И тут пришла беда

Анастасия Уварова (2024)

После долгих лет, проведённых в солнечном Валиоре, Евсей возвращается на родину — в далёкую Белию, полную нежити и чудес, где обитают языческие боги. Он давно потерял веру в людей, и его спасение — в боге. Вместе с учителем он собирается нести слово Калоса в эти дикие земли… И всё шло хорошо, пока на языческом празднике учитель Евсея бесследно не исчез.

Глава 21

*

Наблюдая торжественное шествие дрожеков, Евсей с трудом удержался, чтобы не потереть глаза. Остатки сонливости пропали от такого зрелища — лесные жители нарядились в пёстрые одежды, похожие на скоморошьи, с бубнами, домрами и гудками дружно направлялись в сторону человеческих жилищ. У многих запястья или шеи были обвиты плющом, кто — то вставил за ухо небесно — голубой цветок горечавки, а кто — то хвастался шерстью, выкрашенной в бледно — рыжий или жёлтый цвет.

— Уж на такое — то зрелище весь Зубец соберётся, — довольно потёрла ладони Велимира.

— А что они делают? — Немного виноватым голосом спросил Евсей — после завтрака на него накатило сытое умиротворение, а травяной отвар взбодрил, и было стыдно за свои речи.

— Леушего выбирать будем, — подскочил к ним Морошка, — как я вам, хоурош?

На нём был ярко — алый кафтан, на хвосте позвякивал медный бубенчик, голову украшал венец, сплетённый из гибких веток ивы, на которых блестела серебристая паутина.

— Красавец! — Довольно воскликнула Велимира. — Лучше нет, и не будет!

Морошка довольно хмыкнул и отскочил куда — то в сторону, к нарядным собратьям.

— Каждые триста лет выбирают нового хозяина леса, — пояснила Велимира Евсею, — самого мудрого, самого сильного, того, кто лес лучше всего слышит. Они будут пировать, пить, плясать и петь, а в конце будет большое состязание. Говорят, раньше и люди принимали участие в веселье — особо сильные колдуны даже становились лешими… Впрочем, это могут быть и простые сказки. Дрожеки уже давно, со времён ольховой ссоры, не выходили к людям. Легенды рождаются на твоих глазах! — Воскликнула она, хлопнув Евсея по плечу. — Жаль, мы этого не увидим.

— З-здравствуй, — тихо донеслось из — за спины и, обернувшись, Евсей увидел Беривоя — всклокоченного, с красными глазами, в неопрятно заправленной рубахе.

— С добрым утром, — мягко произнесла Велимира с доброй улыбкой, такой, что Евсей удивлённо уставился на неё — он и не знал, что ведьма может быть такой ласковой, — как ночь прошла?

— Н-неплохо, — неискренне ответил он, уголок губ у него дёрнулся.

Велимира в ответ кивнула и плотнее закуталась в кафтан, что — то недовольно буркнув.

— С чеуго вдруг мы доулжны этим людям поумогать? — Раздалось вдруг сбоку недовольное. — Доубра мы видеули от них хоуть раз?

Евсей увидел дрожека, что стоял, гордо сложив на груди руки, и с вызовом глядел на ведьму. Велимира улыбнулась, хищно обнажив белые зубы.

— А ты, я гляжу, по старым богам соскучился? — Вкрадчиво произнесла она, растягивая слова. — Не вам ли Змей обещался головы предательские поотрывать?

Дрожек растерянно фыркнул и скрылся за деревьями.

— Ну, други моуи! — Весело крикнул Морошка, взобравшись почти на вершину крепкой молодой осины. — Вперёд, во славу нашу!

Дрожеки отозвались дружными выкриками и смехом, и пёстрая шумная процессия медленно поползла к Зубцу.

Следующие часы прошли для Евсея беспокойно и тревожно. Он ходил из угла в угол тесной ведьминой избушки, изнывая от безделья и терзая себя нерадостными мыслями. Казалось, что в его голове поселился червь, настойчиво, до головной боли, терзающий его дурными предчувствиями, упрёками то в безделии, то в дружбе с нечистью. Когда Велимира наконец объявила, что пора идти, Евсей вздохнул с облегчением и первый бросился к дверям.

На тайной тропке, которой они прошли в город, им встретилась лишь пара ворон, проводившие их громкими криками. До них доносились отзвуки развесёлой музыки и песен, да гудение народных толп.

Кажется, их план сработал — и в самом Зубце никто не застукал их. Улицы были пусты и безмолвны. Против воли Евсей вспомнил день, когда они с учителем въехали сюда — кажется, это было так давно…

У яблони их ждала Забава, беспокойство которой читалось в поблёкших глазах и в плотно сомкнутых губах, на которых не виднелось и тени прежней доброй улыбки. Была она в простой белой рубахе с одной лишь обережной вышивкой и тёмно — синем саяне, а в руках держала топор с длинной рукоятью и широким лезвием. Казалось, от её прежнего, возвышенного образа сказочной Лунной девы не осталось и следа — перед Евсеем была простая девушка, но ни душевные терзания, ни небогатая одёжа не сделали её менее прекрасной.

Поймав себя на этой мысли, Евсей мысленно одёрнул себя. Не об этом сейчас надо было думать, ой не об этом…

Забава торопливо передала топор Беривою, нерешительно его принявшему.

— Как отговорилась? — По — хозяйски спросила Велимира, откидывая косы за спину и покручивая запястьями.

— Больной сказалась, — робко ответила Забава, — служанки забеспокоились, хотели со мной остаться, да я их отговорила… А кого не отговорила, тем твоего порошка в еду подсыпала — спят теперь беспробудным сном… Госпожа, — жалобно обратилась она к Велимире, — с ними же беды не случится?

— Не бойся, — усмехнулась та, — в чём — в чём, а в травах я понимаю. Ну, — обратилась она к Беривою, — готов?

Тот кивнул и поднял топор, занеся его над тонким стволом яблони. Евсей с Забавой встали по одну сторону от неё, Велимира — по другую.

— Руби! — Звонко скомандовала ведьма, и лезвие обрушилось. Затрещало, застонало дерево, полетели щепки во все стороны. Топор, казалось, увяз в стволе, и Беривой, с трудом его вытащив, ударил снова. Ещё более жалобный стон раздался, и Евсею на миг показалось, будто из яблони полилась кровь — густая, бурая, и даже в воздухе запахло железом… Тряхнув головой, он отогнал наваждение.

При каждом ударе Забава содрогалась, словно не яблоню рубил Беривой, а её саму. Заглянув ей в лицо, Евсей увидел слёзы, текущие по щекам, и неловко, попытавшись утешить, положил руку ей на плечо. Она благодарно взглянула на него и не попыталась отстраниться, напротив, будто подвинулась ближе. Велимира следила за каждым Беривоевым движением, хищно сощурившись. Она казалась дикой кошкой, собравшейся перед прыжком.

Откуда — то из глубины двора выскочил дворовой — всклокоченный, взбешённый, с перекошенным лицом, и кинулся прямо к ним.

— Мерзавцы! — Вопил он. — Сволочи! Как посмели мою яблоньку…

— Пошёл вон! — Шипяще рявкнула на него Велимира, сверкнув глазами. Он резко оборвал причитания, будто споткнулся, обиженно забился под крыльцо.

Сверкнул топор раз, другой, третий… Под душераздирающий скрип и треск ствол, наконец, накренился. Евсей поёжился — точно голову рубили человеку, а она всё болталась на последних жилах шеи… Мерзкое было зрелище, что сказать.

Вдруг из щели между стволом и пнём выглянули злобно — красные глаза. Белый заяц выскочил из яблони, перелетел через Беривоев топор да дал дёру — только сверкали лапы, да болтались длинные уши. Не успел Евсей и рта открыть, как Беривой кинулся на него серой молнией, и спустя миг уже прижимал зайца к земле. Только стал он приподниматься, как из — под живота у него выпорхнула утка и взвилась к небесам, высоко — высоко… Евсей глянул на Велимиру — она сосредоточенно что — то бормотала, прикрыв глаза. Лицо её осунулось, побледнело почти до синевы. Подняв руку, она принялась сжимать пальцы в кулак — всё туже, туже, и когда кулак сомкнулся, утка вдруг трепыхнулась, замерла — и камнем рухнула вниз головой.

— Лови её! — Азартно крикнула Велимира, отбегая назад.

Утка вдруг затрепетала крыльями, сжалась — и вот вместо неё к земле летел серый неприметный комочек, который глаз с трудом мог разглядеть. «Упадёт, — мелькнула мысль у Евсея, — если не разобьётся, вовек не сыщем!». Он разбежался, оттолкнулся от пня и, подскочив, ловко схватил мышь в воздухе, плотно зажав её в ладонях. Мышь едва слышно пищала и скреблась, а у Евсея гулко колотилось сердце — он до последнего не верил, что ему удастся… Беривой благодарно похлопал его по плечу. Слабо улыбнувшись, Евсей шагнул было к Велимире, протягивая ей руки, как вдруг его остановила Забава.

— Погоди, госпожа, — сказала она удивлённой ведьме, — тут хитрость.

Она мягко улыбнулась и протянула Евсею ладони. Он, догадавшись, едва дыша, пересадил к ней мышонка. Делал он это с опаской — иногда целые сказки строились на женской боязни мышей…

Забава осторожно приняла его, легонько почесав мышонку одно из больших круглых ушек.

— Хорошенький такой, да? — Почти восторженно сказала она.

— Ага, — недовольно скрестила руки Велимира, — делать — то нам с ним что?

— Беривой Болеславович, — повернулась Забава к мужчине, — не найдётся ли у тебя ножа?

Вскоре на крыльце, прямо перед порогом дома, в ряд оказались уложены три ножа. Забава тем временем объясняла ласковым, неторопливым голосом — в детстве отец частенько рассказывал им сказки, которых она больше никогда не слышала.

— Госпожа, — робко обратилась она к Велимире, — знаешь ли заговор на трёх водах?

— Кто ж не знает, — обиженно фыркнула та.

— Надо будет его читать, пока я постараюсь его через преграды провести.

— Надо — значит, надо, — отозвалась Велимира, засучила рукава и принялась нашёптывать себе под нос что — то про солёные воды, глубокие воды, горькие воды. Евсей усилием воли заставил себя не вслушиваться, тем более, что перед его глазами происходило любопытное зрелище. Забава осторожно поставила мышонка на пол и, перегородив ему дорогу ладонями, мягко направляла его к лежащим ножам. Тот шёл вперёд, точно очарованный, шаткой, будто пьяной походкой, и переваливался через рукояти, почти падая вперёд. Наконец, он пересёк порог, и его окутал серебристый туман, сиявший так ярко, что Евсей прикрыл глаза рукавом. Наконец, когда туман рассеялся, четыре пары глаз жадно поглядели за порог — каждый взгляд был наполнен надеждой на что — то своё. На полу лежала, почти закатившись в щель, небольшая острая игла.

— Ага, — многозначительно сказала Велимира.

Она одним прыжком оказалась внутри и ловко схватила иглу, что, казалось, даже в этом облике старалась скрыться от их глаз, ускользнуть. Евсей оглянулся на Забаву — она стояла, уронив руки, изогнув губы в почти осязаемой горечи.

— Что это? — Услышал Евсей свой растерянный голос.

— Залог. — Отозвалась Велимира, чем — то страшно довольная, и, взглянув на его непонимающее лицо, продолжила. — Бывает такое, что слабый колдун приходит с просьбой к одному из богов, и тот одаривает его большими силами. Колдун тогда оставляет подобный залог, — она внесла иглу под солнечный луч, и та засияла изнутри жидким серебром, — знак верности богу — покровителю. А если же такой сломать, — Велимира расплылась в почти злобной улыбке, — то колдун останется и без обретённых сил, и здоровьем скорбеть станет — такова расплата за жажду. Потому — то они редки — иной после того, как находят залог, и умереть может.

Лицо Забавы мертвецки побелело.

— Госпожа! — Воскликнула она, рухнув на колени. — Молю, не надо!

Евсей бросился её поднимать. Сомнения его постепенно рассеивались — не могла она, зная о замысле своего отца, сама же к нему смерть привести…

— З-залог мал, — вдруг сказал Беривой, — с т-такого и не получишь почти н-ничего — он скорее будет д-договором, об-бещанием… Не б-бойся, госпожа, — сказал он Забаве, прятавшей слёзы за рукавом, — т-твой отец не ум-мрёт от подобного…

— Верно, — с сожалением отозвалась Велимира, разглядывая иглу, — но части сил лишится. И потому спрячь её, — она вдруг сунула иглу в руки Забаве, — и храни, как зеницу ока — чтобы ни твой отец, ни его благодетель не поняли, что мы обнаружили иглу.

Забава торопливо закивала.

— Госпожа! — Вдруг воскликнула она. — Яблоню сажала моя матушка — не может это быть её залогом?

Велимира покачала головой.

— Со смертью человека и залог рассеивается, — сказала она, вдруг поглядев на Забаву с сожалением, — это, конечно, не доказывает, что твой отец спутался со старыми богами, но сомнений добавляет. Был бы он честным человеком, разве стал бы скрывать это от своих детей?

Забава молча смотрела в землю. Велимира спустилась с крыльца и встала рядом с ней.

— Боишься за него? — Тихо спросила она.

— Он мой отец, — ответила Забава, вскинув голову, — он мог отдать залог по молодости и глупости, он мог быть околдован. Его могли запугать, в конце — концов! — Забава всплеснула руками — взметнулись крылья — рукава.

— Верно, — Евсей встал рядом с ней, — ты не можешь по залогу узнать, кому из богов он принесён?

Велимира раздражённо мотнула головой.

— Ты всё ещё хочешь помочь нам? — Она не отрывала взгляда от Забавы.

Та решительно кивнула.

— Всем, чем смогу, — она прижала иглу к груди, — мне нравится этот мир, госпожа… Я не хочу, чтобы в один миг закат стал красным не от лучей солнца, а от крови.

Возвращались обратно они, когда облака окрасились в нежно — розовый. Велимира возбуждённо трещала с Беривоем о чём — то своём, колдовском — Евсей понимал через слово, а после и вовсе перестал вслушиваться, думая о своём.

Когда они проходили под посадским теремом, где и сейчас, в разгар веселья, стояла стража, мысль превратилась в решительное намерение.

— Госпожа, — собрав волю в кулак, обратился он к ведьме, — пойдёшь Святослава Гневича лечить, расспроси Радомилу Ершовну о муже её, да о служении Мерове…

Велимира повернулась к нему, приподняв бровь.

— Думаешь? — Протянула она.

— Не надо расспрашивать. — Донеслось вдруг хрипло из ближайших кустов. Велимира подпрыгнула от неожиданности, Евсей вздрогнул, Беривой незаметно оказался перед ними, загородив их своей спиной. На дорогу вывалилась женщина — сгорбленная, будто придавленная к земле, простоволосая — седые волосы растрепались. Одежда её, хоть и выглядела дорогой, была испачкана землёй и чем — то алым. Приглядевшись, Евсей с великим трудом узнал в этой измученной женщине жену посадника — за несколько дней она будто постарела на много лет.

— Не надо расспрашивать, — повторила она, — я всё расскажу.