Воспоминания из неволи

Tem Noor (2024)

Жизнь главного героя, выходца из Казахстана, переворачивается, когда его арестовывают в Сан-Франциско по ордеру Интерпола за махинации, причинившие многомиллионный ущерб. Он оказывается в иммиграционной тюрьме США, а затем его отправляют на родину, где его ждёт жестокая реальность: изоляторы и исправительная колония. Герой сталкивается с криминальными группировками, унижениями и суровыми порядками, но сохраняет свои принципы и внутреннюю стойкость. Это история о человеке, который, несмотря на испытания, сумел сохранить своё достоинство и остаться верным себе в условиях, где каждый день — борьба за выживание.

Глава 31

— Вот оно что! Кто к нам подвалил, а? — ехидно усмехнулся один из сокамерников, прищурившись. — Так ты непростой парень, деньги есть, значит! По тюрьме слух ходит, что тебя с Америки привезли, да? — он улыбнулся, извлекая из-под койки разрезанную пластиковую бутылку и опуская её в наполненную водой ёмкость. В его руках мелькнул маленький пакетик с зелёным порошком. Насыпав немного на металлическую насадку, он поджёг содержимое, и бутылка вскоре наполнилась густым серым дымом. Вдох, пауза, долгий, тягучий выдох.

— На, затянись! — протянул он мне бутылку с дымом. — Давай, не ломайся! Мы тут все свои! А то сидишь напряжённый, молчишь как мошенник, будто не с нами!

Отказ не понравился ему. Его слащавая улыбка исчезла, и лицо сменилось выражением злобы, как будто я оскорбил его. Но он быстро переключился на своё занятие. Через несколько минут все они уже впали в состояние эйфории — глаза покраснели, речь замедлилась, и в их медлительных движениях появилась какая-то неестественная расслабленность. Дым плотно наполнил помещение, отчего у меня закружилась голова, и, не долго думая, я поднялся на свою койку и погрузился в тяжёлый, беспробудный сон.

Ночь пролетела словно миг — казалось, едва я закрыл глаза, как они снова открылись. Проснулся я ближе к полудню, к собственному удивлению, чувствуя себя бодрым и свежим. Но осознание того, где я нахожусь, и стойкий запах марихуаны, наполнивший камеру, быстро испарили все признаки хорошего настроения.

Поднявшись, я огляделся. Камера была тихой, лишь слышались храп и редкие стоны. Двое из моих сокамерников уже начали новый день с очередной порции марихуаны, хотя оба выглядели крайне измученными. Остальные всё ещё спали, и, судя по всему, кроме меня, никто из них не сомкнул глаз прошлой ночью.

Сегодня они уже не пытались казаться гостеприимными весельчаками. Обстановка в камере становилась всё более гнетущей. Сказать, что мне здесь было некомфортно — значит не сказать ничего. Шестое чувство подсказывало, что меня перевели сюда не просто так. В изоляторе временного содержания меня предупреждали: если сокамерники почувствуют, что у меня есть деньги, то могут пойти на многое, чтобы заполучить их.

Ближе к вечеру, когда за окном уже сгустилась тьма, камера наполнилась удушливым дымом — все курили сигареты, по очереди затягиваясь ещё и дымом из бутылки. Голова кружилась, а в желудке нарастало чувство тошноты. Их громкий смех, грубые шуточки и общее настроение усиливали моё раздражение. Казалось, что всё вокруг дразнит меня, испытывая на прочность. Я держался, понимая, что любая слабость здесь может стать фатальной.

— Чего такой напряжённый? Расслабься, но не сильно! — смеялись они. — Ты же в тюрьме, а не на курорте!

От одной мысли о том, что мне придётся провести в этой камере как минимум несколько месяцев, по телу проходила дрожь. На душе было тяжело, словно «кошки скребли», но я пытался воспринимать это как испытание. Справлюсь — куда денусь?

Под вечер, когда в камере царило наркотическое оцепенение, толстяк, тот самый, что украл у меня деньги, подошёл к моей койке. На его лице играла хитрая усмешка, и, находясь в хорошем расположении духа, он предложил:

— Братишка, иди сюда, пообщаемся! — его голос звучал почти по-дружески. Когда я сел напротив него, он наклонился ближе и заговорщицки понизил голос, как будто боялся, что остальные могут подслушать.

— Меня Русом звать, но все кличут Аркадагом! — толстяк хрипло засмеялся, едва переводя дыхание. — Ты не обессудь, что я тогда у тебя деньги вытащил — сам понимаешь, я, что на воле, что на зоне, вор, бродяга! Ты это со временем поймёшь. Это для тебя новый мир, всё ещё впереди. В тюрьме и в лагерях одному трудно, здесь не обойтись без братвы. А ты маску нацепил, закрылся от всех. Откройся, брат! С нами будет легче. Мы тебя поддержим, не переживай! Тут, главное, уважение человеческое, ну и пару-тройку тысяч долларов на «общак» закинешь, тебе ж это мелочи!

Его слова прозвучали слащаво. Попытавшись объяснить, что он, видимо, не совсем правильно понял моё положение, я не успел закончить — он прервал меня с ухмылкой:

— Ну смотри, доиграешься… Сам ко мне потом прибежишь! — его глаза зловеще сверкнули, и он кивнул в сторону сокамерника, который до этого молча сидел за столом.

Тот вдруг резко повернулся к «кормушке» — небольшому окошку в двери — и закричал:

— Постовой, подтянись сюда! — его голос эхом разлетелся по коридору.

Железная дверь заскрипела, и в камеру вошёл надзиратель. Он бросил быстрый взгляд на присутствующих и поморщился от густого дыма.

— Имейте совесть, хоть проветривайте немного! — огрызнулся он, а потом, неожиданно, крикнул мою фамилию. — Собирай вещи! На выход!

Моё удивление было сильным, но я не торопился радоваться. После разговора с толстяком я знал, что ничего хорошего ждать не стоит. Сердце тревожно забилось, а тело ослабело то ли от голода, то ли от дыма и нервного напряжения. Но медлить не было смысла: быстро собрав свои вещи, я поспешил за надзирателем, словно спасаясь от чего-то.

В голове мелькала робкая надежда — а вдруг меня вернут в прежнюю камеру? Однако радость была недолгой. Мы прошли всего пару метров, и меня тут же заперли в соседней камере, где по-прежнему были слышны голоса моих бывших сокамерников.