Наши за границей. Где апельсины зреют

Николай Лейкин

Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. Его популярность была колоссальной: поэт А. Блок назвал конец XIX века «эпохой Александра III и писателя Лейкина». А. П. Чехов считал Лейкина своим «крестным батькой»: с начала 1880-х годов Лейкин издавал собственный журнал — юмористический еженедельник «Осколки», к сотрудничеству в котором привлек молодого Антона Чехова, раскрыв его талант. Книга «Наши за границей» — одна из самых известных в творчестве Лейкина. Веселое повествование о путешествиях купца Николая Ивановича Иванова и его жены Глафиры Семеновны, о забавных приключениях и всевозможных недоразумениях, которые случаются с героями в чужих краях, настолько понравилось читателям, что Лейкин написал продолжение — «Где апельсины зреют». На этот раз купеческая чета отправляется в поездку по Французской Ривьере и Италии. Супругам Ивановым предстоит испытать счастье в казино, увидеть Римский форум и древние Помпеи и даже подняться к кратеру Везувия. Лейкинский мягкий юмор по отношению к соотечественникам, отправившимся мир посмотреть и себя показать, и сегодня не утратил актуальности.

XX

Позавтракав за табльдотом в своей гостинице, супруги Ивановы и Конурин вышли на берег моря, чтобы отправиться на «Весенний праздник цветов». На бульваре Jetté Promenade, залитом ослепительным солнцем, были толпы публики. Пестрели разноцветные раскрытые зонтики. Толпы стремились по направлению к Promenade des Anglais, где был назначен праздник и где были выстроены места для публики. Почти каждый из публики имел у себя на груди по бутоньерке с розой, многие несли с собой громадные букеты из роз. Все были с цветами. Даже колясочки, в которых няньки везли детей, и те были убраны цветами. Цветы были на сбруе лошадей, у проезжавших экипажей, на шляпах извозчиков, даже на ошейниках комнатных собачонок, сопровождавших своих хозяев. Балконы домов, выходящих на берег моря, убранные гирляндами зелени, были переполнены публикой, пестреющей цветными зонтиками и цветами. Все окна были открыты, и в них виднелись головы публики и цветы. Продавцы и продавщицы цветов встречались на каждом шагу и предлагали свой товар.

— Надо и нам купить себе по розочке в петличку, а то мы словно обсевки в поле, — сказал Конурин и тотчас приобрел за полфранка три бутоньерки с розами, одну из коих поднес Глафире Семеновне.

Но вот и Promenade des Anglais, вот и места для зрителей, убранные гирляндами зелени. Конурин и Ивановы предъявили свои билеты, сели на стулья и стали смотреть на дорогу, приготовленную для катающихся в экипажах и декорированную выстроившимися в ряд солдатами национальной гвардии с старыми пистонными ружьями у ноги, в медных касках с конскими гривами, ниспадающими на спину. По дороге сновали взад и вперед с корзинами цветов сотни смуглых оборванцев-мужчин, женщин и детей — выкрикивали свои товары и совали их в места для публики.

— Un franc la corbeille! Cent bouquets pour un franc!^[71] — раздавались их гортанные возгласы с сильным итальянским акцентом.

— Господи! Сколько цветов-то! — покачал головой Конурин. — Не будет ли уж и здесь какой-нибудь игры в цветы вроде лошадок или поездов железной дороги? Наперед говорю — единого франка не поставлю.

— Что вы, Иван Кондратьич… Какая же может быть тут игра! — откликнулась Глафира Семеновна.

— И, матушка, здесь придумают! Здесь специвалисты. Скажи мне в Петербурге, что можно проиграть триста французских четвертаков в детскую вертушку с лошадками и поездами, — ни в жизнь не поверил бы, а вот они проиграны у меня.

Но вот раздался пушечный выстрел, и послышалась музыка. На дороге началась процессия праздника. Впереди шел оркестр музыки горных стрелков в синих мундирных пиджаках, в синих фуражках с широкими днами без околышков и козырьков; далее несли разноцветные знамена, развевающиеся хоругви, проехала колесница, нагруженная и убранная цветами от сбруи лошадей до колес, и, наконец, показались экипажи с катающимися, и также нагруженные корзинами цветов. Некоторые из катающихся были в белых костюмах Пьеро, некоторые — одетые маркизами начала прошлого столетия в напудренных париках. Попадались едущие женщины в белых, красных и черных домино и в полумасках. Лишь только показались экипажи, как из местов посыпался в них целый град цветов. Из экипажей отвечали цветами же. Цветы носились в воздухе, падали в экипажи на медные каски стоявших для парада солдат, на дорогу. Солдаты подхватывали их и, в свою очередь, швыряли в публику, сидевшую в местах, и в катающихся. Цветы, упавшие на дорогу, мальчишки собирали в корзины и тут же снова продавали их желающим. Все оживилось, все закопошилось, все перекидывалось цветами. Происходила битва цветами.

Увлеклись общим оживлением Ивановы и Конурин и стали отбрасываться попадающими к ним цветами. Но вот в Конурина кто-то попал довольно объемистым букетом и сшиб с него шляпу.

— Ах, гвоздь вам в глотку! Шляпу сшибать начали! Стой же, погоди! — воскликнул он, поднимая шляпу и нахлобучивая ее. — Погоди! Сам удружу! Надо купить цветов корзиночку, да каких-нибудь поздоровее — вроде метел. Эй, гарсон! Или как тебя? Цветочник! Сюда! Или вот ты, чумазая гарсонша! — суетился он, подзывая к себе продавцов цветов. — Сколько за всю корзинку? На полфранка… Сыпь на полфранка… Давай и ты, мадам гарсонша, на полчетвертака. Твои цветы поокомелистее будут.

И, купив себе цветов, Конурин с остервенением начал швырять ими в катающихся, стараясь попасть в самое лицо. Ивановы не отставали от него.

— Запаливай, Николай Иванов! Запаливай! Запаливай, да прямо в морду! — кричал Конурин. — Вон англичанин с зеленым вуалем едет. Катай ему в нюхало. Это он, подлец, давеча шляпу с меня сшиб. Стой же… Я тебе теперь, английская образина, невестке на отместку!..

И, выбрав увесистый букет из зимних левкоев с твердыми стеблями, Конурин швырнул им прямо в лицо англичанина с такой силой, что тот тотчас же схватился руками за нос.

— Ага! Почувствовал! А вот тебе и еще на закуску! Дошкуривай его, Николай Иванов, дошкуривай хорошенько! — продолжал кричать Конурин.

— Смотрите, Иван Кондратьич, ведь у англичанина-то кровь на лице. Ведь вы ему в кровь нос расшибли, — заметила Глафира Семеновна.

— Ништо ему! Так и следует. Поедет еще раз мимо, так я ему букетец вроде веника приготовил. Так окомелком в дыхало и залеплю, чтоб зубаревых детей во рту не досчитался. Батюшки! Смотрите! Моя вчерашняя мамзель в коляске! Ах шкура! — воскликнул вдруг Конурин и швырнул в нее увесистым букетом полевых цветов, прибавив: — Получай сайки с квасом! Вчера пять франков на чай вымаклачила, а сегодня вот тебе куричью слепоту в ноздрю! Глафира Семеновна! Видите? Кажется, она?

— Вижу, вижу… Действительно, это ваша вчерашняя дама, которая вас в покатый бильярд ставки ставить учила.

Француженка, получив от Конурина удар букетом в грудь, улыбнулась и, в свою очередь, пустила в него целую горсть маленьких букетиков. Конурин опять отвечал букетом.

— Англичанин! — крикнул Николай Иванович. — Англичанин обратно едет. Иван Кондратьич, не зевай!

— Где? Где? — откликнулся Конурин. — Надо ему теперь физиономию-то с другой стороны подправить. Ах, вот он где! Швыряй в него, Николай Иванов, швыряй! Вот тебе букетец. Не букет, а одно слово — метла… Да и я таким же пущу.

— Господа! Господа! Разве можно так швыряться? Надо учтивость соблюдать, а то вы в кровь… — останавливала мужа и Конурина Глафира Семеновна.

— Сапогом бы в него еще пустил, а не токмо что букетом, да боюсь, что сниму сапог, швырну, а мальчишки поднимут и утащут. Эх, не захватили мы с собой пустопорожней бутылки из гостиницы. Вот бы чем швырнуть-то.

— Да как вам не стыдно и говорить-то это. Ведь швыряться бутылками — это уж целое серое невежество. Люди устраивают праздник, чтобы тихо и деликатно цветами швыряться, а вы о бутылке мечтаете.

— Хороша деликатность, коли давеча с меня шляпу сшибли! Вот тебе, зубастый черт!

Конурин швырнул и опять попал окомелком букета в лицо англичанина. Николай Иванович размахнулся и тоже залепил англичанину букетом в шляпу. Шляпа слетела с головы англичанина и упала на шоссе у колес экипажа.

— Отмщен санкт-петербургский купец Иван Кондратьев сын Конурин! Вот оно когда невестка-то получила на отместку! — воскликнул Николай Иванович.

— А вот тебе, мусью англичанин, и в рыло на прибавку! Это уж процентами на капитал сочти! — прибавил Конурин, безостановочно запаливая в англичанина букетиками.

Англичанин стоял в коляске во весь рост, стараясь улыбнуться. Нос его был в крови. По пробритому подбородку также текла кровь; мальчишка подавал ему поднятую с земли шляпу.

Примечания

71

Франк за корзинку! Сто букетов за один франк!