Секрет кладбищенского дуба

Елена Маркина (2024)

Майя Воробьёва ненавидит свою жизнь — абьюз, наркотики, грязь и бедность. Девушка совершает попытку уйти из жизни, но её спасает… ушедшая из жизни утопленница Кэт. Вместе подругам предстоит разобраться во многом: что произошло с пропавшей матерью Майи? почему девушка начала видеть нежить? как на самом деле погибла Кэт? а что на уме у Влады Морозовой — неформалки, ненавидящей Майю? А ведь никто из девушек не знает, что на каждую из них у Хранителя Дуба свои планы…

Глава 12

Остальную часть ночи Майя проспала мёртвым сном, таким, каким она не спала уже, казалось бы, больше полугода. Проснулась девушка в час дня и какое-то время лежала, бессмысленно разглядывая полосы яркого света на полу. Майе потребовалось время, чтобы понять, где она находится и что произошло. Перед глазами болезненными фантомами появлялись то мост с рекой, то квартира Максима, то кафе, то отец, то стройка, то Даша, то Кэт… Нет, Кэт была определённо настоящей и стояла посреди комнаты.

‒ Пока ты спала, я познакомилась со всеми кошечками во дворе! Ты ведь знаешь, что кошки чувствуют нежить?

Майя села, и в глазах у неё потемнело, а сосуды в висках запульсировали. Она всё ещё пребывала в состоянии ужасающей слабости.

‒ Кэт, спасибо, что не уходишь от меня.

‒ Боже мой, угомонись. Мне-то куда идти?

‒ А твои родители? Где они? ‒ Воробьёва запнулась. ‒ Они… живы?

‒ А я не говорила тебе? Я просто понятия не имею, что с ними. Точнее, как тебе сказать… Мой отец бросил меня, как только я из мамки вылезла, и на него мне как-то наплевать. Что насчёт самой мамы… я просто ничего не помню. Я не помню адрес, где мы жили. Я не помню, кем она работала. Я даже не помню… не помню, как она выглядит…

Девушки молчали какое-то время, рассматривая трещинки на потолке и стенах, а потом Майя спросила:

‒ А кем была ты сама, Кэт? Ты помнишь?

‒ Шлюхой, ‒ не задумываясь и не отводя взгляда от Майи, ответила мёртвая. ‒ Я была шлюхой. Потаскухой. Давалкой. Блудницей. Ночной бабочкой. Путаной. Подстилкой. Швалью. Проституткой. Как много классных синонимов придумали люди к этому слову, правда? Выбирай ‒ не хочу!

В глазах Кэт стояли слёзы, которые она старательно сдерживала. Голос её при этом звучал дерзко и энергично. Она ждала реакцию Майи и внимательно следила за выражением лица той.

А Майя не знала, как продолжить разговор. У неё самой не было никакой твёрдой позиции, касаемо проституции (как и касаемо практически любого другого социального или политического вопроса). Окружение же девушки подходило к этому неоднозначно: с одной стороны, «шлюшки» раскованные, весёлые, умеют всё делать, ничего не стесняются и любят экспериментировать, в отличие от «обычных баб»; с другой стороны, эти же «шлюшки» ‒ отбросы общества, они хуже собак, потому что думают промежностью, а в головах у них моча, и мир стал бы в миллиарды раз лучше, если бы всем «шлюшкам» сломали ноги, а потом расстреляли. Майя почувствовала, как тошнота подходит к её горлу от одних воспоминаний об этих разговорах.

‒ Ты жалеешь об этом? ‒ наконец спросила Воробьёва.

‒ Жалеют только о своём собственном выборе. Но никак не о том, что тебя заставили сделать. ‒ спокойно ответила Кэт. ‒ Наверное… я не чувствую ничего на этот счёт. Давно перестала чувствовать. Но опять же. Понимаешь, я не помню никаких конкретных людей и событий из своей жизни. Вещи, которые иногда всплывают в моей памяти, я не могу отделить от собственных снов и фантазий. Поэтому, можно сказать, я помню только некоторые свои ощущения. Помню свои реакции на происшествия, но не помню сами происшествия.

Кэт замолчала. Ей не было стыдно об этом рассказывать, но она всё равно ощущала некоторый дискомфорт. Мёртвая спросила:

‒ Что ты думаешь?

‒ Я думаю, что ты моя подруга, Кэт.

Призрачная девушка непроизвольно улыбнулась, а Майя встала и отряхнула пыль со своей одежды.

‒ Ты не должна волноваться на этот счёт. Давай лучше придумаем, что нам делать теперь.

Следовало ли Майе обратиться в полицию? Воробьёва думала над этим вариантом, но осознавала, что, во-первых, у неё не хватит смелости даже подойти к полицейскому участку, во-вторых, у неё нет никаких подтверждений пропажи матери, а кто будет искать взрослую дееспособную женщину, которая могла, в конце концов, просто взять и улететь на отдых заграницу?

Родственников, к которым можно было бы обратиться, у девушки не было. Значит, ей оставалось ждать. Ждать, пока кто-нибудь не объявится в эту пустую квартиру, ночью так напоминающую первобытную пещеру.

Майя стояла посреди комнаты, пытаясь понять, что ей вообще нужно, чего она хочет, куда ей сейчас пойти, а в голове появлялись яростные образы.

«ВИДИШЬ, СУКА! ЧЕГО ТЫ СТОИШЬ, ЕСЛИ ДАЖЕ РЕБЁНОК, КОТОРЫЙ У ТЕБЯ ИЗ ***** ВЫЛЕЗ, ТЕБЯ ПРЕЗИРАЕТ?»

Но было удивительно, что все угрозы от отца, проносившиеся одна за другой в голове девушки, относились вовсе не к ней, а только к её матери Варваре.

Стоило признать, что характер Варвары был в начале её жизненного пути слишком слабым и мягким для тех трудностей, с которыми ей пришлось неожиданно столкнуться. Тихая, погружённая в себя и в литературу, она привыкла общаться со строго определённым кругом лиц, таким же образованным, небедным и благополучным. Родители ограждали дочь от людей другого толка, что сделало её совсем неподготовленной к реальной жизни, в коей глупых, грубых и просто опасных людей оказалось большинство. Но родители покинули дочь рано: сначала погиб в автокатастрофе отец, а через полтора года от инсульта, вызванного переживаниями и депрессией, скончалась и мать. Варя осталась сиротой в девятнадцать лет.

Совершенно неопытная и доверчивая, Варвара погрузилась во взрослую жизнь. Похороны обоих родителей надломили её, и девушке срочно требовалась поддержка. Такую поддержку на тот момент оказал Варе её одногруппник ‒ Павел (который был позже исключён из университета в конце второго курса). Павел казался Варваре простым в общении, приятным, позитивным и смешным. Он легко относился к жизни, не заморачивался по пустякам и редко вообще о чём-либо волновался. Человек именно такого настроя и требовался Варе на тот момент (по крайней мере, ей так казалось). Павлу же нравилось внимание умной девушки из приличной, пусть и мёртвой, семьи. Он гордился, что Варвара из всего коллектива выбрала именно его. А ещё он чувствовал, что ею будет легко управлять, а здесь причина таилась и в самом характере Вари, и в той сложной ситуации, в которой девушка оказалась.

Они поженились быстро, поселились в пустой родительской квартире Вари, и уже через год, в возрасте двадцати лет, Варвара родила ребёнка ‒ Майю. Для Вари, которая пусть и пережила непростые роды, ребёнок был чем-то абсолютно невероятным. Она по-настоящему гордилась собой, она чувствовала, что смогла привнести в свою жизнь радикальную переменную, которая, несомненно, изменит всю её судьбу в лучшую сторону. Павел более сдержанно относился к новорождённой дочери, но всё равно был доволен.

Тем не менее, с каждым годом напряжение в семье росло. Варвара смогла найти хорошую работу. Она коллекционировала книги и с огромным удовольствием занималась своей дочерью, когда Павел, менявший одну работу за другой, чувствовал себя по сравнению с Варварой несостоявшимся в жизни. Она не могла быть счастливее его. Она не имела права быть такой. Кроме того, Павлу приходилось постоянно сдерживать свои страстные порывы прильнуть губами к горлышку бутылки водки, и с каждым днём это выводило его из себя всё больше и больше. «Ведь при ребёнке нельзя пить», ‒ спокойно говорила Варвара, и какое-то время даже сам Павел считал это верным решением. Но в какой-то момент его недовольство своей жизнью достигло пика и начало трансформироваться в ярость. С чего бы ему слушаться жену, которая решила, что имеет право быть счастливой, пока он несчастен? С чего это она вдруг решила, что в принципе имеет право ему что-то приказывать? Почему она позволяет себе уделять так много времени всякой бесполезной бредятине, своим книгам, вместо того, чтобы лишний раз поднять ему настроение: приготовить шикарный обед, выйти к нему на порог в прозрачном белье и сделать массаж всех мышц спины? И почему его собственный ребёнок, который принадлежит ему и только ему, проводит так много времени с женой и не проявляет к нему высоких чувств? Эти вопросы надо было решать.

Варвара не знала, как вести себя после того, как Павел избил её первый раз. Она не знала, что ей следует предпринять и нужно ли в принципе предпринимать что-либо. Он же любит её. Как думала она сама. И Варваре было некому рассказать о происходящем внутри семьи. На работе у неё не было близкой дружбы с коллегами, сама она была слишком замкнутой и застенчивой, чтобы построить новые отношения с кем-то. А все старые знакомые отдалились от Воробьёвой.

Со временем Варвара научилась отвечать агрессией на агрессию. Такие изменения в её миролюбивом характере были вынужденной мерой: женщина пыталась «сохранить» семью, но и не собиралась дать мужу уничтожить себя полностью. Да, Варя до последнего момента боялась разводиться с Павлом, потому что не имела ни малейшего представления, как ей строить свою жизнь дальше. Воробьёва просто не могла представить свою дальнейшую судьбу при таком раскладе.

Но всё оказалось намного проще. После развода Варвара вздохнула полной грудью. Какое-то время Павел, переехавший к своим родителям, названивал ей, исходясь угрозами выкрасть дочь себе, но через три недели успокоился и забыл о бывшей жене. Настолько успокоился, что уже через год перестал выплачивать алименты, на что Варвара решила просто закрыть глаза.

Варвара осталась наедине с дочерью и поначалу ей казалось, что она легко перевоспитает её, но всё оказалось намного хуже. Уже к двенадцати годам Майя стала той, кого родители Варвары, не имевшие счастья стать бабушкой и дедушкой, называли «дворовой девкой». С «дворовыми девками» Варваре строго-настрого было запрещено общаться, ведь все они были пьющие, курящие и спали со всеми подряд. Родители очевидно не хотели, чтобы Варвара стала такой же, и сама Варя не терпела ничего подобного. И какой отвратительной матерью она почувствовала себя, когда поняла, что её дочь стала именно такой. От их нежных отношений не осталось и следа. Дальше были только скандалы и вечные разборки.

Были детские психологи, семейные психологи, онлайн консультации у коучей, но ничего из этого не приносило результата. Варвара всегда умалчивала о том, что дочь принимает наркотики, потому что боялась лишения родительских прав. Женщина не пыталась отвести свою дочь к психиатрам из-за страха того, что её дочь заберут в диспансер или поставят на учёт, и всё это отразится на дальнейшей судьбе Майе. Но больше всего Варвара всего-навсего боялась ещё больше испортить отношения с ребёнком. Она не имела понятия, что делать в подобной ситуации. Единственное, что женщина знала точно, ‒ она никогда, никогда не применит рукоприкладство. До одного дня.

Майя не видела в своей матери никакого намёка на авторитет. Ей не хотелось налаживать отношения с Варварой, ей не хотелось общаться с ней, ей не хотелось видеть её. В пятнадцать лет, когда девочка поступала в девятый класс, она совсем потеряла контроль над собой. Майя перестала посещать занятия, почти не появлялась дома, и Варвара начинала постепенно выходить из себя. Учителя интересовались: что происходит с её дочерью? У доченьки слабое здоровье, она хватает все существующие вирусы, у неё постоянно простужается горло, желудок чувствителен к пище и часто выходит из строя, а месячные страшно болезненны, и обезболивающие, выписанные врачами, не помогают. Но сколько могло продолжаться это враньё? В конце концов ситуацией может заинтересоваться директор.

Когда Майя в один день заявилась домой и нагрубила матери в ответ на её расспросы, женщина не выдержала. В этот раз всё внутри неё сломалось и закипело. Варвара ударила дочь по лицу. С того момента Майя начала жить исключительно у своего парня Максима, с которым Варвара вела отдельную войну.

С горем пополам Майя сдала экзамены, хотя сначала даже не желала на них являться. Теперь она общалась с матерью только по телефону. Последний раз они обсуждали поступление Майи в аграрное училище. Варвара говорила, что уже подала документы дочери и что всё получится, но девушка пребывала в состоянии полного безразличия. Она так и не узнала, поступила она в это училище или нет, Майя даже толком не знала, какую специальность выбрала ей мать.

Последний раз мать и дочь говорили по телефону как раз в прошлом июле. Варвара не звонила дочери после этого. А Майя не звонила матери…

Осознание этого факта привело девушку в настоящий шок. Сейчас Воробьёва шла по улице (серые стены квартиры слишком давили на неё, и она решила покинуть квартиру) и чуть не врезалась в велосипедиста. Да, последний раз Майя общалась с родной мамой не неделю назад, не месяц назад, не два месяца назад, а целый год. Год назад девушка последний раз слышала материнский голос, беспокоящийся об образовании дочери.

‒ Ты в порядке? ‒ спросила Кэт, глядя на то, как Майя остановилась посреди дороги с пустым выражением лица.

‒ Пойдём в магазин. Мне надо пожрать чего-нибудь.

И всё-таки было в Варваре что-то эгоистичное, глупое и безграмотное. Так шептала обиженная частичка сознания Майи. Ей нужно было сдать дочь в наркодиспансер или показать её психиатру. Потому что настоящую помощь Майе могли оказать только настоящие врачи. Но Варвара была трусливой. Она была слабой. Она была оказалась неспособной нести полноценную ответственность за судьбу собственного ребёнка. Если наказание требовалось, ей следовало его принять.

Майя опять почувствовала слёзы на глазах. Ей было жалко себя. Ей было жалко маму. Она ненавидела себя. Она ненавидела маму.

Воробьёва стояла в молочном отделе местного продуктового магазина «Танечка». Уже стоял вечер, и солнце садилось. Кроме неё в магазине покупателей не было. Денег Майя имела очень ограниченное количество, поэтому девушка просчитывала сумму так, чтобы ей обязательно хватило на сигареты. Место было знакомое, все продавщицы её знали и продавали нужные вещи «без рецепта».

Лампочка мигала, играла незамысловатая мелодия. Кэт стояла около стеллажа с журналами, листала газету с громкими заголовками и ухмылялась. Майю неожиданно бросило в дрожь, и она посмотрела по сторонам. Её пронзило ледяное ощущение, будто за ней кто-то наблюдает, но в магазине действительно не было ни одного человека, кроме неё и Кэт. Магазин скоро закрывался, и девушки отправились к кассе.

Но место за кассовым аппаратом пустовало. Неужели все продавщицы уже разошлись по домам? Окна магазинчика выходили на автомобильную стоянку перед домом, на первом этаже которого была расположена сама «Танечка». Майя оставила корзину с немногочисленными продуктами на кассе и слабым голоском позвала:

‒ Можно кого-нибудь на кассу?

Никто не откликнулся. Тогда Кэт осмотрела подсобные помещения, но и там никого не нашла, о чём она сообщила подруге.

‒ Да, странно, конечно, но, наверное, мы пришли слишком поздно, ‒ сказала Майя и направилась к двери с пустыми руками.

На улице резко потемнело, хотя была всего лишь половина девятого. Лобовые стёкла автомобилей отражали жёлтый свет из больших окон «Танечки». Майя потянула ручку входной двери и поняла, что дверь заперта. Она повертела её, подёргала из стороны в сторону, но дверь не поддалась. Сердце Воробьёвой заколотилось с новой силой.

‒ Кэт, какого чёрта здесь происходит? Как они могли закрыть нас?

Паника начинала овладевать Майей, и она с большей силой начала трясти дверную ручку. Кэт прошла сквозь стену и попыталась открыть дверь с внешней стороны, но это не дало никакого результата.

‒ Не волнуйся так. Ты можешь попытаться выйти через запасной выход в противоположной части магазина. К нему можно пройти через подсобные помещения, и я помогу открыть тебе двери.

Воробьёва смотрела на своё мутное и расплывчатое отражение в стёклах окон. Бедная маленькая девчонка, почему ты не способна даже купить молоко? Почему с тобой приключается что-то, чего не бывает ни с кем? Почему у тебя всё не так, как у нормальных людей?

‒ Я только не понимаю, почему они не выключили свет, ‒ сказала Майя.

Свет отключился. Музыка исчезла. Всё помещение за долю секунды погрязло в темноту и тишину. Майя сдержала крик, спазмом сжавший её горло: отражение девушки в стекле исказилось и превратилось в старое мужское лицо. Да, на улице стоял старик и ничего не выражающими глазами смотрел на Воробьёву. Короткая борода с отдельными седыми волосками, голова растрёпана, а туловище округлой формы. Мужчина так и стоял на месте, не двигаясь.

‒ Это мертвец, но какой-то странный, ‒ прошептала Кэт.

‒ Девчонки, ну что за ерунда?! Я хотела напугать вас, а вы всё смотрите на какого-то идиота! ‒ сказал пронзительный высокий голос сзади.

Майя и Кэт обернулись, и свет снова включился. На стуле за кассой сидела девушка с рыжими обугленными волосами. Одежда её ‒ лёгкое голубое платье ‒ вся обгорела и рваными кусками въелась в кожу, как слипается с пирогом пергамент для выпечки. Правая рука почти вся почернела, и местами проглядывали желтоватые кости. Шея и левая рука покраснели и покрылись коркой. Лицо девушки сохранилось лучше всего, если не считать содранной до мяса левой щеки и немного заплывшего над нею глаза. Снова заиграла легкомысленная музыка.

‒ Алёна? Как ты тут оказалась? ‒ спросила Кэт.

‒ Мне сейчас скучно, и всё никак не могу найти себе место. Шляюсь по всему городу. А тут тебя встретила. Подумала, почему бы не прикольнуться? А тут, оказывается, твоя живая подружка ещё и нежить видит, вау!

Майя не слушала, что говорила Алёна и продолжала смотреть на пожилого мужчину снаружи. Он до сих пор не сдвинулся с места и был похож на восковую статую.

‒ Я в этом магазинчике уже две недели живу и первый раз этого пердуна вижу, что он тут забыл? Кстати, считаю, им уже давно пора переименовать это местечко из «Танечки» в «Алёнушку», так будет правильней.

Старик всё стоял и стоял, а девушки втроём смотрели на него в замешательстве.

‒ Мужик, хватит. Ты задолбал так пялиться, ‒ сказала Алёна, которой начало становиться не по себе.

‒ Я не хочу этого, ‒ прошептал он, не двигая губами. ‒ Я не хочу этого. Но я не могу.

Вдруг он протянул вперёд тяжёлые мозолистые руки.

‒ Помогите мне. Я больше так не могу. Помогите мне.

Девушки попятились, а старика начало трясти, как будто внутри него был установлен вибрирующий механизм. Лицо же его оставалось совершенно неизменным.

‒ Простите, ‒ тихо сказал мужчина и исчез в чернеющем воздухе.

Тишину, образовавшуюся всеобщим непониманием и напряжением, разрушила Алёна.

‒ Вау. Бывает же.

‒ Ты знаешь, куда ушли продавщицы? ‒ спросила Кэт.

В этот же момент входная дверь отворилась, и вошли две толстые женщины, которые являлись сотрудницами магазина «Танечка» (или же «Алёнушка»).

‒ Прошу прощения за задержку, ‒ сказала одна из них, садясь за кассу и вынуждая Алёну сесть прямо на конвейерную ленту. ‒ Надо было отлучиться, и дверь пришлось закрыть, чтоб никто ничего не спёр.

Отлучались продавщицы ради какого-то явно весёлого дела, потому что выбросили в мусорное ведро у входа две пустые бутылки пива. Воробьёва оплатила свои немногочисленные покупки, и две подруги молча отправились домой по тёмной улице.