Качели

Ракитин Кирилл (2024)

Егор учится в школе и мечтает стать писателем. Он посещает занятия в литературном кружке, но выполняя задания наставника, в своих фантазиях он настолько оторвался от реальной жизни, что это начинает вызвать тревогу у его родителей. Однажды вечером Егор случайно знакомится на улице с маленькой девочкой, которая, несмотря на дождь и позднее время, отказывается возвращаться к себе домой и просит Егора забрать её с собой. Егор, неожиданно для себя, соглашается. Родители мальчика изумлены его поступком, но узнав историю девочки, решают принять участие в её судьбе, полагая, что это пойдёт на пользу и их сыну. Последовавшие за этим драматические события вынуждают Егора окунуться в настоящую реальность, и меняют его взгляды на жизнь в целом. Через дружбу с своей необычной знакомой, через её талант и собственные размышления происходит взросление мальчика, его становление и как человека, и как писателя.

Глава 14

Родители Егора в конце концов вняли его аргументам, и теперь Таня полностью переехала в комнату к названному брату. Она сразу захватила верхний ярус купленного всё же двухэтажного спального модуля, но читать предпочитала внизу, устроившись с Егором на противоположных концах его кровати, накинув теплый плед на их вытянутые друг к другу ноги. Павел Михайлович первое время всё же посматривал недоверчиво на детей, но те вели себя подчёркнуто прилично и корректно; всегда стучались и спрашивали разрешения войти, если кто-то из них был в комнате в неясном статусе. Никогда не «ойкали» и не смущались, если к ним заходили родители, и, хотя Павла Михайловича несколько смущала манера Тани шастать по дому в рубашках Егора, но в конце концов он принял эту новую реальность. Тем более, что его жена ничего предосудительного в этом не находила. Ну и плюс сам Егор, (и ничуть, ведь, паршивца, не смутило говорить такое отцу!) добил его тем, что Таня взрослеет (а ведь это был его собственный главный аргумент против!), и негоже «приличной девушке» спать в проходной комнате, где сам «глава семейства» появляется регулярно и без предупреждения в самом, так сказать, что ни на есть «демократичном облике». При этом Таня, невинно потупив глазки, пряталась за спиной Егора, а супруга Павла Михайловича, делала вид, что всё это её мало касается. Хотя их, старательно скрываемые улыбки, ясно показывали, что хитрецы давно сговорились за его спиной.

Таня действительно взрослела, что порождало у неё чисто женские проблемы, с которыми она могла обратиться только к своей приёмной «маме Нине». Правда, в глаза Таня её так никогда не называла; исключительно по имени и отчеству, впрочем, как и Павла Михайловича. Но если последний относился к этому спокойно, то Нина Сергеевна всё же надеялась, что со временем это обращение изменится на более тёплое, вместе с самим отношением к ней этой необычной девочки. Таня же, несмотря на очевидную к ним признательность и благодарность, явно, что называется, «держала дистанцию». И не очень спешила её сокращать. А вот с Егором, они, со всей очевидностью и как говорила Танина мама, нашли друг друга. Практически всё время они теперь проводили вдвоём, за исключением разве что школьных занятий, да занятий Егора в литературном кружке, хотя вот уже и туда потащил Егор свою названную сестру(а именно так, и только так называл он теперь повсюду Таню, даже когда они были дома).

После того, как Егор рассказал родителям зачем он брал с собой Таню, и чем это посещение для неё обернулось, Нина Сергеевна поняла, что сама жизнь подсказывает ей верный путь к сердцу девочки.

— Танюша, наставник Егора прав; тебе необходимо учиться. Развивать свой талант, свой дар. А он у тебя очевиден. Но тем не менее. К любому таланту необходимы знания и специальные умения. И трудолюбие, между прочим, тоже. И если ты не против (Нина Сергеевна всегда это спрашивала, крайне боясь, как бы её вновь обретённая дочь не провела ассоциацию между ней и своим деспотичным отцом), то я спрошу у знающих людей, где и у кого лучше тебе заниматься.

Таня была не против. Более того; Таня была в восторге от этого предложения. Ведь в прежней семье её увлечение мама не принимала всерьёз, отец ненавидел, а сверстники подняли на смех. И Таня это не забыла. Перспектива оказаться среди людей, увлечённых, как и она одним делом, да ещё с получением нового знания, всё это вызвало у Тани такое воодушевление и такую радость, что она, едва не расплакавшись от избытка чувств, немедленно бросилась обнимать свою «маму Нину».

Закрепляя успех, Нина Сергеевна предложила также по вечерам читать всем вместе рассказы, которые Тане принесут ребята, занимающиеся с Егором в литкружке.

— Понимаешь, Паша, — позже говорила Нина Сергеевна мужу, укладываясь спать, — Егор ведь из своей скорлупки вылез, только держась за руку этой девочки, которая, конечно же, теперь и нашадевочка тоже. Но и сама она едва не закуклилась в болезни матери и своих рисунках. Несчастный ребёнок, который от отчаянья вынужден был просить помощи у первого встречного!

Нина Сергеевна помолчала, успокаиваясь.

— И какая удача, какое везенье, какая счаливая случайность привела её именно в наш дом. Что именно наш сын встретился ей той ночью. А то страшно подумать, что могло бы случиться с девочкой…

Павел Михайлович успокаивающе погладил супругу по спине, и она продолжила уже более спокойно;

— Я так полагаю, что период адаптации, привыкания и траура у Тани закончился. Её надо вводить в жизнь нашей семьи полноценным участником, а не только наблюдателем. Надо «закрепить» её как можно большим количеством нитей и якорей в жизни нашей семьи и в реальной жизни вообще. А если Таня будет в ней, то и Егор будет в ней тоже. Никуда он теперь от своей Тани и на шаг не отойдёт.

Литкружок Егора, до того, как его распустили на каникулы, Таня посетила ещё пару раз. Разумеется, принести рассказы ребят Егор мог и сам, но умная Таня отлично помнила их разговор с Егором после прошлого посещения, а потому вызвалась пойти сама. На этот раз она позволила и угостить себя, и даже немного пококетничать. Она постоянно говорила «мой братик», «наша мама», «наши родители», и, в конце концов, своей милой непосредственностью, к которой теперь была отнесена и её прошлая болтовня, сумела очаровать практически всех, включая даже строгого наставника. Наобещав каждому обязательно прочитать «до самого конца» его рассказ, она удалилась уже всеобщей любимицей, сопровождаемая полными надежды взглядами будущих звёзд литературы.

— У меня аж скулы свело, — пожаловалась Таня Егору, безропотно тащившему сумку с творениями соучеников, — а эти дурацкие улыбочки меня чуть с ума не свели.

— В тебе кроме художественного, явно ещё и актёрский талант пропадает, — задумчиво ответил ей Егор, — но зато я осознаю теперь в полной мере, насколько опасны женщины! Даже в твоём возрасте.

— А вот и не смотри больше ни на каких других, — шутливо погрозила пальцем ему Таня. — Сам знаешь; коготок увяз — всей птичке пропасть. А ты теперь — только моя добыча! — притворно зарычала она, и невинным голосом пояснила, с изумлением смотревшей на них, почтенной матроне с коляской:

— Репетируем; мы из театра детского, — и тут же с умильным выражением лица затараторила «детским» голосочком: — Ой, а кто это у Вас? Мальчик или девочка? А можно посмотреть?

— Из театра? — хмыкнул Егор, когда они отошли подальше, — а не из дурдома, нет? Или может из цирка? — он тяжело вздохнул, — с ума, очевидно, предстоит первому сойти мне с такой «сестричкой», — а затем, рассмеявшись, сгрёб Таню свободной рукой, — но ни на какую другую я не променяю её ни за какие коврижки!

Нина Сергеевна таки устроила Таню в изостудию при одном не самом известном в городе учреждении, но зато к весьма уважаемому среди специалистов преподавателю. На некоторые сомнения домашних, включая саму Таню, о целесообразности начала занятий перед летом, когда все уходят на каникулы, Нина Сергеевна, победно улыбаясь, сказала, что наиболее талантливые ребята из официально занимающихся, будут иметь возможность поехать летом в специальный лагерь под эгидой Академии Художеств. Там будут мастер-классы и вообще интересно. И она просто уверена, что у Тани есть все шансы поехать туда. Затем, глянув на несколько натянутые улыбки детей, растрепала им волосы и, рассмеявшись, сказала, что смена в лагере, даже для «самых — пресамых» гениальных детей, всего один месяц, и они даже соскучиться не успеют до того, как, — тут Нина Сергеевна сделала эффектную паузу — мы все вместе поедем на море!

Вот тут уж притворяться никому не пришлось! Таня, запрыгав от восторга, радостно кричала «Ура!», и с сияющими глазами обнималась со всеми по очереди. Егор вёл себя сдержаннее, но тоже явно был рад такой поездке, тем более вместе с Таней. Ну а Павел Михайлович просто довольно приглянулся с супругой, и незаметно от детей показал ей большой палец.

Идея поехать на море возникла у них тогда, когда как после ставшего уже традиционным вечернего чтения, Таня с огорчением заметила, что видела море лишь на картинках, да на экране телевизора, и что её большая мечта увидеть его когда-нибудь своими глазами, «живьём». Кроме того, было ещё одно обстоятельство, весьма небезразличное для щепетильной Нины Сергеевны.

Некоторое время назад в кабинет Павла Михайловича неожиданно вошёл Никита — отец Тани. Или, как теперь правильнее было бы говорить, бывший отец.

— Кто бы сказал — сам не поверил бы, что по своей воле в ментовку приду, — сказал он вместо приветствия, но увидев, лицо хозяина кабинета, успокаивающе поднял руки;

— Не кипишуй, начальник. Дело у меня к тебе, серьёзное. Тани касается тоже. Знаю, знаю, — поспешил он добавить, видя, как нахмурился Павел Михайлович, — к девчонке вы прикипели. Да и она вроде тоже довольна — в богатую семью попала; свезло, — усмехнулся он. — Да ты не думай — я только рад; с вами ей лучше, чем со мной, а мне лучше без неё.

— Ты сказал «дело», — так же не здороваясь напомнил нежданному посетителю Павел Михайлович, — я тут, знаешь ли, тоже разными «делами» занимаюсь, — и он выразительно похлопал ладонью по стопке бумаг на столе, — мне болтать просто так времени особо нет. Если по делу, то выкладывай.

— Строг, начальник, ну да ладно; в чужой монастырь, как говориться, со своим бухлом не приходят. А дело вот какое: уехать я хочу. На вахту. Далеко. Знаешь, так далеко, что оттуда в отпуск даже не ездят; вот как далеко. Понимаешь меня, начальник? Впрочем, не надо тебе понимать. Крепче сон, хе-хе, когда меньше знаешь, не так ли?

— А я тут при чём? — нетерпеливо постучал карандашом по столу Павел Михайлович.

— Квартира. Моя.

— Что — квартира? Там всё по-честному, — вновь нахмурился хозяин кабинета.

— Да я не о том, — отмахнулся бывший отец Тани, — я не только уезжаю; я ведь ещё и вернуться планирую, — хохотнул он. — Вы, я слышал, Танькину-то квартирку сдаёте; так вот предложение у меня такое: займитесь также моей квартирой; ну сдайте её. Вас не обманут. И сами вы не обманите. Есл… когда вернусь — будет и квартирка цела, и денюжка какая-никакая. А нет — так всё Таньке же и достанется. Не вышло у меня с новой-то семьёй, не вышло…

— А мне зачем всё это? — Павел Михайлович встал и походил по кабинету, — если семьи нет — то нет и наследников; твоя квартира всё равно — наследство девочке. А если будут — мы на твою квартиру претензий иметь не будем; своими силами дочь обеспечим.

— Гордые, ишь, — одобрительно покивал головой Никита, — вот потому я к тебе и пришёл. Не обманули прошлый раз — не обманете и сейчас. Как ни смешно — тебе верю, хоть ты и мент. Честный мент. Но я не за «просто так»; соображения имеем. Я предлагаю половину.

— Половину чего? — не понял «честный мент».

— Платы за съём, чего же ещё? — развёл руками Никита. — Как ты в прошлый раз мне полный и честный расклад сделал — так и я теперь тебе такой же делаю. Мне — гарантия половины денег, гарантия того, что квартирка не уплывёт «налево». А то знаешь, нехорошие порой дела случаются, если через конторы всякие. Опять же, жильцов приличных найдёшь; не разорят всё, от соседей исков не будет, пожаров не устроят. Тебе за всё это — половина денег. Знаю и верю, что ты Танькины деньги не присвоишь, а всё ей пойдёт. Хоть и хреновый отец из меня вышел, но всё же с понятиями; и дочь — всё же дочь. Пусть у неё сложится с вами, раз со мной не вышло. Ну так что, Паша, по рукам?

Нина Сергеевна вначале была против этой сделки; не хотела она, чтобы шлейф прежней жизни хоть как-то касался её дочери. Но позже, немного остыв, прислушалась к мужу; Тане вообще не обязательно быть в курсе этой договорённости с её бывшим отцом. Просто чья-то квартира — и не более. А деньги им сейчас не лишними будут; они свои сбережения почти все потратили, а детей надо кормить, одевать, обеспечивать их увлечения. Вот лето на носу, и что? Сидеть им всё лето в городе? У них ведь даже дачи нет. А тут всё же «живые» деньги; можно вон Таню на море вывести. Мечтает же. А что может быть лучше, чем исполнить мечту своего ребёнка?

— Ну ты и хитрец, — с улыбкой посмотрела на мужа Нина Сергеевна, — знаешь, пройдоха, чем взять! Но если к морю — то поедем все вместе. И это не обсуждается! — решительно поставила она точку в разговоре.

Когда эмоции по поводу предстоящей поездки поутихли, выяснилось, что, у Тани нет ни одного купальника, нет шапочек, солнцезащитных очков, очков для купания, маски, трубки, панамок, шлёпок, кепок, нет летней одежды и обуви. Из приличной она безнадёжно выросла, а остальное носить просто нельзя.

Но это было бы ещё пол беды; выяснилось самое главное: Таня абсолютно не умела плавать! Т.е. вообще и никак. И на исправления этой катастрофы времени не хватало категорически. Поэтому Тане было «прописано» срочное посещение бассейна не менее трёх раз в неделю с целью научиться хотя бы просто не бояться воды. Плавать на море она, разумеется, будет лишь со спасательными средствами и в присутствии минимум двух человек сопровождения. Но бассейн всё равно обязателен. Без этого ни о какой поездки на море и речи идти не может.

Теперь свободного времени предаваться печалям у Тани практически не осталось, т.к. день её, стараниями Нины Сергеевны, которая всерьёз взялась проводить свою политику «вытеснения» и «закрепления», уплотнился до предела. Кроме занятий в школе и домашних заданий, у Тани появились поручения по дому, занятия в изостудии, бассейн, и плюс она выполняла своё обещание читать рассказы литературного кружка и делать наброски к ним.

Егор, естественно, всюду Таню сопровождал, послушно таская её вещи, и привычно уже делая уроки за двоих в ожидании новоявленной сестрицы.

А Таня старалась. В изостудии соученики приняли Таню довольно прохладно; свалившаяся как снег на голову конкурентка за место в лагере, куда, разумеется, хотели попасть все, никого не порадовала. Тем более, что способности новенькой были всем очевидны. Но Тане к такому отношению было не привыкать; да у неё и не было ни сил, ни времени, ни особого желания заводить с кем-то дружбу.

Она сидела допоздна над рисунками, читала учебники в транспорте (или слушала их пересказ в исполнении Егора), и буквально валилась с ног после занятий в бассейне. Тане очень важна была эта поездка на море. И она выкладывалась на тренировках до изнеможения. И это давало результат. Тренер с некоторым даже удивлением отмечал её успехи, называя Таню «прирождённой водоплавающей». Эта новая девочка, за которую его попросили с самого «верха», немало озадачила тренера тем, насколько быстро она перестала бояться незнакомой среды, и начала, что называется, «чувствовать воду». Обычно у всех новичков на это уходило гораздо больше времени. Тем более, его предупредили, что девочка не просто не умеет плавать, но никогда и не пыталась этого делать. А у этой «русалки» чуть ли с первых минут занятия на лице можно было видеть лишь улыбку и радость, а вовсе не страх и напряжение, что обычно видел тренер у впервые пришедших. Но и «откат» был велик; Егор чуть ли не на себе тащил Таню до дома после занятий, даже не пытаясь говорить с ней о чём-то. И лишь отлежавшись, а то и немного вздремнув, Таня вновь становилась способной на какие-то осмысленные действия. И, как правило, это были ужин, уроки, «домашнее чтение» и выполнение заданий в изостудии. Несколько раз Таня так крепко засыпала на своих альбомах, что Егор просто на руках переносил её на свою кровать, а сам лез на второй ярус на Танино место, ограничившись лишь сменой подушек.

В школе дела у Тани тоже шли неплохо; она старалась, и, хотя звёзд с неба не хватала, учителя были ею довольны. Общую успеваемость и приятные начальству показатели обеспечивали не редкие круглые отличники, а именно, что крепкие «хорошисты», среди которых эта девочка с трудной судьбой уверенно занимала своё заслуженное место. Граничившие с травлей обидные насмешки над Таней со стороны других учеников, усилиями Егора и Светки, практически прекратились. Таня с Егором придерживались подчёркнуто «братско — сестринских» отношений, убрав из своего публичного лексикона всяких «невест» и «женихов», и лишив тем самым насмешников повода позубоскалить, а вот у Светки возникли серьёзные неприятности.

Обнаружив на своих отпрысках следы Светкиных «увещеваний», родственники сих деток потянулись цепочкой жалобщиков к директору, и та, в традиционной боязни жалоб в вышестоящие инстанции, обрушила свой «меч правосудия» на главную защитницу Тани. И ладно бы дело ограничилось стенами школы; плохой оценки за поведение Светка не боялась. Но сведения об этом конфликте нашли своё отражение в её характеристике от школы, которая была обязательной для участия в соревнованиях, и Светкина спортивная карьера оказалась под угрозой.

Разумеется, Егор не мог оставаться к этой ситуации безучастным, и привлёк для спасения своей боевой подруги «тяжёлую артиллерию» в виде мамы, вынужденно поведав ей об изначальных причинах конфликта. Узнав обо всём, Нина Сергеевна пришла в ярость. Отчитав сына за то, что тот не поставил её в известность с самого начала, а взялся сам разруливать ситуацию негодными методами, она вскоре предстала перед директором школы, где учились дети, в образе эдакой богини Немезиды, чем весьма озадачила означенного директора, успевшего к тому времени подзабыть историю данного конфликта, да и вообще, полагавшего вопрос давно исчерпанным. Но в этом своём заблуждении она счастливо пребывала лишь до того момента, как в её кабинет не вошла представитель Администрации города Воронцова Нина Сергеевна, чей сын, а теперь ещё и дочь, учились в этой же школе. Вместе с госпожой Воронцовой прибыли также два специалиста ГОРОНО и хмурый инспектор по делам несовершеннолетних от МВД.

— Я полагаю, уважаемому директору, известно семантическое значение словосочетания «преступное бездействие»? — начала своё выступление Нина Сергеевна, и, дождавшись растерянного кивка от своей жертвы, продолжила, обращаясь к своим сопровождающим тем особым, бездушно-канцелярским тоном, от которого у мелких чиновников обычно слабели ноги и начинал сбоить речевой центр, — Но вот насколько хорошо уважаемый директор понимает юридический смысл данного выражения, и неизбежных административно — организационных выводов и решений из этого?

Сотрудники ГОРОНО печально закивали головами, что-то помечая в своих блокнотах, а представитель МВД тут же предстал перед мысленным взором директора в образе государственного обвинителя. Грохот же городского трамвая за окном живо навеял директору мысли о стуке колёс арестантского вагона.

Экзекуция над незадачливым директором продолжалась не менее часа, и к тому моменту, как Нина Сергеевна поинтересовалась по телефону у председателя контрольно-ревизионного финансового управления о том, насколько тот загружен работой, директор школы мечтала уже лишь о том, чтобы ей дали попрощаться с семьёй и близкими, коих она, очевидно, ещё долгое время не сможет ни обнять, ни увидеть.

— Значит Вы, разлюбезная наша, решили поддержать своей властью тех, кто издевался над несчастным ребёнком? И использовать данные Вам государством полномочия для того, чтобы демонстративно сломать судьбу ещё одному одарённому ребёнку, которому наше государство предоставило возможность для раскрытия своего спортивного таланта и поддержания чести страны на международной арене? Обесценив тем самым действия и политику собственно нашего государства, и лиц, действующих от его имени?

Директор отлично понимала, что самое опасное занятие в мире — это обесценивать действия лиц, имеющих право говорить и принимать решения от имени государства. Поэтому она выразила глубочайшее раскаянье и готовность буквально немедленно и лично («лично» — было особо подчёркнуто Ниной Сергеевной, и директор согласно закивала головой), искупить и исправить те ошибки, что были совершены ею исключительно в добросовестном заблуждении, в следствии неверной информации от подчинённых, но ни в коей мере не по сознательному умыслу.

— Ну что же, товарищи, — обратилась госпожа Воронцова к своей свите, — я полагаю, что нам следует дать нашему директору возможность доказать делом своё соответствие занимаемой должности. Пока без официальных организационных выводов. Но устное порицание и предупреждение о неполном служебном соответствии, мы ему всё же выразим. И дабы не мешать уважаемому директору исправлять свои ошибки, думаю, нам пока что не стоит отвлекать его комплексной проверкой вверенного ему учреждения. Пока не стоит, — выразительно повторила Нина Сергеевна, и директор вновь закивала, будучи не в силах что-либо говорить.

— Я надеюсь, что Вы меня услышали и сделаете правильные выводы из услышанного.

— Я немедленно, прямо сейчас, непосредственно займусь решением данной проблемы, — заверила её директор, — будут незамедлительно исправлены все документы, в которые вкралась досадная ошибка из-за небрежности моих подчинённых. Необходимые выводы в рамках моих компетенций будут сделаны, даю слово.

Когда наконец за грозным начальством закрылась дверь, директор налила себе полный стакан воды прямо из-под крана, и бессильно рухнула в своё, столь ощутимо зашатавшееся под ней кресло. Но выпить воду она не успела. В кабинет без стука и предупреждения, и уже без своих сопровождающих, буквально ворвалась страшная госпожа Воронцова. Если до этого представитель городской Администрации наводила на директора ужас своим ледяным и безжалостным спокойствием, то теперь госпожа Воронцова предстала перед «уважаемым директором» в образе разъярённой фурии. Нина Сергеевна быстрым шагом подошла к директору, и глядя с ненавистью ей в глаза, прошипела прямо в лицо:

— Если МОЯ ДОЧЬ будет плакать в ВАШЕЙ школе, то уверяю Вас: я не стану менять школу своим детям, а добьюсь смены директора в той, куда они ходят. И более никаких предупреждений для Вас не будет. Надеюсь ЭТО Вы осознали достаточно ясно.

Директор школы позорно икнула и пролила воду на документы, лежавшие на столе. Когда же дверь за этой ужасной Воронцовой с грохотом закрылась во второй раз, заслуженный работник образования с досадой посмотрела на испорченные документы, и неожиданно ощутила, что вода из её стакана каким-то образом попала и на её кресло.