Наши за границей. Где апельсины зреют

Николай Лейкин

Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. Его популярность была колоссальной: поэт А. Блок назвал конец XIX века «эпохой Александра III и писателя Лейкина». А. П. Чехов считал Лейкина своим «крестным батькой»: с начала 1880-х годов Лейкин издавал собственный журнал — юмористический еженедельник «Осколки», к сотрудничеству в котором привлек молодого Антона Чехова, раскрыв его талант. Книга «Наши за границей» — одна из самых известных в творчестве Лейкина. Веселое повествование о путешествиях купца Николая Ивановича Иванова и его жены Глафиры Семеновны, о забавных приключениях и всевозможных недоразумениях, которые случаются с героями в чужих краях, настолько понравилось читателям, что Лейкин написал продолжение — «Где апельсины зреют». На этот раз купеческая чета отправляется в поездку по Французской Ривьере и Италии. Супругам Ивановым предстоит испытать счастье в казино, увидеть Римский форум и древние Помпеи и даже подняться к кратеру Везувия. Лейкинский мягкий юмор по отношению к соотечественникам, отправившимся мир посмотреть и себя показать, и сегодня не утратил актуальности.

XVI

Ресторан «London-House» был самый лучший и самый дорогой в Ницце. Приноровленный исключительно к иностранцам, он щеголял, кроме французской кухни, русскими и английскими блюдами. Русским здесь подавали семгу, балык, свежую икру, щи, борщ, кашу, пироги, делали даже ботвинью, хотя кислые щи, которыми ее разбавляли, походили скорей на лимонад, чем на кислые щи; англичанам предлагался кровавый ростбиф и всевозможных сортов пудинги.

Когда супруги Ивановы и Конурин уселись за столик и привычная прислуга услыхала их русский говор, к ним сейчас же подошел распорядитель ресторана с карандашом, записной книжкой и во фраке и прямо предложил на обед «tchi, kacha, koulibiaka et ikra russe». Глафира Семеновна не сразу поняла речь француза и недоумевающе посмотрела на него, так что ему пришлось повторить предложение.

— Господа, он сам предлагает нам щи, кашу и кулебяку… Здесь русские блюда есть, — обратилась она к мужу и Конурину.

— Да неужели?! — воскликнул Конурин. — Во французском-то ресторане?

— Во-первых, это не французский, а английский ресторан. Вон на карточке написано: «Лондон-гус», а Лондон — город английский. Предлагает… Говорит, что и икра есть на закуску… Хотите?

— Да, конечно же! — откликнулся Николай Иванович. — Английский ресторан… Молодцы англичане! Никогда я их не любил, а теперь уважаю.

— Щей, каши и кулебяки можешь подать, мусью? — радостно обратился к распорядителю Конурин и, получив от него утвердительный ответ, похлопал его по плечу и протянул руку, сказав: — Мерси, мусью. Тащи, тащи скорей все, что у тебя есть по русской части! Водка рюсс тоже есть?

— Mais oui, monsieur^[60].

— Ловко! Еще раз руку!

Распорядитель сделал знак гарсону — и тот засуетился, уставляя стол приборами.

Была подана бутылка водки в холодильнике со льдом, свежая икра, также во льду, семга; затем следовали кислые щи, правда приправленные уксусом, но все-таки щи, каша и добрый кусок разогретой кулебяки, смахивающей, впрочем, на паштет. Иванов и Конурин жадно набросились на еду.

— Вот уж не ждали и не гадали, а на русские блюда попали! — говорил Конурин. — Молодец извозчик, что в такое место привез! И ведь странное дело: заходили в русский ресторан и ничего русского не нашли, а тут попали в английский — и чего хочешь, того просишь.

— Смотрите, даже черный хлеб подали, — указывала Глафира Семеновна.

Николай Иванович попробовал хлеб и сказал:

— Ну, какой это черный! На пряник смахивает.

— Однако нигде за границей мы и такого не видали.

Распорядитель ресторана то и дело подходил к ним и предлагал еще русские блюда. Глафира Семеновна переводила.

— Он говорит, что здесь в ресторане даже блины с икрой можно получить, но надо только заранее заказать, — сказала она.

— Блины с икрой? Ловко! Зайдем, зайдем… Непременно зайдем в следующий раз, — отвечали мужчины.

— Et botvigne russe, monsieur…

— Ботвинья? Завтра же будем на этом месте ботвинью хлебать. Ах, англичане, англичане! Распотешили купцов! Ловко распотешили, лягушка их забодай! — бормотал Конурин. — Не знал я, что англичане такое сословие. И вино красное какое здесь хорошее, с духами…

— А это уж здесь в ресторане сами по своему выбору поставили. Я сказала только «бон вэн», чтоб было хорошее вино, — отвечала Глафира Семеновна.

— Шато-Марго. Ну что ж, я думаю, что мы не зашатаемся и не заморгаем, ежели еще третью бутылочку спросим, — сказал Николай Иванович. — Надо «Лондон-гус» поддержать.

— Вали! Я рад, что до русской-то еды дорвался, — откликнулся Конурин. — Правда, она все-таки на французский манер, но и за это спасибо.

Николай Иванович и Конурин, попивая красное вино, буквально ликовали; но при расчете вдруг наступило разочарование. Когда Глафира Семеновна спросила счет, то он оказался самым аптекарским счетом по своим страшным ценам. Счет составлял восемьдесят с лишком франков. Даже за черный хлеб было поставлено пять франков.

— Фю-фю-фю! — просвистал Конурин. — Ведь это, стало быть, тридцать пять рублей на наши деньги с нас. За три русские блюда с икоркой на закуску — тридцать пять рублей! Дорогонько, однако, русское-то здесь ценят! Да ведь это дороже даже нашего петербургского Кюбы, а тот уж на что шкуродер. Ловко, господа англичане! А я еще английское сословие хвалил, хотел ему «вив англичан» крикнуть. По двенадцати рублей на нос прообедали, ни жаркого, ни сладкого не евши.

— Я апельсин и порцию мороженого съела, — отвечала Глафира Семеновна.

— Да что апельсин! Здесь ведь апельсины-то дешевле пареной репы. Нет, сюда уж меня разве только собаками затравят, так я забегу, нужды нет, что тут блины и ботвинью предлагают. За блины да за ботвинью они, пожалуй, столько слупят, что после этого домой-то в славный город Петербург пешком придется идти.

— За вино по двенадцати франков за бутылку взяли, — говорил Николай Иванович, просматривая счет.

— Да неужели? Ах, муха их забодай! Положим, вино отменное, одно слово — шаль, но цена-то разбойничья. В Париже мы по два франка за бутылку пили — и в лучшем виде…

— Ну а здесь я заказала самого лучшего и сказала, чтоб он, этот самый человек, уж на свою совесть подал, — отвечала Глафира Семеновна.

— А он уж и обрадовался? Короткая же у него совесть, таракан ему во щи.

— Удивляюсь я на вас, право, Иван Кондратьич, — сказала Глафира Семеновна. — Хотите, чтоб за границей ваши прихоти исполняли, и не хотите за них платить. Не требовали бы русских блюд.

— Как не хочу платить? Платить надо. Без этого нельзя. Не заплати-ка — в участок стащут.

— Так зачем же не поругаться за свои деньги? Коли ты с меня семь шкур дерешь, то дай мне и над тобой потешиться, и душу отвести.

— Не следовало только вино-то вот на его выбор предоставлять, — сказал Николай Иванович. — Давеча за завтраком на сваях мы в лучшем виде вино за три франка пили.

— Ах, Боже мой! И вечно вы с попреками! — воскликнула Глафира Семеновна. — Ну хорошо, давеча я выиграла и вино на выигрышный счет принимаю.

— Поди ты… Ты прежде посчитай, много ли у тебя от выигрыша-то осталось. Выигрышные-то деньги ты все в магазинах за портмоне да баулы оставила. Гарсон! Прене…

Николай Иванович вынул кошелек и принялся отсчитывать золото за обед.

— Сколько человеку-то на чай дать? — отнесся он к Конурину. — Хоть и нажгли нам здесь бок, но нельзя же свою русскую славу попортить и какой-нибудь французский четвертак на чай дать. Знают, что мы русские.

— Да дай два четвертака.

— Что ты, что ты! Я думаю, что и пять-то мало. Ведь лакей чуть не колесом вертелся, когда узнал, что русские пришли. Вон он как глядит! Физиономия самая масленая. Один капуль на лбу чего стоит! Тут счет восемьдесят три франка с половиной… Дам я ему четыре золотых больших и один маленький, и пусть он берет себе шесть с половиной франков на чай. Русские ведь мы… Неловко меньше. Русские за границей на особом положении и уж славятся тем, что хорошо дают на чай. Ходит, Иван Кондратьич, что ли?

— Вали! Где наше не пропадало! — махнул рукой Конурин.

Николай Иванович бросил гарсону на тарелку девяносто франков и сказал:

— А сдачу прене пур буар^[61].

Примечания

60

Да, сударь.

61

Возьмите на чай.