И тут пришла беда

Анастасия Уварова (2024)

После долгих лет, проведённых в солнечном Валиоре, Евсей возвращается на родину — в далёкую Белию, полную нежити и чудес, где обитают языческие боги. Он давно потерял веру в людей, и его спасение — в боге. Вместе с учителем он собирается нести слово Калоса в эти дикие земли… И всё шло хорошо, пока на языческом празднике учитель Евсея бесследно не исчез.

Глава 18

*

Беривой вёл себя в Ярининой избе, точно истинный хозяин — растопил печь, сварил каши, вымел пыль да мусор, перебрал травы, и теперь похаживал из угла в угол, точно дикий зверь в клетке — кажется, он был из тех людей, что горе забывают в работе. Евсей же, напротив, сидел за столом, подложив под голову кулак, и не мог заставить себя даже пошевелиться от сковавшего его волнения. Он не мог верить ведьме, даже если и её наставница пропала — она преспокойно могла использовать его в своих целях, предать, обмануть, оставить его учителя в лапах похитителя. С ней была Забава, но ей теперь Евсей тоже не доверял — если и в самом деле её отец совершил преступление, кто знает, может, она помогала ему? Может, путала след, обманывала их? Евсей чувствовал, будто сидит в глубоком колодце, и ему вовек не выбраться наружу, не увидеть неба, не спасти учителя…

На печи, одной рукой поигрывая зелёным кончиком хвоста, а другой дразня ласку, лежал Морошка, что — то насвистывая себе под нос.

— Помешай зеулье, Беуривой Боулеславович, — вдруг сказал он, — да меушай поусолонь, гляди!

Беривой торопливо подскочил к большому котлу, в котором булькала неприятная серо — бурая жижа.

— Как ты понимаешь, что делать надо? — Спросил Евсей, с усилием приподняв голову.

— Я чувствую, гоусть доурогой, — усмехнулся Морошка, — нам проуще, нас сама Матеурь — Зеумля поуродила, старшими над леусом, над травами поуставила. Я чуою, как травушке — муравуошке теусно, тоушно, тоумно в котле — значит, надо меушать.

Евсей печально опустил голову.

— Не воулнуйся, — утешил его Морошка, потрепав по голове Душеньку, — это зеулье и воувсе беуз присмоутра оуставить моужно — настаиваться ему доулго.

Лишь после его слов Евсей вспомнил о посаднике, и ему стало немного совестно. Он вовсе и думать забыл про него, хотя он встретил их с учителем, как добрых гостей…

— С ним же всё будет хорошо? — Пробормотал он. — Печально будет, если он из — за нас жизни лишится…

— Куда он деунется, — рассмеялся Морошка, — раз уж Веулимира реушила его спасти, значит, поумереть у неуго шансов неут.

— А Велимира сильная ведьма?

Морошка задумался, покачивая хвостом. Беривой осуждающе покачал головой и отошёл в угол, принялся перебирать что — то в сундуках. Евсей лишь пожал плечами — сплетни Калос не одобрял — но должен же он был знать, в чьих руках его с учителем судьбы?

— Оуна упоурная, — наконец сказал Морошка, — и неуглупая. Но она не слышит силу, не видит чары… У сильных деутей чары сами наружу рвутся, а она лишь из — за Яры стала коулдовать.

— В-вовсе нет, — возразил Беривой, — ты кроме Яры ведьм — то и не в-видел, а по сравнению с ней любой н-неумелым покажется. Велимира подрастёт — не х-хуже неё будет.

— Соумневаюсь, — хихикнул дрожек, — Веулька смеурти не поуклонялась, жеуртвы ей не ноусила — Яриной моущи ей воувек не видать.

Евсей аж подпрыгнул на месте.

— Ярина служит Мерове? — Спросил он, сузив глаза. Почему ему раньше никто об этом не сказал?

— Давным — давно, — отмахнулся Морошка, — как оутреклась, поуловину силы поутеряла. Моужет, поутому её и сцапали. — Задумчиво сказал он.

— Тем, кто с-слаб, и б-богиня смерти не поможет, — сквозь зубы процедил Беривой, — Радомила Ершовна т-тоже ей служила, а т-толку? С-сил у неё не прибавилось, одни б-беды ей г-госпожа зимы принесла.

Поначалу Евсей не смог вспомнить, кто такая Радомила Ершовна, но позже его осенило — это же жена господина посадника!

И она, значит, поклонялась Мерове. Для Евсея это стало большим удивлением — он мог вообразить себе Огненную ведьму, что сожгла когда — то родную деревню вместе со всеми жителями, а после зверски расправилась со всей княжеской дружиной и самим князем, служанкой богини смерти, но жена посадника? Та добрая, скромная женщина, что ласково глядела на мужа и всё старалась повкуснее, послаще накормить гостей? Верилось в это с трудом.

«Женщины, переметнувшиеся на сторону Песмноса, коварны и злы, — говорил когда — то один из наставников в Бонуме, когда дети боялись смотреть на казнь ведьмы, — они вдвойне опасны оттого, что внешность их не страшна и не ужасна, как у других чудовищ, и они вызывают жалость. Но это лишь мираж, запомните! Они лишь того и ждут, чтобы заполучить ваши души».

— Откуда у обессилевшей богини почитатели? — Удивился он.

— Она не обеуссилела, а тоулько присмиреула. — Поправил его Морошка. — Смеурть, зима не ослабнеут ниукогда, — рассуждал он, постукивая коготками по печи, — моужет, это оуна и захоутела Яре оутомстить… Хоутя, думается мне, тоугда бы убила сразу. Здеусь ей не дадут разгуляться, а воут в своуих владеуниях она всеусильна… Эй, Беуривой, — его ленивый, неторопливый голос вдруг зазвучал настороженно, — что с тобоуй?

Беривой сидел неподвижно, небрежно бросив вещи, которые перебирал. Плечи его напряглись, спина ходила ходуном от тяжёлого, прерывистого, хриплого дыхания, которое в тишине зазвучало особенно страшно. Евсей торопливо отскочил к дальней стене, Душенька перепуганно кинулась к нему.

— Друг, — нерешительно позвал Морошка, — что ты…

— Прочь! — Заревел Беривой не своим голосом, утробным, звериным.

Плечи его вдруг поползли вширь, рубаха треснула и из — под неё полезла бурая шерсть. Он упёрся руками в пол, и дерево оцарапали длинные, острые когти, вдруг вылезшие из его пока ещё человеческих пальцев.

Умом Евсей понимал, что надо бежать, но отчего — то не мог сделать ни шагу, ни пошевелить головой, лишь смотреть, как неестественно и страшно Беривоя выворачивало наизнанку.

«Беги! — Орал в его голове голос. — Сделай хоть что — нибудь!». Он не мог.

Исчезли русые с проседью волосы, заострилась голова, в избе стало тесно — медведь, в которого медленно превращался Беривой, был слишком огромен для небольшого пристанища ведьм.

Морошка осторожно подобрался к тяжело вздымавшемуся медвежьему боку.

— Беури… — Начал он, но в тот же миг к нему повернулась медвежья голова в оскале. Со страшным рыком зверь попытался развернуться и схватить зубами дрожека, но тот ловко отскочил, цокнув копытами.

— Беуги! — Закричал он, и Евсей наконец отмер. Опрометью, спотыкаясь, он бросился прочь и сам не запомнил, как вылетел наружу, прижимая к себе ласку.

Вслед за ним выскочил Морошка. Изба зашаталась, затрещали доски, и прямо на них выпрыгнул медведь, проламывая дверь. Дерево разлетелось в щепки, брызнуло в разные стороны. Встав на задние лапы, Беривой оглушительно заревел и двинулся к ним. Его маленькие звериные глаза налились кровью, пар от хриплого дыхания вырывался из его чёрных ноздрей. В нём ничего не осталось от застенчивого вдумчивого мужчины. Этот Беривой жаждал лишь их смерти.

Евсей торопливо побежал, чувствуя, как сзади затряслась земля — медведь приближался вприпрыжку, тяжело припадая на передние лапы. Евсей почувствовал его дыхание за плечом, почти ощутил, как огромные острые когти распарывают его плоть, как вырывается наружу фонтан крови, но вдруг между ним и озверевшим Беривоем выскочило маленькое зелёное тельце. Взмах лапы — и оно отлетело куда — то в сторону, с силой врезалось в ствол старого дуба. Евсей хрипло выдохнул — а на место павшего товарища встало с десяток дрожеков, окружив медведя плотным кольцом. Беривой встал на задние лапы, замахнувшись — Евсей зажмурился, представив гору маленьких трупов на тихой, спокойной поляне, как вдруг медвежью лапу цепко схватили сучья деревьев.

Беривой озверело дёрнулся, зарычал и вырвал её из плена, но его задние лапы уже оплели травы. Они были слабые, по — осеннему жухлые, и медведь рвал их с лёгкостью, но им на смену приходили новые, не давая ему продолжить своё кровавое дело.

Евсей опасливо отступил назад, осторожно прижимая к груди настораживающе затаившуюся Душеньку. Встретив испуганный взгляд чёрных бусинок, он с облегчением выдохнул — ласка была в порядке, только изрядно напугалась. Тогда он кинулся в сторону, к дереву, где истекал кровью дрожек, спасший его жизнь. Маленький лесной житель дрожал, глядя на Евсея затуманенными от боли глазами и тихо постанывал, из рваной раны в животе густым ручьём текла кровь, окрашивая корни дерева, землю, травы в пугающе — красный. Над ним уже торопливо хлопотал Морошка — как — то по — особенному прижал руки к ране, и, закрыв глаза, торопливо нашёптывал заговор. Не зная, чем помочь, Евсей опустился рядом на колени.

Неподалёку раздались крики боли — это Беривой, вырвавшись из травяных пут, откинул уже троих дрожеков, и, повалившись на землю, они пугающе затихли.

— Что мне делать? — Отчаянно прошептал Евсей.

Морошка приоткрыл глаза.

— Беуги за Веулимирой, — приказал он, — надоулго мы его не удеуржим.

Словно в подтверждение его слов, медведь, резко метнувшись в сторону, пробежал несколько шагов и рухнул, связанный корнями деревьев. Беривоева морда оказалась почти у самой Евсеевой ноги, и он торопливо пополз назад.

— Я не знаю, как дойти, — кое — как выдавил он, стуча зубами.

— Леус укажеут теубе путь, — прохрипел выцветший в синеву Морошка, выставив руку перед собой, — быстрее, беуги!

И Евсей побежал, не разбирая дороги. Прочь, подальше от Беривоя, обратившегося лютым зверем, от нечистей, спасших его жизнь ценой своей…

В самом деле — тропа сама извивалась, точно направляя его. Ноги болели, в боку кололо, горло резал холодный воздух, застревая комом где — то в груди. «Нельзя остановиться, — твердил он, почти взвыв от боли — ветка хлестнула его по лицу, — их жизни лишь в твоих руках. Быстрее, быстрее!».

Ему казалось, что прошла целая вечность, когда наконец появились прогалины между деревьев, и между них он смог разглядеть поблёскивающую водную гладь. «Слава Калосу!» — Мысленно вскричал он, почти выбившись из сил.

Вылетев к берегу, он торопливо замотал головой, но не заметил поблизости ни ив, ни знакомых девушек, ни чего — то, хотя бы приблизительно похожего на русалку — только пустынный голый берег и серо — синяя вода, сливающаяся с пасмурным небом. Любоваться красотами было некогда — Евсей растерянно побрёл вдоль берега, лихорадочно дыша и прижав руку к боку.

Здесь заканчивалась воля леса — ни одной тропинки не разглядеть было. На секунду ему захотелось сесть прямо здесь и разрыдаться, как маленькому мальчику, впервые осознавшему, что мир вокруг жесток. Он закрутился на месте, пытаясь понять, куда ему идти, когда вдруг Душенька вывернулась из его хватки и, ловко спустившись по ноге, вдруг рванула вперёд изо всех сил, что были в этом маленьком теле.

— Душенька, стой! — Закричал он и побежал следом, преодолевая боль в уставших ногах. Хорош же он — ничем помочь не смог, так ещё и Душеньку упустил…

Сперва вокруг ничего не менялось, но вскоре Евсей заметил, как близко к воде подобрались деревья — густой, непроходимой чащей. Душенька замедлилась, и вот она уже почти поравнялась с ним, когда Евсей с облегчением понял — она не сбегала, а пыталась показать ему дорогу. Должно быть, чувствовала, где сейчас её молодая хозяйка. К счастью, долго бежать не пришлось — нависла над водой ива, распустив зелёные кудри. Там, где её ствол раздваивался, сидела юная совсем девчонка, прикрытая лишь волосами. Под деревом, почти войдя в воду, стояли Забава с Велимирой, и у Евсея отлегло от сердца. Он ускорил шаг.

— Госпожа Велимира! — Закричал он, презрев все правила приличия. — Беда, беда случилась!

Девушки изумлённо обернулись, и русалка перевела на него недовольный взгляд — а в следующий миг Евсей осознал, что никого прекраснее в своей жизни он не видел. Она была госпожой, богиней, единственной, кому могло принадлежать его сердце, рядом с ней меркла красота Бонума, величие Калоса, алые закаты и рассветы, прекрасный лик Забавы, и гордый — Велимиры… Он рухнул на колени, мечтая лишь об одном — приблизиться к своей повелительнице, служить ей вечно, быть её цепным псом и жалким рабом. За одно прикосновение этих бледных пальцев с посиневшими ногтями он бы отдал всё — мать, отца, учителя, свою душу…

— Иди ко мне, — раздался голос, мягкий, отдававшийся сладкой болью где — то в груди, и Евсей пополз вперёд, к той, что обещала вечно блаженство…

Он тихо обиженно вскрикнул, ощутив вдруг резкую боль, точно кто — то проткнул его руку острой иглой. Наваждение спало — он стоял, как дурак, на коленях, на руке, намертво вцепившись в палец, висела Душенька, и на него глядели три пары девичьих глаз — совсем рядом, обеспокоенно, Забавины и Велимирины, а с ветки дерева — холодно, озлобленно — мёртвой тощей девки, бело — синей, с острыми рыбьими зубами в оскале тонких губ.

Подлетев ближе, Велимира влепила ему крепкую затрещину, окончательно рассеяв туман в голове.

— Ты почему оберег защитный не надел, остолбень? — Прошипела она. — Для кого сделали?

Евсей потёр ноющую щёку, облизнул вдруг пересохшие губы. Русалка спрыгнула с ивы и пошаркала к ним, оскалив зубы. Передвигалась она медленно, неловко, точно не помнила, каково это — шагать по земле.

— Он мой! — Гортанно выкрикнула она. — Госпожа ведьма, почему ты не отдаёшь мне его? Это моя добыча, я его поймала!

Велимира покачала головой.

— Он нужен мне, — сказала она, — ты его не получишь.

Русалка надула губы, точно маленькая обиженная девочка, и даже топнула босой грязной ногой по земле.

— Почему? — Воскликнула она и облизнулась, глядя на него так, словно хотела сожрать. — Такой славный, сладкий мальчик, иди ко мне! — Она умоляюще протянула к нему руки, и Евсей отвернулся.

Тело и разум предали его. Он был готов кинуться в объятия к покойнице, позабыв всё, что было ему дорого…

Поняв, что он не отзовётся, русалка злобно зашипела и попыталась приблизиться к нему, но его заслонила Велимира.

— Прости, Млада, — твёрдо сказала она, — но не в этот раз.

— Ну, тогда и вы ничегошеньки от меня не услышите! — Выкрикнула та со слезами на глазах. — Ненавижу вас! Думаете, раз вы живы, вам всё можно, да? Оставили меня, несчастную, голодную, холодную! Знаете, как темно и морозно там, под водой? — Она прижала обе руки к груди. — Душит меня пустота в груди, давит, тянет на дно… Дай мне насытиться тёплой кровью, дай мне согреться!

Велимира даже не пошевелилась. Русалка завизжала, вцепившись себе в волосы.

— Добрая девушка, — вдруг ласково произнесла Забава, встав рядом с Велимирой, — мы никак не можем тебе его отдать — ведь он мой. — Она обернулась и подмигнула оторопевшему Евсею.

Русалка подозрительно сощурилась.

— А не врёшь? — Угрожающе произнесла она. — А почему не в серьгах?

— Мы с правого берега, милая, — всё так же нежно, как с маленьким ребёнком, говорила Забава, — там нет такого обычая. Ну, ты же не станешь забирать у меня законного жениха?

— Все они одинаковы, — злобно сказала та, — вот погляди, только ты ему поверишь, не успеешь оглянуться — со мной на дне речном окажешься. Мне тоже женишок — то в вечной любви клялся…

— Вот видишь, — улыбнулась Забава, — тебе новая подруга прибудет.

Русалка постояла ещё несколько мгновений, а после, злобно пыхтя, вернулась к иве и плюхнулась рядом с водой.

Велимира, пылая от ярости, повернулась к нему.

— Что за беда стряслась? — Шёпотом спросила она.

— Беривой медведем стал, — захлёбываясь словами, заговорил Евсей, — он на меня напал, на Морошку… Дрожеки его держат, но без тебя долго не справятся.

Велимира в ужасе распахнула глаза. На миг она замерла, беспомощно переводя взгляд от Евсея на Младу, болтающую в реке ногами.

— Ступай, — сказала Забава, легонько коснувшись руки ведьмы, — я сумею с Младой договориться.

Но Велимира, решительно тряхнув головой, направилась к русалке. Присев рядом с ней на корточки, она спросила:

— Мы сможем на тот берег переправиться?

— Ой, вряд ли, — ехидно захихикала та, — водяной вам пропуску не даст. Однако… — Загадочно начала она и тут же замолчала, водя пальцами по мокрому песку.

— Что? — Раздражённо спросила Велимира.

— Недавно повздорил наш господин с одним омутником, — точно с неохотой поделилась Млада, — тебе должно быть известно, госпожа ведьма, сколь вспыльчив он нравом…

Велимира буравила её яростным взглядом.

— Говори быстрее! — Рявкнула она. — Чего тянешь змею за хвост?

Русалка насупилась.

— Я могла бы помочь вам, — проговорила она, неторопливо растягивая слова, — за достойную плату.

— Чего ты хочешь? — Увидев, как вдохновенно заблестели русалкины глаза, Велимира сурово добавила. — Людей мы тебе в жертву приносить не станем!

— Тогда петуха. — Ничуть не обиделась та и с довольным видом облизнулась. — Непременно чёрного! Да к нему впридачу принесите мне рубаху новую, нарядную, да колец, да очелий, да браслетов — и гляди, покрасивее!

— Будет, — кивнула Велимира, поднимаясь, — три дня тебе сроку.

— Управлюсь! — Радостно выкрикнула та и вдруг с головой ушла под воду — точно её и не бывало.

— Бежим, — обернулась Велимира к Евсею, и на её лице он увидел отражение своего страха.

Молча кивнув, он поднялся, посадив Душеньку за ворот рубахи. Она немедленно вцепилась острыми коготками.

«Жаль, что ведьмы не придумали, как можно по воздуху летать», — пронеслось в голове у Евсея, когда он вновь заставил свои уставшие ноги что есть сил нестись вперёд, туда, где, возможно, поляну уже залили кровью дрожеки.

— Подождите меня! — Донёсся сзади растерянный Забавин крик — она бежала, приподняв юбки, и явно не поспевала за ними.

Не оборачиваясь, Велимира крикнула:

— Не бойся, купеческая дочь — в лесу не заблудишься, он сам тебе путь укажет!

Вскоре Евсей безнадёжно от ведьмы отстал — у той, казалось, стократно сил прибавилось, как только она ступила под сень деревьев. Хотелось наконец остановиться, дать себе отдохнуть, но что — то упорно гнало его вперёд. Он знал — им больше ничего не грозит, ведьма со всем разберётся, но голос внутри упрямо твердил — ты должен быть там, ты должен помочь. Ему нужно своими глазами увидеть, как Велимира усмирит звериную ярость и вернёт Беривою прежний, человечий облик, иначе не сможет спокойно спать ночами. Перед глазами до сих пор стоял безумный медвежий взгляд налитых кровью глаз, за которыми не разглядеть было спокойного и мудрого Беривоя.

Звериный рёв они услышали задолго до того, как вышли к ведьминой избе. Он был полон боли и ненависти, и Евсей, вздрогнув, побежал из последних сил.

Тропинка вильнула в сторону Беривоевой избы. Евсей замедлился, перешёл на шаг — с каждым мигом становилось всё страшнее. Не хотелось лицом к лицу встречаться с разъярённым медведем до того, как ведьма успокоит его.

Услышав тихий свист, Евсей обернулся — из полуобнажённых кустов малины истово махал руками Морошка.

— Еувсей! — Громким шёпотом позвал он. — Сюуда!

Недолго думая, он нырнул к дрожеку.

— Ты в порядке? — Испуганно спросил он.

На лице Морошки появилась растроганная улыбка.

— Все мы в поурядке, — махнул он лапой, — нас не так — то проусто убить! — Он наставительно поднял палец вверх. — Воут теубе он бы с лёугкостью чеуреп раскрошил. — Он внимательно взглянул Евсею в глаза. — Хоучешь поусмотреть, чеум всё закоунчится?

Евсей решительно кивнул. Морошка поглядел на него с сомнением, но всё же развернулся и шустро пополз вперёд. Евсей следовал за ним, не отрывая глаз от забавно покачивающегося кончика хвоста. Размышлять о необычной природе дрожека было приятнее и проще, чем о необычной природе Беривоя.

Кусты скоро закончились, за ними последовали могучие дубы, между стволами которых Морошка ловко перебегал. Казалось, он должен был выделяться на фоне тёмной коры и ярко — жёлтых листьев, но Евсей и не углядел бы его, если бы не знал, куда смотреть.

От картины, представшей перед ним, больно сжалось в груди сердце — огромный, страшный зверь скалил зубы в угрожающей ухмылке, а прямо напротив него, на расстоянии нескольких шагов, виднелась тонкая фигура Велимиры. Такой хрупкой и маленькой казалась ведьма, что Евсей от страха прикрыл глаза — и как она могла остановить страшилище, которым стал Беривой?..

Над дубами, над берёзами и осинами, над всем огромным, бескрайним лесом полилась нежная, тоскливая песня. В долгой, протяжной мелодии с трудом угадывались слова, но это было и не нужно — смысл был не в том, о чём пела ведьма, а в том, как она пела — ни одни слова в мире не смогли бы передать то чувство бесконечной, всепоглощающей тихой скорби об ушедшем, о никогда не виданном, о мимолётом озарившем жизнь и пропавшем, как падающая звезда. Песня проникала в самое нутро души и ловко перебирала её струны. Казалось, она говорила о нём самом — о неизбытной тоске его, о неприглядном детстве, что до сих пор являлось в кошмарах, о страхе за учителя, и под конец песня взмывала ввысь, к самому небу чистыми, ясными переливами, даря надежду и успокоение.

Рядом пригорюнился Морошка, подперев щёку рукой, точно красна девица, но, самое главное — успокоился, наконец, медведь. Он сидел смирно, точно верный пёс, и глаза его стали обыкновенными, осмысленными, будто к нему возвратился человеческий разум. Пасть он больше не скалил — наоборот, на звериной морде расцвела робкая улыбка, так похожая на прежнюю, Беривоеву.

Наконец, последний звук замолк, и осталось лишь дивное наваждение отзвучавшей песни, тревожащей сердце. Велимира бесстрашно подошла к зверю и осторожно, прижала ладони к его щекам.

— Возвращайся, Беривой, — сочувственно позвала она, — мы ждём тебя.

В тот же миг зверя точно выломало — искривились все суставы, неестественно выгнулись лапы, заходил ходуном позвоночник. Из пасти, медленно уменьшающейся, вырвался тяжкий стон боли, и Велимира погладила его по голове — её подобное, кажется, не пугало и не отвращало.

— Тише, тише, — ворковала она, — сейчас легче станет.

Евсей выбрался из кустов — бояться было уже нечего. Неподалёку он увидел тяжко дышащую Забаву, прижимающую руки к животу — долгий бег совсем утомил её. Он торопливо подскочил к ней и, взяв под руку, отвёл в сторону — зло она им желала или нет, а всё же не стоило ей такое видеть. У Евсея перед глазами до сих пор стояло страшное зрелище из избы… «Сколь худо не относились бы люди к вам, не платите им той же монетой — иначе душу свою потеряете, обрастёт она злом», — вспомнил он строки одного из Откровений. Стыдно признать, но Евсей иногда пренебрегал ей, ещё тогда, в Бонуме, но учитель говорил, что никогда не поздно начать праведную жизнь. К тому же, за время здесь он успел уже нарушить без малого десяток заповедей — отчего бы не исполнить хотя бы одну?

Вновь раздался крик боли, и Забава поёжилась.

— Что там? — Тихо спросила она.

Евсей покачал головой.

— Двоедушник человеком оборачивается.

— О, так это Беривой? — Забава сочувствующе опустила глаза. — Бедный…

— Знаешь его? — Осторожно спросил Евсей.

— Нет, но частенько слышала. — Она придвинулась ближе к его уху и зашептала. — Сказывают, что как он пришёл, так и вовсе покоя не было — каждую ночь он лютым зверем оборачивался да убивал без разбору. Его забить поначалу хотели, да Ярина Вадимовна вступилась — сказала, что не по своей воле он зло творит, а стало быть, и вины на нём нет. Вот уже сколько лет он с тех пор тут живёт — успокоился, спокойно зажил, а вон оно как обернулось…

Она вздохнула, обвив себя руками. Евсею стало ужасно стыдно — надо было одёрнуть Морошку, заговорить о чём — нибудь другом — глядишь, ничего бы и не случилось… За своими бедами он совсем забыл о чужом горе, позволил звериной душе вырваться, одержать верх…

Стоны наконец затихли.

— Идём, — кивнул Евсей и торопливо зашагал обратно.

Беривой сидел прямо на земле, держась за голову правой рукой. Вокруг него скакал Морошка — левая рука мужчины висела плетью, и дрожек торопливо обматывал её какими — то листьями. Велимира сидела рядом с ним и, судя по лицу, ей было очень неловко — ведьма попросту не знала, что делать. Из — за стволов деревьев выглядывали любопытные и напуганные лица дрожеков. Поймав взгляд одного из них, Беривой вдруг застонал сквозь зубы, точно ему снова было больно, и повалился наземь, не обращая внимания на вскрик Морошки.

— Простите, — выдохнул — всхлипнул он и принялся отбивать поклоны, звонко стуча по земле головой, — простите, простите меня… Я виноват — клянусь Хротко, я искуплю свою вину…

Велимира торопливо подставила ладонь, и следующий удар пришёлся в неё.

— Перестань корить себя, — тихо, но твёрдо сказала она, — это был не ты — это был зверь.

Беривой замер — только плечи его коротко вздрагивали.

Евсею плохо давались попытки утешить — обычно это он прибегал за душевным успокоением к учителю. Он медленно выдохнул и сел плечом к плечу с Беривоем, осторожно положив руку ему на плечо.

— Ты не виноват, — повторил он, — я не сержусь на тебя.

Беривой неловко кивнул Евсею, встал, опираясь на руку Велимиры, утёр глаза.

— Простите, — последний раз сказал он и захромал к своей избушке, сгорбившись и прижав к себе пострадавшую руку. Велимира зашла вслед за ним, закрыла дверь.

— Может, стоило оставить их одних? — Задумчиво спросила Забава, провожая их взглядом.

— Нет уж, — Евсей поднялся с земли, — да и куда мы пойдём? Морошка, — обернулся он к дрожеку. — Ты идёшь?

— Поузже буду, — негромко проговорил тот, — пускай всё поуляжется… Поудумаю, как лучше извиуниться.

Он помахал на прощание рукой и скрылся среди деревьев — только его и видели. Евсей оглянулся — пропали и другие дрожеки, на поляне, разнесённой медведем, остались лишь они с Забавой.

— Ну, — вздохнула она, — пойдём? Нехорошо, конечно, так знакомство начинать, но куда деваться…

Изба Беривоя оказалась совсем маленькой и тёмной — казалось, Беривою пришлось бы наклоняться, чтобы просто стоять в ней. Убранство было совсем простым, даже бедным — никаких кружевных занавесок, скатертей, никаких резных наличников и росписей — даже покрывало на кровати, которое Белийцы обычно вышивали множеством обережных знаков, было просто кипельно — белым. Несмотря на не успевшую остыть печь и кружки, стоявшие на столе, дом казался нежилым, заброшенным.

В полумраке он разглядел Беривоя с Велимирой — те сидели за столом. Велимира что — то неторопливо тому втолковывала, он же слушал её с улыбкой, которая болью искажала его лицо. Обернувшись на скрипнувшую дверь, он, казалось, попытался съёжиться ещё больше.

— Здрав будь, господин Беривой Болеславович! — Защебетала Забава, отвесив ему поясной поклон. — Да продлит твои дни Хротко, да будет к тебе благосклонна матерь Жреба. Не серчай на нас, гостей незваных, не побрезгуй нами…

Он встал, жестом указал на скамью.

— Проходите, — сказал он хриплым голосом, какой Евсей слыхивал у беспробудных пьяниц, — ты извини меня, Забава Твердятична — не смогу тебя принять, как причитается столь дорогой гостье…

— Ничего им не причитается, — сердито оборвала его Велимира, яростно сощурив глаза, — явились, не жданы, не званы…

— Прости, госпожа, — без капли угрызений совести сказал Евсей и, заслонив собой смутившуюся Забаву, выпустил на стол Душеньку. Та немедленно прыгнула прямиком в объятия Беривоя и свернулась там пушистым белым комочком. С радостью Евсей заметил, что на лице у того расцвела улыбка — горькая, но настоящая.

Евсей поймал взгляд Велимиры — почти злобный, яростный. «Вот, значит, как, — с горечью подумал он, — прошёл краткий миг единения? Нынче вот так со мной можно — злиться, кричать, будто я — чуждый, будто я — враг… Позабыл ты, Евсей, с кем избу делишь — разве можно верить ведьме, разве надеяться на её доброту»…

— Ладно, — кивнула Велимира, — не прогонять же вас. Эй, хозяин! — Наигранно — весело прикрикнула она. — Тащи поскорее свои запасы! Думу думать будем.