Наши за границей. Где апельсины зреют

Николай Лейкин

Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. Его популярность была колоссальной: поэт А. Блок назвал конец XIX века «эпохой Александра III и писателя Лейкина». А. П. Чехов считал Лейкина своим «крестным батькой»: с начала 1880-х годов Лейкин издавал собственный журнал — юмористический еженедельник «Осколки», к сотрудничеству в котором привлек молодого Антона Чехова, раскрыв его талант. Книга «Наши за границей» — одна из самых известных в творчестве Лейкина. Веселое повествование о путешествиях купца Николая Ивановича Иванова и его жены Глафиры Семеновны, о забавных приключениях и всевозможных недоразумениях, которые случаются с героями в чужих краях, настолько понравилось читателям, что Лейкин написал продолжение — «Где апельсины зреют». На этот раз купеческая чета отправляется в поездку по Французской Ривьере и Италии. Супругам Ивановым предстоит испытать счастье в казино, увидеть Римский форум и древние Помпеи и даже подняться к кратеру Везувия. Лейкинский мягкий юмор по отношению к соотечественникам, отправившимся мир посмотреть и себя показать, и сегодня не утратил актуальности.

XI

— На два золотых выпотрошили! Довольно. У денег глаз нет. Этак продолжать, так можно и всю свою требуху проиграть, — сказал Конурин, отходя от игры в лошадки.

— И меня на восемь франков намазали, — прибавил Николай Иванович. — Для первого раза довольно.

— Для первого раза! Нет, уж меня больше и калачом к этим лошадкам не заманишь. Два золотых! Ведь это шестнадцать рублей на наши деньги.

— В стуколку же дома больше проигрывал.

— Стуколка или лошадки! Какое сравнение! Там игра основательная, настоящая, а здесь какая-то детская забава. Нет, черт с ней… Пусть ей ни дна ни покрышки. За вами, земляк, двенадцать франков. Вы двенадцать раз со мною в долю шли, — обратился Конурин к Капитону Васильевичу.

— С удовольствием бы сейчас отдал, но, знаете, я сегодня приехал сюда без денег, — отвечал тот. — То есть взял денег только на покупку билетов в места на завтрашний праздник и на проезд по железной дороге. Уж вы извините… Я при первой встрече отдам: и за проигрыш отдам, и за завтрак отдам. Сколько с меня приходится за завтрак? Сколько вы заплатили, Николай Иваныч?

— Завтрак что! Это уж от нас для первого знакомства. Стоит ли о таких пустяках разговаривать, — отвечал тот.

— Но позвольте… Дружба дружбой, а табачок врознь. Нет, я вручу вам при первом свидании или даже еще лучше, привезу в гостиницу. Вы где остановились?

— Обидите, ежели привезете. Да я и не приму. Помилуйте, я рад-радешенек, что на чужбине с русским человеком встретился, и вы вдруг не хотите моего хлеба-соли откушать! Бросьте и не вспоминайте об этом.

— Ну, мерси.

— Глаша! А ты что сделала в лошадки? — обратился Николай Иванович к жене.

— Вообрази, я два франка выиграла. Нет, мне положительно надо играть. Да и вообще я заметила, что здесь дамам счастье. Ведь вот эта накрашенная, с челкой на лбу, куда больше пятидесяти франков выиграла. Надо играть, надо. Впрочем, вечером мы сюда еще придем.

— Вечером идите в казино, — дал совет Капитон Васильевич.

— А что такое казино?

— Тоже такое зало, где играют в лошадки и в железную дорогу. Кроме того, там концерт, поют, играют. Это прелестный зимний сад казино… Это недалеко отсюда… Это где гостиный двор, где лавки, и вы, наверное, уже проходили мимо, когда сюда шли. Можете кого угодно спросить, и всякий укажет. Запомните: казино.

— Да нечего и запоминать. Я и так знаю. Мы тоже в казино были, в Париже на балу, и стриженой бумагой бросались. Вот, Капитон Васильич, был бал-то интересный! Бал в честь Красного носа. Посредине зала висел красный нос аршина в три, и вся публика была с красными носами. А дамы там во время танцев выше головы ноги задирают… — рассказывала Глафира Семеновна.

— Знаю, знаю, — отвечал Капитон Васильевич. — И здесь такие балы бывают. А танцы эти — канкан называются.

— Вот-вот… Конечно, в Петербурге на эти танцы замужней даме было бы неприлично и стыдно смотреть, потому что сами знаете, какие это женщины так танцуют, но здесь, за границей, кто меня знает? Решительно никто. И, кроме того, я не одна, я с мужем.

Компания отошла от стола, где играли в лошадки.

— Ну-с, куда же мы теперь стопы свои направим? — спрашивал Николай Иванович.

— Да ведь вы еще не видали второго стола, где играют в железную дорогу, — отвечал Капитон Васильевич. — Та игра куда занятнее будет. Вон стол стоит.

— Нет-нет! Ну ее к лешему, эту игру! — замахал руками Конурин. — Уж и так я просолил два золотых, а подойдешь ко второму столу, так и еще три золотых прибавишь.

— Да ведь только посмотреть, как играют.

— Ладно! На эти два золотых, что я здесь сейчас проиграл, у меня жена дома могла бы четыре пуда мороженой судачины себе на заливное купить.

— Однако, Иван Кондратьевич, мы ведь затем и за границу приехали, чтобы все смотреть, что есть любопытного, — сказала Глафира Семеновна.

— Знаю я то смотрение-то! А подойдешь — сердце не камень.

— Ну, мы вдвоем с Николаем Иванычем пойдем и посмотрим, а вы не подходите. Пойдем, Николай Иваныч; пойдемте, Капитон Васильевич.

— С удовольствием.

Капитон Васильевич ловко предложил Глафире Семеновне руку, и они почти бегом перебежали на другой конец залы, где за зеленым столом шла игра в железную дорогу.

— Ужасно серый человек этот ваш знакомый купец… — шепнул он ей про Конурина. — Самое необразованное невежество в нем. Игру вдруг с судачиной сравнивает.

— Ужас, ужас… — согласилась с ним та. — Мы его взяли с собой за границу и уж каемся. Никак он не может отполироваться. Самый серый купец.

— Однако вы и сами купеческого звания, как вы мне рассказывали, но, ей-ей, давеча я вас за графиню принял. Так и думал, что какая-нибудь графиня.

— Мерси вам, — улыбнулась Глафира Семеновна, кокетливо закатила глазки и крепко пожала Капитону Васильевичу руку. — Я совсем другого закала, я в пансионе у мадам Затравкиной училась, и у меня даже три подруги были генеральские дочери.

— Вот-вот… Я гляжу и вижу, что у вас совсем другая полировка, барская полировка, дворянская.

Они подошли к столу. Их нагнал Николай Иванович. Иван Кондратьевич хоть и говорил, что не пойдет смотреть, как играют в железную дорогу, но очутился тут же. Стол этот был длиннее и больше. Посредине его был устроен механизм, где по рельсам бегал маленький железнодорожный поезд с локомотивом и несколькими вагонами. Рельсы составляли круг, и от центра этого круга шли радиусы, внутри которых были надписи: «Париж», «Петербург», «Берлин», «Рим», «Лисабон», «Лондон», «Вена». Кроме того, промежутки радиусов были разделены еще на несколько частей, которые обозначались номерами. По бокам круга зеленое сукно было разграфлено на четыреугольники, а в этих четыреугольниках были написаны те же города, что и на круге. Были и четыреугольники с надписями на французском, разумеется, языке: «чет», «нечет», «белая», «красная». В четыреугольники играющие и ставили свои ставки. У рельсового круга, где бегал поезд, сидели два крупье: один приводил механизм поезда в движение, другой собирал проигранные ставки и выдавал выигравшим деньги. Перед ним длинными колбасками лежали сложенные серебряные франковые, двухфранковые и пятифранковые монеты.

— Это что за Иуда такой сидит со сребрениками? — спросил Иван Кондратьевич над самым ухом Капитона Васильевича.

— А это крупье — кассир. Он банк держит.

— Совсем Иуда. Даже и рожа-то рыжая.

— Эта игра много интереснее, — рассказывал Капитон Васильевич. — Во-первых, вы здесь можете ставить начиная от одного франка.

— Стало быть, всякое даяние благо. Все возьмут, что дураки поставят, — пробормотал Конурин.

— Во-вторых, и ставка разнообразнее. Можете ставить на какой вам угодно город: на Париж, на Петербург, на Лондон, потом можете ставить на пер или энпер, то есть по-нашему на чёт или на нечёт, и, кроме того, на красное или на белое.

— Ах, это очень интересно! — воскликнула Глафира Семеновна. — Николай Иваныч, ты понял? Эта игра много любопытнее, чем игра в лошадки.

— Надо хорошенько посмотреть, матушка, тогда я и дойду до точки, — дал он ответ.

— Faites vos jeux, messieurs et raesdames!^[46] — воскликнул крупье мрачным голосом и при этом сделал самое серьезное лицо.

В четыреугольники посыпались франковики, двух — и пятифранковики.

Другой крупье тронул шалнер механизма и пустил поезд в ход. Поезд забегал по рельсам.

— Постойте, я куда-нибудь франк поставлю! — проговорила Глафира Семеновна и протянула к столу руку с монетой.

Крупье заметил ее жест и, протянув лопаточку на длинной палке, чтобы отстранить ставку, закричал:

— Rien ne va plus!^[47]

— Отчего он моей ставки не принимает? — удивленно спросила Глафира Семеновна.

— Нельзя теперь. Поезд останавливается. В следующий раз поставите, — отвечал Капитон Васильевич.

Поезд остановился на Лисабоне.

Примечания

46

Делайте ваши ставки, господа и дамы!

47

Ставок больше нет!