то между рыданиями и бессильной дрожью.

— Иди, Альдо, дай мне позаботиться о ней, — говорит бабушка мягко, но настойчиво.

Альдо медлит, будто не хочет уходить, но затем шепчет:

— Если с ней что-то случится… это будет на мне. — Его слова звучат так, будто он сам себя приговаривает.

Бабушка не отвечает, только молча подводит меня к ванной. Она ведёт меня туда, снимает с меня пропитанную кровью одежду.

Её движения аккуратные, как будто я фарфоровая кукла, которая вот-вот треснет.

— Ты сильная, Адалин. Просто дай себе время, — шепчет она, помогая мне залезть в тёплую воду.

Я закрываю глаза, но перед ними снова всплывают те события. Тепло воды должно успокаивать, но внутри меня всё ещё дрожь.

Когда я заканчиваю, бабушка протягивает мне чистую пижаму, молча помогает одеться и ведёт меня в комнату. Она укладывает меня в кровать, садится рядом и проводит рукой по моим волосам.

— Я люблю тебя, кнопка. Засыпай, — её голос мягкий, но наполненный болью.

— Спасибо, — выдыхаю я, едва слышно.

На пороге комнаты стоит Альдо. Его взгляд направлен на меня, и в нём столько сожаления, что я едва могу на него смотреть.

Бабушка бросает на него строгий взгляд, но затем мягко приобнимает его за плечо и шепчет:

— Всё в порядке, Альдо. Это шок. Она справится. И ты тоже.

Я не могу понять, почему они так разговаривают, будто лучшие друзья. Бабушка — с её привычкой держаться подальше от всего опасного, от всего, что связано с Синдикатом. А он… Альдо.

Пытаюсь сложить пазл, но у меня просто нет сил.

Бабуля мягко, почти незаметно, кладёт руку ему на плечо. Её спокойствие странным образом отражается на нём. Альдо не отстраняется.

Его лицо не меняется. Он смотрит на меня, словно не верит её словам, словно сам не может простить себя.

Они переговариваются тихо, слишком тихо для моего уха, и единственное, что я чувствую — как проваливаюсь в сон.