Неточные совпадения
— Не смею входить в ваши расчеты, —
начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на
деле: если вы действительно не в состоянии будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
Ванька молчал.
Дело в том, что он имел довольно хороший слух, так что некоторые песни с голосу играл на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он
начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего не мог ни припомнить, ни сообразить.
Публика
начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый
день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— А вот, кстати, —
начал Павел, — мне давно вас хотелось опросить: скажите, что значил, в первый
день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том, что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама вам что-то такое говорила в саду, что если случится это — хорошо, а не случится — тоже хорошо.
— Завтрашний день-с, —
начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
— Тут все
дело в ревности, —
начал Постен с прежней улыбкой и, по-видимому, стараясь придать всему разговору несколько легкий оттенок. — Когда Клеопатра Петровна переехала в деревню, я тоже в это время был в своем имении и, разумеется, как сосед, бывал у нее; она так была больна, так скучала…
— Да, он всегда желал этого, — произнес, почти с удивлением, Постен. — Но потом-с!.. —
начал он рассказывать каким-то чересчур уж пунктуальным тоном. — Когда сам господин Фатеев приехал в деревню и когда все мы — я, он, Клеопатра Петровна — по его же
делу отправились в уездный город, он там, в присутствии нескольких господ чиновников, бывши, по обыкновению, в своем послеобеденном подшефе, бросается на Клеопатру Петровну с ножом.
— Бывать я у вас должен, —
начал Павел неторопливо, — этого требует приличие, но я просил бы вас сказать мне, в какой именно
день вы решительно не бываете дома, чтобы в этот именно
день мне и бывать у вас?
— А у нас в Казани, —
начал своим тоненьким голосом Петин, — на духов
день крестный ход: народу собралось тысяч десять; были и квартальные и вздумали было унимать народ: «Тише, господа, тише!» Народ-то и
начал их выпирать из себя: так они у них, в треуголках и со шпагами-то, и выскакивают вверх! — И Петин еще более вытянулся в свой рост, и своею фигурой произвел совершенно впечатление квартального, которого толпа выпихивает из себя вверх. Все невольно рассмеялись.
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять — совершенно как собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и
начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители, не зная еще в чем
дело,
начали хохотать до неистовства.
Павел выходил из себя и
начинал уже грубо говорить с отцом, вдруг m-lle Прыхина (выдумай-ка кто-нибудь другой, не столь опытный в этом
деле!) предложила в горелки побегать.
Я сколько раз ему говорила: «Вздор, говорю, не женитесь на мне, потому что я бедна!» Он образ снял,
начал клясться, что непременно женится; так что мы после того совершенно, как жених и невеста, стали с ним целые
дни ездить по магазинам, и он закупал мне приданое.
— Какая, брат, на
днях штука в сенате вышла, —
начал Замин первый разговаривать.
— Послушайте, —
начал Павел задыхающимся голосом, — если вы еще раз стукнетесь головой, я свяжу вас и целый
день так продержу.
Начали мы работать: тот маляр на своем участке, а я на своем, а наше малярное
дело — тоже хитрее и лукавее его нет!
Дедушка ваш… форсун он этакий был барин, рассердился наконец на это, призывает его к себе: «На вот, говорит, тебе, братец, и сыновьям твоим вольную; просьба моя одна к тебе, — не приходи ты больше ко мне назад!» Старик и сыновья ликуют; переехали сейчас в город и заместо того, чтобы за
дело какое приняться, — да, пожалуй, и не умеют никакого
дела, — и
начали они пить, а сыновья-то, сверх того,
начали батьку бить: давай им денег! — думали, что деньги у него есть.
— Позовите мне его! Он
начинает меня окончательно выводить из терпенья! — воскликнул Вихров, видевший, что Иван в самом
деле день ото
дня становится все более никуда не годным.
— Знаете что, —
начала она, — я очень откровенна и всем люблю говорить правду: зачем описывать то, что мы знаем, видим и встречаем каждый
день; это уж и без того наскучило.
Павел всмотрелся в него и в самом
деле узнал в нем давнишнего своего знакомого, с которым ему действительно пришлось странно познакомиться — он был еще семиклассным гимназистом и пришел раз в общественную баню. В это время Вихров, начитавшись «Горя от ума», решительно бредил им, и, когда банщик
начал очень сильно тереть его, он сказал ему...
Время стало приближаться к весне. Воздвиженское с каждым
днем делалось все прелестней и прелестней: с высокой горы его текли целые потоки воды, огромное пространство виднеющегося озера почти уже сплошь покрылось синеватою наслюдою. Уездный город стоял целый
день покрытый как бы туманом испарений. Огромный сад Воздвиженского весь растаял и местами
начинал зеленеть. Все деревья покрылись почками, имеющими буроватый отлив. Грачи вылетали из свитых ими на деревьях гнезд и весело каркали.
— Что ж мудреного! — подхватил доктор. — Главное
дело тут, впрочем, не в том! — продолжал он, вставая с своего места и
начиная самым развязным образом ходить по комнате. — Я вот ей самой сейчас говорил, что ей надобно, как это ни печально обыкновенно для супругов бывает, надобно отказаться во всю жизнь иметь детей!
— Non, merci, [Нет, благодарю (франц.).] — отвечал Вихров; ему всего скорее хотелось добраться до
дела. — Я приехал с просьбой к вам, полковник, —
начал он, не откладывая времени.
— А я сейчас от губернатора, —
начал Иларион Ардальоныч, обращаясь снова к Вихрову. — Он поручил мне передать вам, как это назвать… приказание его, предложение, просьбу. Здесь затевается благородный спектакль, и брат Виссарион почему-то сказал ему, что вы — актер отличный, и губернатор просит вас непременно принять участие в составе его спектакля, и так как это
дело спешное, то не медля же ехать к madame Пиколовой, которая всем этим
делом орудует.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь большое и умное, так что все невольно прибодрились и
начали думать, что они в самом
деле делают что-то умное и большое; даже председатель казенной палаты не с таким грустным видом сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
— Бога ради, — кричал Вихров королю, — помните, что Клавдий — не пошлый человек, и хоть у переводчика есть это немножко в тоне его речи, но вы выражайтесь как можно величественнее! — И председатель казенной палаты
начал в самом
деле произносить величественно.
— До начальника губернии, —
начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, —
дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
Тем же
днем Вихров
начал и следствие. Прежние понятые, чтобы их не спросили другой раз, разбежались. Он позвал других и пригласил священника для привода их к присяге. Священник пришел в ужасно измятой, но новой рясе и с головой, для франтовства намоченной квасом. Он был очень широколиц и с какой-то необыкновенно добродушной физиогномией. Мужиков сошлось человек двенадцать.
— Расскажи ты мне, —
начал Вихров, — весь последний
день перед смертью жены: как и что ты делал, виделся ли с женой и что с ней говорил? Рассказывай все по порядку.
К губернатору Вихров, разумеется, не поехал, а отправился к себе домой, заперся там и лег спать. Захаревские про это узнали вечером. На другой
день он к ним тоже не шел, на третий — тоже, — и так прошла целая неделя. Захаревские сильно недоумевали. Вихров, в свою очередь, чем долее у них не бывал, тем более и более
начинал себя чувствовать в неловком к ним положении; к счастию его, за ним прислал губернатор.
— Подпишись, а не то я
дело из-за этого
начну и тебя потяну! — произнес Вихров явно уже сердитым голосом.
— Не погубите! —
начал он мелодраматическим голосом. — Я отец семейства, у меня жена теперь умирает, я сам почти помешанный какой-то, ничего не могу сообразить. Уезжайте теперь, не доканчивайте вашего
дела, а потом я соображу и попрошу о чем-нибудь для себя начальника губернии.
—
Дела вашего, —
начал он, — я по закону не имею права останавливать и сейчас же уезжаю в самое имение, чтобы обследовать все ваши действия, как опекуна.
— Вот видите что-с, — продолжал Вихров, снова
начав рассматривать
дело. — Крестьянская жена Елизавета Петрова показывает, что она к вам в шайку ходила и знакомство с вами вела: правда это или нет?
— Послушай, —
начал он, — зачем ты наговариваешь на себя? Если ты мне не скажешь причины тому, я сейчас же тебя из острога выпущу и от всякого
дела освобожу.
— Вторая моя просьба, —
начал он, сам не зная хорошенько, зачем это говорит, и, может быть, даже думая досадить этим губернатору, — вторая… уволить меня от производства следствий по
делам раскольников.
Когда окончены были все эти послания, с Вихровым от всего того, что он пережил в этот
день, сделался даже истерический припадок, так что он прилег на постель и
начал рыдать, как малый ребенок.
— Я журнала их о предании вас суду не пропустил, —
начал прокурор. — Во-первых, в
деле о пристрастии вашем в допросах спрошены совершенно не те крестьяне, которых вы спрашивали, — и вы, например, спросили семьдесят человек, а они — троих.
— Главное
дело тут — месть нехороша, —
начал он, — господин Вихров не угодил ему, не хотел угодить ему в
деле, близком для него; ну, передай это
дело другому — и кончено, но мстить, подбирать к этому еще другие
дела — по-моему, это нехорошо.
Груша между тем, думая, что барин скучает, не преминула сейчас же
начать развлекать его своими разговорами. По случаю таких великих
дней, она по преимуществу старалась говорить о божественном.
Вышедши замуж, она
день ото
дня все больше и больше
начинала говорить о разных отвлеченных и даже научных предметах, и все более и более отборными фразами, и приводила тем в несказанный восторг своего добрейшего супруга.
— Тут-с вот есть Иван, что горничную убил у нас, —
начал он, показывая в сторону головой, — он в остроге содержался; теперь это
дело решили, чтобы ничего ему, и выпустили… Он тоже воротиться сюда по глупости боится. «Что, говорит, мне идти опять под гнев барина!.. Лучше позволили бы мне — я в солдаты продамся, меня покупают».
— Первая из них, —
начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу
день и ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
— Удивительное
дело! —
начал он с заметною горечью.
— Нет, даже легко!.. Легко даже! — воскликнул Вихров и, встав снова со стула,
начал ходить по комнате. — Переносить долее то, что я переносил до сих пор, я не могу!.. Одна глупость моего положения может каждого свести с ума!.. Я, как сумасшедший какой, бегу сюда каждый
день — и зачем? Чтобы видеть вашу счастливую семейную жизнь и мешать только ей.
— Во-первых, это везде есть, —
начал ему возражать серьезным и даже несколько строгим голосом Иларион Захаревский, — во-вторых, тебя судит не какой-то господин, а лицо, которое общество само себе выбрало в судьи; а в-третьих, если лицо это будет к тебе почему-либо несправедливо, ты можешь
дело твое перенести на мировой съезд…
Виссариону, кажется, очень хотелось поговорить об этом
деле с Вихровым, но он на этот раз удержался, может быть, потому, что Иларион при самом
начале этого разговора взглянул на него недовольным взглядом.