И тут пришла беда

Анастасия Уварова (2024)

После долгих лет, проведённых в солнечном Валиоре, Евсей возвращается на родину — в далёкую Белию, полную нежити и чудес, где обитают языческие боги. Он давно потерял веру в людей, и его спасение — в боге. Вместе с учителем он собирается нести слово Калоса в эти дикие земли… И всё шло хорошо, пока на языческом празднике учитель Евсея бесследно не исчез.

Глава 12

*

Когда Евсей вновь открыл глаза, он лежал, утопая в белоснежных перинах мягкой кровати. Ничего не болело — во всём теле была восхитительная лёгкость, в голове царила блаженная пустота. «Я жив!» — была его первая, великолепная мысль, — «Я всё ещё жив, я в полном порядке!». Чтобы проверить, в самом ли деле он цел, он пошевелил сначала ногами, после — руками, поднёс их к глазам, сжал пальцы — в самом деле, у него ничего не убавилось и ничего не прибавилось — и это было превосходно.

— Очнулссся? — Прошипел сбоку от него голос, и Евсей повернул голову. Взгляду его предстало убранство, похожее на то, что он уже видел — небольшая зала, которая освещалась светом белых крупных камней, серые неровные стены, поросшие мхом, резной стол из чёрного камня, а на нём — какие-то травы, порошки, ступки и ножи странной формы, какую Евсей прежде не видал. В стене за тёмной решёткой полыхал огонь, освещая горницу и разливая тепло, мягкими волнами достигавшее Евсея. У самой кровати стояла небольшая изящная табуретка, на которой сидела ящерица — самая настоящая ящерица, только в человеческий рост, в человеческих одеждах. Тонкий язык выскользнул из пасти и пробежал по зелёным губам — если это были, конечно, губы — и Евсей поймал себя на том, что зачарованно глядит на дивное создание вместо того, чтобы ему ответить.

— Что случилось, господин? Где я? — Спросил он, стараясь быть вежливым, и под одеялом незаметно осенил себя знаком, отпугивающим слуг Песмноса. Ящер — кажется, он был мужчиной — не подскочил и не провалился в геенну огненную, не отпрыгнул от Евсея, не зашипел от боли — лишь странно, неестественно улыбнулся. Диковинные серебристые глаза с тонкими зрачками, напоминавшими замочную скважину, скользили по Евсею.

— Тебя прокляли, — неожиданно радостно ответил тот, — сссильное заклятие, давненько таких не видывал. — Он наклонился близко-близко к нему. — Голова болит? Живот? Ноги — руки ломит?

–Нет — нет, — замахал он руками, — всё в порядке, господин, спасибо. Лучше не бывает! А вы, простите, — он робко взглянул на него из-под ресниц, — кто?

Ящер приосанился, выпятив грудь.

— Лекарь! — Ответил он, хлестнув хвостом по каменному полу. — Сссамый лучшший лекарь! Не бойссся, мальчик, — покровительственно улыбнулся он, — ушш я — то тебя на ноги посставлю!

— Х-хорошо, — отозвался Евсей, поглядывая на дверь с тревогой, — а где госпожа Велимира?

Он всё предпочитал иметь дело со знакомыми ему слугами Песмноса. Даже если они швыряются дверьми.

— У прекрасснейшшей повелительницы, — он в восторге возвёл глаза к потолку, — верхнюю госспожу тоже пыталиссь прокляссть.

Евсей подскочил на кровати от испуга.

— Что с ней? — Выпалил он. — Она в порядке?

— Да уж получшше тебя, — насмешливо прошипел ящер, — на верхней госспоже сстолько защиты, что её ни один чародей не воззьмёт.

Евсей с облегчением выдохнул. Кажется, только сейчас страх отпустил его. Она жива и здорова, он жив и здоров, они под присмотром самой Змеиной Царицы — всё поправимо, всё будет хорошо…

Вдали гулко застучали каблуки. Евсей торопливо откинул тёплое пуховое одеяло, вышитое изумрудной нитью, и попытался встать — босые ноги обожгло холодом каменного пола — и вдруг обнаружил, что лежал в одной нижней рубахе и штанах. Густо покраснев, он спрятался обратно, и вовремя — дверь распахнулась, и в ней показалась Змеиная Царица — суровая, недовольная — тонкие тёмные брови сошлись к переносице. Ящер неторопливо встал, помахивая хвостом, и отдал земной поклон.

— Благодарю тебя, Фрасибул, — кивнула ему Драга Горыничка, — за умения твои тебе воздастся. Ступай себе, оставь нас.

Евсея точно окатило горячей волной. Он, наконец, сообразил, кто такой этот ящер… В страхе он вжался в подушки, во все глаза разглядывая его. Тот медленно отставил отвар на стол и перевёл взгляд неподвижных глаз на него, серьёзно кивнул и вышел из комнаты, беззвучно ступая босыми зелёными лапами.

Драга Горынична царственно присела на табурет рядом с кроватью, поправив роскошные юбки. Уголок её губ недовольно дёрнулся.

— Побелел, как горные вершины, — сурово сказала она, — неужели Фрасибул так плохо постарался?

Евсей сглотнул вязкую слюну.

— Его племя, — осторожно проговорил он, — его… род жил в горах на севере Валиора. Почти сотню лет назад Григорий Драконоборец объявил их слугами Песмноса, и, собрав огромное войско, уничтожил их всех до единого… — Он потупил взгляд, неловко теребя в руках одеяло. — Нам рассказывали в Бонуме о его победе…

Драга Горынична выгнула бровь.

— В самом деле? — Злобно — насмешливым тоном спросила она, и у Евсея волосы встали дыбом. — Мне он рассказывал, как к ним, мирному народу лекарей, — она сделала особый удар на этом слове, — поздней ночью пришли с копьями и мечами обезумевшие от злобы люди, — она аккуратно сложила руки перед собой и перевела взгляд на потолок, напомнив Евсею старую бабушку, которая рассказывала ему сказки. Правда, эти сказки были не настолько… жуткими, — обвинили несчастных, живущих почти затворниками аскалофов в том, что они будто бы наслали на их королевство засуху. — Она наклонилась ближе к Евсею. — С их короля заживо содрали кожу. Всех ящеров вырезали, а женщин и детей заперли и подожгли. Долго слышал их крики и стоны маленький Фрасибул, затаившись в крошечном тайном ходе… Он единственный из своего народа жив остался.

У Евсея мелко стучали зубы.

— З-зачем вы мне это рассказываете? — Отчаянно выкрикнул он, почти перестав бояться.

Она отстранилась — холодная, царственная, непреклонная.

— Потому, славный проповедник слова Калоса, — сказала она, — что я рассчитываю, что после того, как ты уйдёшь, в наш дом не постучатся дефенторы.

Евсей чуть не захлебнулся от возмущения.

— Госпожа, — отчеканил он, выпрямившись в постели, — мне нечего с ним делить. Зря ты судишь меня по поступкам моего народа — у меня своя голова на плечах. Калос говорит — несите слово моё с любовью и добром. Нет блага для злодеев и убийц, нет блага для тех, кто нарушит святой обет — вести к свету, не сворачивая во тьму. Мой учитель, — тоска вновь пронзила его сердце острой иглой, — всегда был добр к любому, кого встречал на своём пути.

Змеиная царица внимательно и задумчиво разглядывала его.

–Слышала я о твоём учителе, — сказала она наконец, — славный человек… Будем надеяться, что ты в него пошёл, а не в старого убийцу, что заправляет столичным Бонумом.

Евсей, как добрый ученик, обязан был вступиться за человека, что занимал должность кефалия, главы Бонума, но вспомнил этого тучного низенького старика с вечно слезящимися глазами и потными толстыми пальцами, его хищный взгляд, вечное презрение в его голосе, его толстый, смоченный солью кнут, и — промолчал. «Аскалофы — отродья Песмноса, пришедшие в наш мир, чтобы сгубить наши души, — гудел он на мальчишку, отобрав у него старую книжку со сказками, — лекари и помощники! Что только не придумают, чтобы заманить вас в ловушку, одурачить ваш разум! Всыпать ему розог — ещё не хватало, чтобы по нашему Бонуму пошла эта зараза!».

«Ушш я-то тебя на ноги посставлю», — вспомнилась ему беззаботная, странная улыбка ящера. Не увязывалась его доброта, его помощь со страшными слугами врага Калоса, погубившими бессчётное множество людей.

Из мыслей его выдернула Драга Горынична.

— Расскажи — ка мне всё, что случилось в тот день, — приказала она, — да смотри, ничего не утаивай. То, что тебе бессмысленным кажется, может спасти твоего учителя.

Слушала она его внимательно, прожигая холодным взглядом властных малахитовых глаз. Евсей сбивался, путался в словах и заикался, стыдясь сам себя, но продолжал свой рассказ, стараясь упомянуть обо всём, что произошло в эти странные, суматошные дни. Когда он замолчал, Драга Горынична рассеянно кивнула, глядя куда-то сквозь него.

— Госпожа, — нерешительно спросил он, — зачем Ярина Вадимовна хотела говорить с моим учителем?

Драга Горынична взглянула на него оценивающе, с сомнением, но всё же заговорила:

— Славная дочь у посадника Зубца — храбрая, умная, слава о красе её далеко расходится по землям Белии… И ходят к ней сваты один за другим, ходят женихи — и всем она даёт от ворот поворот. Чужая она обыкновенной жизни.

Евсей терпеливо ждал. Ему не привыкать было к долгим речам, что заводили издалека — много было учёных мужей в Бонуме, и все они выражались витиевато.

— Дарёна была поздней дочерью, — продолжала Драга Горынична, — родилась она ночью, в неудачный час — ревела за дверьми гроза, носился по дворам ураган. Слабенькой она была, болезненной, и едва в ледяную крепость смерти не отправилась, да вытащила её Яра, выходила. Уж посадник души в ней не чаял, лелеял, о внуках мечтал — сыновей — то он давно вырастил, во взрослую жизнь отправил. Но госпожа судьба иную участь ей уготовила. С самого детства она полюбила травы и ножи, обереги и тайны, видела духов и говорила с ними.

Она внимательно посмотрела на Евсея, точно ждала от него чего — то.

— Она хотела пойти в ученики к Огненной ведьме?

Драга Горынична дёрнула плечом.

— Не зови её так, — приказала она, — да, хотела — отец с матерью не пускали. Яре они, прямо скажем, не противники, но не похищать же их дочь из терема, в самом деле? Миром договаривались. Яра боялась, что и твой учитель на уши посаднику присядет — грешно, мол, свою дочь прислужнице Песмноса отдавать.

Евсей промолчал. Учитель не считал, будто он вправе отвечать за судьбы других людей, но попробовать отговорить Дарёну он мог. Да и в самом деле, грешно же?..

Пока они путешествовали по землям Белии, пока они дивились на местных колдуний, волхвов и ведунов, он ни разу не видел кровавых жертвоприношений и похищений детей, о которых так часто рассуждали в Бонуме. Учителя пугали их тем, что ведьмы ходят нагими, простоволосыми, дико хохочут и пытаются соблазнить честных служителей Калоса, но Велимира была холоднее и неприступнее боярских дочерей — те заглядывались на необычных гостей, а ведьма ни разу не взглянула на него, как на мужчину. Он смутился — зачем он вообще это подмечал?

А потом его ожгло догадкой — он даже подпрыгнул на перинах.

— Госпожа! — Выкрикнул он, но под её укоризненным взглядом понизил голос. — Госпожа, я знаю!

В тот же миг он смутился. Глупости какие, кем он себя возомнил… Но Драга Горынична глядела на него с интересом.

— Точнее, — продолжил он шёпотом, точно в каждой тени таились их загадочные недруги, — я думаю, я догадываюсь… Что, если это Дарёна отравила господина посадника? — Он продолжил, торопясь и тараторя, — Испугалась приезда учителя, и решила таким способом судьбу свою устроить?

— И это таинственным образом совпало с похищением твоего учителя, Яры и купца этого? — Изогнула бровь Драга Горынична. — Или, скажешь, из-за неё они пропали? Нет уж, — она встала — косы её даже не шелохнулись, — сил бы у неё не хватило. Да и не могла она отравить Святослава Гневича — Дарёна любила отца, почитала и уважала. Не думай ни о чём пока, лежи, выздоравливай, — она направилась к двери, — как Фрасибул разрешит, так и будем разговоры разговаривать.

— Госпожа! — Окликнул её Евсей, когда она почти покинула комнату. — Ты не знаешь, кто колдовал?

Драга Горынична медленно покачала головой, зазвенели серебристые височные кольца.

— Сильный, сволочь, — недовольно сказала она, и тут же растянула бледные губы в хищной ухмылке, — но ничего, узнаю. Не зря я Госпожа всех Змеев, — она подмигнула Евсею, — у меня глаза повсюду.

После разговора со Змеиной царицей Евсей почувствовал себя выжатым и уставшим, устало сполз на подушки. Приходил Фрасибул, поил его горьким отваром, что-то насмешливо шипя, но Евсей не слушал — и стыдился глядеть в его глаза. Пока маленький ящер прятался в крошечном ходе, плача от страха, задыхаясь в дыму, народ Валиора пил, плясал, веселился… «Они были слугами Песмноса», — несмело напомнил ему в голове голос, но он только отмахнулся. Ничто не могло оправдать подобную жестокость.

Из тёмной комнаты он вышел лишь на следующее утро.

— Госспожа ждёт тебя в лаззоревом ссаду, — сообщил ему Фрасибул, довольно потирая лапы, — пойдём, госсть изз моей далёкой родины, провожу тебя.

По дороге ящер рассказывал какие-то забавные истории, задорно здоровался со всеми проходящими мимо прекрасными девами с холодными глазами и луноликими юношами. Те прожигали Евсея странными, почти злобными взглядами, и он неосознанно жался ближе к ящеру.

— Вот и пришшли, — сказал он наконец, остановившись у небольшой тёмно — синей двери, украшенной серебристыми узорами и распахнул её, — приготовьсся воссхищщаться!

Взглянув внутрь, Евсей осенил себя знаком, отгоняющим иллюзии, но диво никуда не исчезло.

По холодному каменному полу расстилалась гладкая трава, сверкавшая и хрустально позвякивавшая от лёгких порывов ветра, таинственным образом проникшего в подземелье. Высоко раскидывали кроны деревья из хрусталя и стекла, свешивавшие плоды самых причудливых форм и цветов — нежно-оранжевые крупные шарики прятались среди гранёных тёмно — зелёных листьев, розовые пятиконечные звёзды были подвешены на тонких нитях-паутинках среди золотистой листвы, причудливо преломлялся свет сквозь синие, точно глубокое спокойное море, треугольники в окружении чёрно-зелёных ветвей, гладких, точно бархат. На изящных малахитовых ножках тянулись к высокому потолку цветы, красные, лазоревые, серебристые, точно настоящие, а всё же диковинные, каких Евсей прежде не видывал.

Фрасибул довольно усмехнулся, глядя на его ошеломлённое лицо.

— Сступай, — прошипел он, — чего всстал?

И Евсей пошёл, жадно оглядываясь по сторонам. Голова кружилась от удивительных местных красот, до боли резало глаза сияние. Мимо пролетела, издавая забавное жужжание, маленькая золотистая пчёлка, и Евсей ловко поймал её, зажав в кулаке. Она оказалась холодной и гладкой — тоже каменной, как и всё в этом необыкновенном саду. Сделана она была на диво — каждая жилочка была видна на тонких прозрачных крыльях. Евсей разжал пальцы — она немедленно скрылась в каменных зарослях.

Удивительно, но нечто живое тут всё же было — ручей с прозрачной, ясно — голубой водой бежал, огибая травинки и цветы, и его тихое журчание отражалось от гладких тёмных стен. Около него Евсей и нашёл Велимиру — ведьма стояла на берегу, исследуя пальцами резной белоснежный лепесток, украшенный богатой резьбой — медленно, вдумчиво, точно слепая.

У Евсея похолодело где-то в животе, он прибавил шаг. «Не была бы Змеиная царица такой беспечной, если бы с её невесткой случилась беда, — почти с отчаяньем подумал он, — не была бы, верно?»

Заслышав его шаги, она торопливо обернулась — и гора упала с плеч Евсея, когда он понял, что смотрит она точно так же, как прежде — строго, укоризненно, точно в глаза. Увидев его, она тоже опустила напряжённые плечи и, кажется, с облегчением выдохнула — и он неожиданно обрадовался от того, что она за него волновалась.

–Не пристало бегать в Хрустальном саду, — назидательно сказала она, — здесь нужно медленно гулять, наслаждаясь дивными видами, и восхищаться — желательно, вслух. Пчёл-то уже видал? Они, хоть и каменные, всё запоминают и свекровушке докладывают.

— Я очень рад, что ты в порядке, — сказал он невпопад, вглядываясь в её бледное лицо, — я волновался.

Она, кажется, смутилась.

— Славно, что ты остался жив, — ответила она, не отрывая взгляда от цветка, — тебя — то не защищали Ярины обереги… Тебе не страшно здесь?

— Страшно? — Недоверчиво хмыкнул Евсей. — Да я ничего прекраснее в жизни не видывал! Если бы я был поэтом, посвятил бы сотню песен сему прекрасному месту! А почему ты вдруг спрашиваешь?

Она невесело хмыкнула.

— Я, помнится, когда впервые сюда попала, ревела в три ручья, — вдруг сказала она, — мне эта пещера казалась душной тюрьмой, стены давили на меня. Казалось, если я проведу здесь ещё хоть миг, то непременно задохнусь и умру.

От её неожиданной искренности Евсей растерялся.

— Тебе тяжело сейчас? — Спросил он, переполнившись сочувствием — ей предстояло выйти замуж и остаться здесь навсегда, в месте, что казалось ей клеткой…

— Сейчас — не особо, — хмыкнула она, — уж давно притерпелась. Но красоты особо я не понимаю — леса, поля и высокое небо там, в земном мире, мне намного милее.

Она вдруг улыбнулась и показалась Евсею совсем юной — девчонка, что старается казаться взрослой — но согнала улыбку и вновь стала сосредоточенной ведьмой.

— Ни к чему нам с тобой говорить стоя, — сказала она, повернувшись спиной, — ступай за мной.

Неподалёку, в густых зарослях сияющих папоротников, нашлась небольшая скамья с резной спинкой, на которой переплетались колючие ветви каменного терновника, по ним скользили самые настоящие змеи.

— Брысь, — негромко сказала Велимира, и они тут же расползлись в разные стороны. В их негромком шипении Евсею послышалась насмешка, и он тряхнул головой — не хватало ещё начать со змеями разговаривать!

К счастью, на холодной скамье лежали узорчатые подушки и тёплые одеяла, в которые Евсей мгновенно закутался. То же сделала и Велимира — несмотря на всю красоту Хрустального сада, один недостаток тут всё-таки был — промозглый холод забирался под рубаху, щипал за щёки и нос.

— Плохие новости, — прозвучал глухо голос Велимиры из глубины пухового одеяла, и Евсей подобрался, — Драга Горынична своих подданных собрала, всех расспрашивала — никто ничего не видел, ничего не слышал. Как сквозь землю провалились! — Рвано выдохнула она. — Прокляли нас с тобой, чтоб под ногами не мешались, а кто проклял — неведомо. Беривой с ящеркой весточку передал — и в хоромах посадника никаких следов.

Евсей шумно выдохнул, уставившись вниз. Пол под ногами шатался, точно куда-то плыл, а внутри нарастало отчаянье. Кто мог похитить сильнейшую ведьму в Белии? Кто не оставлял после себя ни следа, ни запаха? Сама Змеиная царица не могла отыскать этого злодея ненавистного, куда уж ему, простому мальчишке из Бонума? Уголки глаз защипало от горьких слёз.

— Не реви! — Грубо приказала ему Велимира. — Рано ещё. Раз нас прокляли, стало быть, не хотели, чтобы мы свою пропажу нашли, раз не хотели — значит, живы они!

От этих слов на мгновение стало легче. «Калос, — взмолился Евсей, — помоги мне, наставь на путь истинный! Светом своим озари мне дорогу, помоги выстоять!».

И вдруг, словно в самом деле Всеблагой озарил его своей милостью, голову Евсея пронзила мысль. Он уже открыл рот, чтобы высказать её, но вдруг вспомнил про Дарёну и осёкся. Вдруг Велимира с насмешкой скажет, что он дурной, совсем ничего не понимает? В Бонуме он всегда робел, когда приходил его черёд отвечать — наслушался в своё время насмешек.

— Чего рот распахнул, точно ворона? — Проворчала Велимира. — Хотел что сказать — говори.

«Верно, — подумал Евсей, — учитель в опасности, а ты перед ведьмой трусишь!».

— Госпожа, — возбуждённо начал он, — я много слышал о старых богах, которым в день начала зимы приносили в жертву троих.

Лицо Велимиры заметно помрачнело. «Значит, она тоже об этом думала», — с удовлетворением подумал он и продолжил:

— Тебе же тоже кажется, что очень похоже? Доблестный воин, колдунья, — он сглотнул, — иноземец. Что, если кто-то задумал разбудить богов?

От одной этой мысли пошли по коже мурашки. В Бонуме говорили, что языческих богов в самом деле нет, что все они — лики Песмноса, но нынешние боги, которым поклонялись Белийцы, во многом были милосердны, старые же требовали лишь крови. Если кто-то объявит, что пробудил их, скольких людей погубят в этих землях?

Велимира задумчиво теребила пальцами каменья в серьгах.

— Похоже, — наконец сказала она, — да не совсем. Странно, что учителя тебе не рассказывали о страшных зверствах, о том, как кровь лилась рекой, — она усмехнулась и, не успел Евсей возмутиться, продолжила, — но это правда. Тройная жертва была самой торжественной, но помимо неё многих людей убивали, чтобы умилостивить Мерову — зиму, Мерову — смерть… — Она задумчиво пригладила косу. — Тогда она полноценной хозяйкой смерти была. Чтобы после долгих лет вернуть ей прежние силы, да пробудить остальных, представляешь, сколько жертв понадобится? И долго нужно будет их приносить, не меньше года. Не прошло бы такое незамеченным.

— А вдруг? — Настаивал Евсей. — Того будто бы медведь задрал, эти — в пожаре погибли, там на набеги врагов свалить можно…

— Больно много ты об этом знаешь, ученик славного учителя, — прищурилась Велимира, — но в словах твоих и крупица правды есть. Страшно подумать, — она плотнее укуталась в одеяло, — кто может обладать такой силой, да такой властью.

Внутри у Евсея разливалась тревога, требующая немедленно вскочить и начать действовать. Учитель погибает, а он!.. Но куда бежать и что делать было совершенно непонятно, и только потому он остался сидеть на лавке, лихорадочно растирая пальцами ладонь.

–Думать будем, — проговорила Велимира, — уж Драга Горынична в таких делах побольше нашего понимает.

За их спиной вдруг раздались торопливые тихие шаги. Евсей в страхе обернулся, но не успел углядеть — темноволосый молодец в алой рубахе вихрем налетел на Велимиру, подхватил на руки, закружил, звонко и весело смеясь.

— Поставь меня немедля! — Возмущалась она, трепыхая в воздухе руками. — Бажен! Прокляну!

Вихрь замер, и вдруг оказался тем самым парнем, которого Евсей встречал на проводах богини Жребы — тот самый, «вишенка», с тёмно-алыми нахальными губами и весёлыми зелёными глазами. Его лицо было живым, подвижным, но если вообразить на нём царственную маску, то невооружённым взглядом было заметно его родство со Змеиной царицей.

— Что ты, милая моя, — ласково проворковал он, прикоснувшись носом к носу Велимиры, — аль не рада видеть меня? Ну, не упрямься, обними меня — я так скучал!

Велимира недовольно скрестила руки на груди.

— Поставь, — велела она строгим голосом, — не позорь меня перед гостем!

Парень перевёл взгляд на недоброжелательно прищурившегося Евсея, и в его глазах мелькнуло узнавание.

— Ааа, здравствуй, добрый молодец, — он опустил ведьму на каменный пол, и она принялась сердито поправлять наряд и приглаживать волосы, — помню, виделись. Так ты, что ли, тот самый ученик Агафона Мисерикорского? — Он с любопытством окинул его взглядом и громким шёпотом обратился к Велимире. — А ему, милая моя, дочь купца Твердяты ой как глянулась! Давай их сосватаем, а? Порадуем парня, а то сидит, как в воду опущенный.

Евсей густо покраснел и злобно выпалил:

— А я помню, как ты с другой девушкой целовался — при живой-то невесте!

Парень в голос расхохотался. Заиграли блики в тёмных волосах, переливался бархат нарядной рубахи без обережной вышивки, сверкали драгоценные камни в изящных перстнях.

— Эй, милый, да это же игра, — весёлым тоном ответил он, — разве моя невестушка злится на меня? — Он хитрым лисьим взглядом посмотрел на неё и воскликнул. — Хочешь, бей, накажи меня, неверного! Каюсь — хочешь, ножки поцелую?

— Хочу, чтоб ты перестал паясничать, — вздохнула Велимира, — и сказал по — человечески, чего тебе надо.

— Так я же говорю — соскучился! — Он снова сгрёб её в объятия. — Вот уж казалось бы, живём неподалёку, а совсем забросила ты меня. Посмотри — зачах, исхудал без твоей ласки! — Он тыкнул себя в живот. — Ступай — ка, милый, — повернулся он к Евсею, — с тобою Фрасибул говорить хочет. Он стол накрыл, точно дорогой потерянный брат к нему приехал! А мы с милой о своём потолкуем, о молодом. — Он хищно улыбнулся, а Велимира закатила глаза.

Вышел из Хрустального сада Евсей с пунцовыми ушами. Но на смену этой неловкости быстро пришла другая, когда он увидел Фрасибула, который не утомлял себя привычной человеческой ходьбой — он ловко перемещался по стенам, помахивая широким хвостом. Евсея даже слегка передёрнуло. Он вдруг внезапно вспомнил, что Фрасибул не человек, как и Велимира, как и Драга Горынична, как и Беривой… Он, конечно, и раньше это знал, но вдруг понял это с неожиданной ясностью. «Отродья Песмноса! — Разразился криками в его голове старый кефалий. — Отребье, грешники, враги всего рода человеческого!».

Фрасибул, заметив его, сполз со стены и встал на ноги, изобразив на лиц что-то вроде смущённой улыбки.

— Проссти, не ззаметил себя, — прошипел он, отряхивая лапы, — пойдём-ка, поглядим на тебя — не грыззёт ли тебя проклятье, нужно ли тебя ещё каким травками отпоить. Ну а после, надеюсь, ты не побрезгуешшь поссидеть ссо мной зза обедом? Расскажешшь мне о моей далёкой родине.

Евсей дёрнулся, точно его ударило молнией. Фрасибул проницательно взглянул ему в глаза.

— Не ххочешь? — Спросил он и словно съёжился, став меньше, чем обычно, и огонёк в его странных, умных глазах потух. — Ну, ззасставлять не сстану…

Евсею вдруг стало стыдно. Да, Фрасибул не был человеком, но он был весёлым и добрым, и он лечил Евсея, хотя его единоверцы уничтожили его дом, его семью… И он даже не потребовал ничего взамен — никто из них не потребовал, хотя могли бы попросту прогнать и не возиться со странным чужим мальчишкой.

— Что вы, господин, — вежливо склонился он, — с превеликой радостью. Просто… — Он замялся. — Побоялся, что разбужу дурные воспоминания.

— О, госспожа рассказзала? — Усмехнулся Фрасибул, снова распрямляясь. — Да ты не думай, это было так давно, — он грустно прищурился, — я сскучаю по ссвоей родине, по далёкому, ссинему морю, по сспелым гроздям винограда и выссоким каменным храмам… Мне приятно всстретить земляка. — Он широко невесело улыбнулся. — Тебе не в чем винить ссебя. Ты ещё даже не родилсся, когда мой род был исстреблён. Из людей, что ссделали это, ссочилась чёрной рекой боль и ненависть, а в тебе, — он задумчиво посмотрел туда, где под тёплым зелёным кафтаном гулко билось Евсеево сердце, — в тебе много боли и сстраха, но много и ссвета, и любви.

Евсей склонился ещё ниже.

— Тогда, — торжественно сказал он, — я с удовольствием сяду с тобой за стол, господин.