Неточные совпадения
Ванька пошел, но и книгу захватил с собою. Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из комнат во флигель длинным и темным двором. В избу
к Симонову он
вошел, по обыкновению, с сердитым и недовольным лицом.
У дверей Ванька встал наконец на ноги и, что-то пробурчав себе под нос, почти головой отворил дверь и вышел. Через несколько минут после того он
вошел, с всклоченной головой и с измятым лицом,
к Павлу.
— Я
к вам постояльца привел, — продолжал Неведомов,
входя с Павлом в номер хозяйки, который оказался очень пространной комнатой. Часть этой комнаты занимал длинный обеденный стол, с которого не снята еще была белая скатерть, усыпанная хлебными крошками, а другую часть отгораживали ширмы из красного дерева, за которыми Каролина Карловна, должно быть, и лежала в постели.
Неведомов встал, вышел в коридор и послал человека
к Салову. Через несколько времени, в комнату
вошел — небольшого роста, но чрезвычайно, должно быть, юрковатый студент в очках и с несколько птичьей и как бы проникающей вас физиономией, — это был Салов. Неведомов сейчас же познакомил с ним Вихрова.
— Да, и тут замечательно то, что, по собранным справкам, она ему надавала до полфунта мышьяку, а при анатомировании нашли самый вздор, который мог
к нему
войти в кровь при вдыхании, как железозаводчику.
Вошли и видим: в общей зале один господин, без верхнего платья, танцует с девицами, сам пьет и их поит шампанским, потом бросился и
к нам на шею: «Ах, очень рад!..
Когда Павел приехал
к становой квартире (она была всего в верстах в двух от села) и
вошел в небольшие сенцы, то увидел сидящего тут человека с обезображенным и совершенно испитым лицом, с кандалами на ногах; одною рукой он держался за ногу, которую вряд ли не до кости истерло кандалою.
Войдя в комнаты, Павел увидел, кроме хозяйки, еще одну даму, или, лучше сказать, девицу, стоявшую
к нему спиной: она была довольно стройна, причесана по-модному и, видимо, одета не в деревенского покроя платье.
— Нет-с, это — не та мысль; тут мысль побольше и поглубже: тут блудница приведена на суд, но только не
к Христу, а
к фарисею,
к аристократишке; тот, разумеется, и задушил ее. Припомните надпись из Дантова «Ада», которую мальчишка, сынишка Лукреции, написал: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate» [«Оставь надежду навсегда каждый, кто сюда
входит» (итал.).]. Она прекрасно характеризует этот мирок нравственных палачей и душителей.
К почтенной хозяйке все почти ее постояльцы без всякой церемонии
входили днем и ночью. Павел прямо подошел
к ее постели и стал будить ее.
— Там какой-то шатающийся монах зашел, — сказала она,
войдя к Павлу.
— Это
входят в церковь разные господа, — начал Петин и сначала представил, как
входит молодой офицер, подходит
к самым местным иконам и перед каждой из них перекрестится, поклонится и сделает ножкой, как будто бы расшаркивается перед ротным командиром. Потом у него
вошел ломаный франт, ломался-ломался, смотрел в церкви в лорнет… И, наконец,
входит молодой чиновник во фраке; он молится очень прилично, ничего особенного из себя не делает и только все что-то слегка дотрагивается до груди, близ галстука.
Но Неведомов шел молча, видимо, занятый своими собственными мыслями. Взобравшись на гору, он
вошел в ворота монастыря и, обратившись
к шедшему за ним Вихрову, проговорил...
Кирьян
вошел. Это уж был теперь совсем седой старик. Он подошел прямо
к руке барина, и, как тот ни сопротивлялся, Кирьян притянул
к себе руку его и поцеловал ее.
Неведомов не заставил себя долго дожидаться: на другой же день после отправки за ним экипажа он
входил уже в спальную
к Павлу, когда тот только что еще проснулся.
Часу в двенадцатом обыкновенно бывшая ключница генеральши, очень чопорная и в чепце старушка, готовила ему кофе, а молодая горничная, весьма миловидная из себя девушка, в чистеньком и с перетянутой талией холстинковом платье, на маленьком подносе несла ему этот кофе; и когда
входила к барину, то модно и слегка кланялась ему: вся прислуга у Александры Григорьевны была преловкая и превыдержанная.
Клеопатра Петровна до безумия обрадовалась письму Вихрова. Она, со слезами на глазах,
вошла в гостиную, где сидела m-lle Прыхина, бросилась
к ней и начала ее обнимать.
— Я
к нему тогда
вошла, — начала m-lle Прыхина, очень довольная, кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, — и прямо ему говорю: «Петр Ермолаевич, что, вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за что, почему, как?» — просто
к горлу
к нему приступила. Ну, ему, как видно, знаете, все уже в жизни надоело. «Эх, говорит, давайте перо, я вам подпишу!». Батюшка-священник уже заранее написал завещание; принесли ему, он и подмахнул все состояние Клеопаше.
Юлию в самом деле, должно быть, заинтересовал Вихров; по крайней мере, через несколько дней она
вошла в кабинет
к отцу, который совсем уже был старик, и села невдалеке от него, заметно приготовляясь
к серьезному с ним разговору.
«Просите сюда!»
Входит батюшка в кабинет
к барину…
«Батюшка, — говорит попадья, — и свечки-то у покойника не горит; позволено ли по требнику свечи-то ставить перед нечаянно умершим?» — «А для че, говорит, не позволено?» — «Ну, так, — говорит попадья, — я пойду поставлю перед ним…» — «Поди, поставь!» И только-что матушка-попадья
вошла в горенку, где стоял гроб, так и заголосила, так что священник испужался даже, бежит
к ней, видит, — она стоит, расставя руки…
Когда после ужина стали расходиться, Вихров, по обыкновению,
вошел в отводимый ему всегда кабинет и,
к удивлению своему, увидел, что там же постлано было и доктору.
Вскоре после того, в один из своих приездов, Живин
вошел к Вихрову с некоторым одушевлением.
Монах кивнул ему в знак согласия головою и быстрыми шагами пошел
к монастырю, — и когда путники наши
вошли в монастырскую ограду, он уже ожидал их на каменном крыльце храма.
— Не знаю! — прошептала Груша и, вырвавшись у него из объятий, убежала. Перед самым отъездом Вихрова она, впрочем, еще раз
вошла в кабинет
к нему.
— Ничего, смей! — говорил Вихров и хотел было опять привлечь ее
к себе, но в это время
вошел Иван.
Генерал, впрочем, совершенно уже привык
к нервному состоянию своей супруги, которое в ней, особенно в последнее время, очень часто стало проявляться. В одно утро, наконец, когда Мари сидела с своей семьей за завтраком и, по обыкновению, ничего не ела, вдруг раздался звонок; она по какому-то предчувствию вздрогнула немного. Вслед за тем лакей ей доложил, что приехал Вихров, и герой мой с веселым и сияющим лицом
вошел в столовую.
От Абреева Вихров прямо проехал в департамент
к Плавину; положение его казалось ему унизительным, горьким и несносным. Довольно несмелою ногою
вошел он на небольшую лесенку министерства и, как водится, сейчас же был спрошен солдатом...
Подходя
к своей гостинице, он еще издали заметил какую-то весьма подозрительной наружности, стоящую около подъезда, тележку парой, а потом, когда он
вошел в свой номер, то увидал там стоящего жандарма с сумкой через плечо. Сомненья его сейчас же все разрешились.
Вихров велел его просить
к себе.
Вошел чиновник в вицмундире с зеленым воротником, в самом деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла за ним и делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
Стряпчий взял у него бумагу и ушел. Вихров остальной день провел в тоске, проклиная и свою службу, и свою жизнь, и самого себя. Часов в одиннадцать у него в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, — это пришли
к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась.
Войдя к барину с встревоженным лицом, она сказала...
— Выпьемте, а то обидится, — шепнул Миротворский Вихрову. Тот согласился.
Вошли уже собственно в избу
к Ивану Кононову; оказалось, что это была почти комната, какие обыкновенно бывают у небогатых мещан; но что приятно удивило Вихрова, так это то, что в ней очень было все опрятно: чистая стояла в стороне постель, чистая скатерть положена была на столе, пол и подоконники были чисто вымыты, самовар не позеленелый, чашки не загрязненные.
— Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он,
входя к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее и величайшее дело. Следователь важнее попа для народа: уполномоченный правом государства, он
входит в дом
к человеку, делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает что такое!
Едва только герой мой кончил это письмо, как
к нему
вошла Груша, единственная его докладчица, и сказала ему, что его просят наверх
к Виссариону Ардальонычу.
Он прямо подъехал
к дому убийцы,
вошел и велел позвать
к себе всех домашних.
Адъютант был преданнейшее существо губернатору, — и хоть тот вовсе не посвящал его ни в какие тайны свои, он, однако, по какому-то чутью угадывал,
к кому начальник губернии расположен был и
к кому — нет. Когда, на этот раз, Вихров
вошел в приемную, адъютант сейчас же по его физиономии прочел, что начальник губернии не был
к нему расположен, а потому он и не спешил об нем докладывать.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал
к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но,
войдя к Виссариону в гостиную, он был неприятно удивлен: там на целом ряде кресел сидели прокурор, губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а перед ними стоял какой-то господин в черном фраке и держал в руках карты.
— Ах, посмотрите, у меня тоже
вошло кольцо в кольцо, — воскликнула m-me Пиколова радостно-детским голосом, державшая в руках два кольца и все старавшаяся соединить их; фокусник только что подошел
к ней, как она и сделала это.
«Милый друг мой! Понять не могу, что такое; губернатор прислал на тебя какой-то донос, копию с которого прислал мне Плавин и которую я посылаю
к тебе. Об отпуске, значит, тебе и думать нечего. Добрый Абреев нарочно ездил объясняться с министром, но тот ему сказал, что он в распоряжения губернаторов со своими подчиненными не
входит. Если мужа ушлют в Южную армию, я не поеду с ним, а поеду в имение и заеду в наш город повидаться с тобой».
В комнату
к нему, в самом деле,
входил полицеймейстер.
Груша ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон
вошла старая-престарая старушка, с сморщенным лицом и с слезливыми глазами. Как водится, она сейчас же подошла
к барину и взяла было его за руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич, с полгода перед тем только умер в Москве.
— Где он, друг мой любезный? — говорил он,
входя почему-то с необыкновенною живостью; затем крепко обнял и поцеловал Вихрова, который при этом почувствовал, что
к нему на щеку упала как бы слеза из глаз Живина.
Войдя за Живиным, Вихров прямо подошел
к невесте.
В половине обедни в церковь
вошел Кергель. Он не был на этот раз такой растерянный; напротив, взор у него горел радостью, хотя, сообразно печальной церемонии, он и старался иметь печальный вид. Он сначала очень усердно помолился перед гробом и потом, заметив Вихрова, видимо, не удержался и подошел
к нему.
Катишь между тем, как кошка, хитрой и лукавой походкой
вошла в кабинет
к Вихрову. Он, при ее входе, приподнял несколько свою опущенную голову.
— Повинуюсь вам, хоть и с неудовольствием! — сказала, наконец, она, принимая деньги, и затем поцеловала Вихрова в губы, перекрестила его и,
войдя снова
к Мари, попросила еще раз не оставлять больного; простилась потом с горничными девушками и при этом раздала им по крайней мере рублей двадцать.
В один из предпоследних дней отъезда Мари,
к ней в комнату
вошла с каким-то особенно таинственным видом ее горничная.
Вихров, по наружности, слушал эти похвалы довольно равнодушно, но, в самом деле, они очень ему льстили, и он
вошел в довольно подробный разговор с молодыми людьми, из которого узнал, что оба они были сами сочинители; штатский писал статьи из политической экономии, а военный — очерки последней турецкой войны, в которой он участвовал; по некоторым мыслям и по некоторым выражениям молодых людей, Вихров уже не сомневался, что оба они были самые невинные писатели; Мари между тем обратилась
к мужу.
— Господа, хотите играть в карты? — отнеслась Мари
к двум пожилым генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало
вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.