Неточные совпадения
— Не для себя, полковник, не для себя, а это нужно для счастья вашего сына!.. — воскликнула Александра Григорьевна. — Я для себя шагу в жизни
моей не
сделала, который бы трогал
мое самолюбие; но для сына
моего, — продолжала она с смирением в голосе, — если нужно будет поклониться, поклонюсь и я!.. И поклонюсь низенько!
— Прощай,
мой ангел! — обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и
сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
Все эти толкованья сильно запали в молодую душу
моего героя, и одно только врожденное чувство приличия останавливало его, что он не
делал с начальством сцен и ограничивался в отношении его глухою и затаенною ненавистью.
— Все мы, и я и господа чиновники, — продолжал между тем Постен, — стали ему говорить, что нельзя же это, наконец, и что он хоть и муж, но будет отвечать по закону… Он, вероятно, чтобы замять это как-нибудь, предложил Клеопатре Петровне вексель, но вскоре же затем, с новыми угрозами, стал требовать его назад… Что же оставалось с подобным человеком
делать, кроме того, что я предложил ей
мой экипаж и лошадей, чтобы она ехала сюда.
— Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то
моим себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье
делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.
— О, поди-ка — с каким гонором, сбрех только: на Кавказе-то начальник края прислал ему эту, знаешь, книгу дневную, чтобы записывать в нее, что
делал и чем занимался. Он и пишет в ней: сегодня занимался размышлением о выгодах
моего любезного отечества, завтра там — отдыхал от сих мыслей, — таким шутовским манером всю книгу и исписал!.. Ему дали генерал-майора и в отставку прогнали.
— Непременно! — отвечал Павел. — Но только как досадно: вакации
мои кончаются, и мне надо будет ехать в Москву — когда же мне это
сделать?
—
Сделайте милость! — сказал Павел, смотря с удовольствием на ее черные глаза, которые так и горели к нему страстью. — Только зачем, друг
мой, все эти мучения, вся эта ревность, для которой нет никакого повода? — сказал он, когда они ехали домой.
— Эх, mon cher, мало ли в какой форме придется в жизни
сделать заем… Я раз, честью
моей заверяю, заем
делал во французском магазине — перчатками… Возьму в долг пару перчаток за полтора рубля серебром, а за целковый их продаю; тем целый месяц и жил, уверяю вас!
— Ужасный, — повторила Фатеева. — Когда мы с ним переехали в Петербург, он стал требовать, чтобы я вексель этот представила на мужа — и на эти деньги стала бы, разумеется, содержать себя; но я никак не хотела этого
сделать, потому что вышла бы такая огласка… Тогда он перестал меня кормить, комнаты
моей не топил.
— Вот как! — произнес Павел и
сделал легкую гримасу. — Приятели
мои: Марьеновский, Неведомов, Петин и Замин, — прибавил он, непременно ожидая, что Плавин будет сильно удивлен подрясником Неведомова и широкими штанами Петина; но тот со всеми с ними очень вежливо поклонился, и на лице его ничего не выразилось.
— Что делать-то, Вихров?.. Бедные на мне не женятся, потому что я сама бедна. Главное, вот что — вы ведь знаете
мою историю. Каролина говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам
моим увидит, что я замужем не была; а потому я и сказала, чтобы сваха рассказала ему все: зачем же его обманывать!
— Научите вы меня, как мне все
мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас думал отпустить, но Макар Григорьев вот не советует… Что же мне
делать после того?
— Разбогател я, господин
мой милый, смелостью своей: вот этак тоже собакой-то бегаючи по Москве, прослышал, что князь один на Никитской два дома строил; я к нему прямо, на дворе его словил, и через камердинера не хотел об себе доклад
делать.
— Происходило то… — отвечала ему Фатеева, — когда Катя написала ко мне в Москву, разные приближенные госпожи, боясь
моего возвращения, так успели его восстановить против меня, что, когда я приехала и вошла к нему, он не глядит на меня, не отвечает на
мои слова, — каково мне было это вынести и
сделать вид, что как будто бы я не замечаю ничего этого.
— Но, однако, я пересилила себя, — продолжала она, — села около него и начала ему говорить прямо, что он
сделал против меня и почему такою я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки до самой смерти не доверял мне ни в чем, ни одного лекарства не хотел принять из
моих рук.
— Ах, боже
мой, зачем
делала?.. Так, разговор был; надобно же о чем-нибудь говорить.
— Так втюрился, — продолжал Добров, — что мать-то испугалась, чтоб и не женился; ну, а ведь хитрая, лукавая, проницательная старуха:
сделала вид, что как будто бы ей ничего, позволила этой девушке в горницах даже жить, а потом, как он стал сбираться в Питер, — он так ладил, чтоб и в Питер ее взять с собой, — она сейчас ему и говорит: «Друг
мой, это нехорошо!
— Ах, боже
мой! Я оправдываю! — воскликнула та. —
Сделайте милость, когда я заметила эти ее отношения к доктору, я первая ее спросила, что такое это значит, и так же, как вам теперь говорю, я ей говорила, что это подло, и она мне образ сняла и клялась, что вот для чего, говорит, я это
делаю!
— Нет; во-первых, меня успокаивает сознание
моего собственного превосходства; во-вторых, я служу потому только, что все служат. Что же в России
делать, кроме службы! И я остаюсь в этом звании, пока не потребуют от меня чего-нибудь противного
моей совести; но заставь меня хоть раз что-нибудь
сделать, я сейчас же выхожу в отставку. (Картавленья нисколько уже было не слыхать в произношении полковника.)
— Потом-с, — продолжал Абреев, — я, конечно, подыму все
мои маленькие ресурсы, чтобы узнать, в чем тут дело, но я существо весьма не всемогущее, может быть, мне и не удастся всего для вас
сделать, что можно бы, а потому, нет ли у вас еще кого-нибудь знакомых, которых вы тоже поднимете в поход за себя?
— Здравствуйте, Вихров! — говорил он, привставая и осматривая Вихрова с головы до ног: щеголеватая и несколько артистическая наружность
моего героя, кажется, понравилась Плавину. — Что вы, деревенский житель, проприетер [Проприетер — собственник, владелец (франц.).], богач? — говорил он, пододвигая стул Вихрову, сам садясь и прося и его то же
сделать.
— Но, по
моей неблагонамеренности, мне, конечно, ничего не доверят
делать!
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат
мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые
делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни с губернаторами, ни с другими министерствами не намерены.
— Ах, боже
мой! Как это возможно! — воскликнул Кононов. —
Сделайте милость, слезно вас прошу о том, не говорите!
— То-то она с таким восторгом расписалась об нем, заклинает меня подружиться с ним и говорит, что «дружба с ним возвысит
мой материальный взгляд!» Как и чем это он
сделает и для чего это мне нужно — неизвестно.
Иларион Захаревский, впрочем, с удовольствием обещался приехать на чтение; Виссарион тоже пожелал послушать и на этот вечер нарочно даже остался дома. Здесь я считаю не лишним извиниться перед читателями, что по три и по четыре раза описываю театры и чтения, производимые
моим героем. Но что
делать?.. Очень уж в этом сущность его выражалась: как только жизнь хоть немного открывала ему клапан в эту сторону, так он и кидался туда.
— Не по закону, а из жалости молю вас это
сделать!.. Взгляните на
мою жену, она не перенесет вашей строгости! — говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене.
Герой
мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это
сделать, а также и то, что для человека, задавшего себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
— Я, конечно, с своей стороны
сделаю все, — продолжал Захаревский, — напишу министру и объясню всю интригу; пусть там меня переводят куда хотят, но терпения
моего больше недостает переносить все это!
Генерал
мой сперва от этого немножко поморщился; но я ему втолковала, что это он
сделает истинно доброе дело.
Вихров слышал, как они целовались и как Алена Сергеевна упрашивала: «
Сделайте милость, посетите
мою вдовью келью!» — «Непременно буду-с!» — отвечал ей на это молодой голос Груни.
— А, в таком случае мы должны
сделать некоторое особое распоряжение. Я тебя,
мой друг, поручу одному старику, который тебе все это устроит. Потрудитесь послать ко мне Симонова! — прибавил Вихров, обращаясь к Катишь.
— Господи боже
мой, — как тебе не грех и
делать мне подобный вопрос? Если бы я кого-нибудь любила, я бы его и любила! — отвечала Мари несколько даже обиженным голосом.
— Что он других-то становых терпит? Разве они лучше мужа-то
моего? Попроси,
сделай милость, душенька!
— Да, — продолжал Абреев, — но я вынужден был это
сделать: он до того в делах
моих зафантазировался, что я сам мог из-за него подпасть серьезной ответственности, а потому я позвал его к себе и говорю: «Николай Васильич, мы на стольких пунктах расходимся в наших убеждениях, что я решительно нахожу невозможным продолжать нашу совместную службу!» — «И я, говорит, тоже!» — «Но, — я говорю, — так как я сдвинул вас из Петербурга, с вашего пепелища, где бы вы, вероятно, в это время нашли более приличное вашим способностям занятие, а потому позвольте вам окупить ваш обратный путь в Петербург и предложить вам получать лично от меня то содержание, которое получали вы на службе, до тех пор, пока вы не найдете себе нового места!» Он поблагодарил меня за это, взял жалованье за два года даже вперед и уехал…