Качели

Ракитин Кирилл (2024)

Егор учится в школе и мечтает стать писателем. Он посещает занятия в литературном кружке, но выполняя задания наставника, в своих фантазиях он настолько оторвался от реальной жизни, что это начинает вызвать тревогу у его родителей. Однажды вечером Егор случайно знакомится на улице с маленькой девочкой, которая, несмотря на дождь и позднее время, отказывается возвращаться к себе домой и просит Егора забрать её с собой. Егор, неожиданно для себя, соглашается. Родители мальчика изумлены его поступком, но узнав историю девочки, решают принять участие в её судьбе, полагая, что это пойдёт на пользу и их сыну. Последовавшие за этим драматические события вынуждают Егора окунуться в настоящую реальность, и меняют его взгляды на жизнь в целом. Через дружбу с своей необычной знакомой, через её талант и собственные размышления происходит взросление мальчика, его становление и как человека, и как писателя.

Глава 5

За всю дорогу ни Егор, ни Таня не проронили ни слова. Таня изредка шмыгала носом, и Егор предпочёл не лезть к ней с разговорами. Он молча нёс её сумку с учебниками, порой ловя на себе удивлённые, а то и насмешливые взгляды знакомых мальчишек. Впрочем, Егор как обычно не обращал на них никакого внимания. Все эти чужие взгляды и даже смешки Егору были, как всегда, безразличны; он, по обыкновению, погрузился в собственные думы, пытаясь разобраться в той жизненной круговерти, в центре которой внезапно оказался, и к которой он, как оказалось, совершенно не был готов. А заодно стараясь разложить по полочкам тот хаос собственных мыслей и чувств, который вся эта ситуация в нём вызвала.

Егор не привык к реальной жизни; ритм жизни его собственной — «школа-студия-дом» — задавали давно известные правила, и особых вариантов здесь не было. А все бытовые проблемы решали его родители. Семья Егора считалась состоятельной; отец — подполковник милиции, мать — чиновник среднего уровня в городской Администрации. Егор, в отличие от многих других своих сверстников, никогда не знал бедности, за что его, кстати, некоторые в школе недолюбливали, принимая отрешённость Егора за высокомерие и спесь мальчика-мажора. И даже его неконфликтность кое-кто считал признаком надменности и зазнайства. Но это имело мало отношения к действительности; Егору на самом деле был не очень интересен мир реальный (кстати, поэтому сам Егор был довольно непритязателен в быту, и в общем-то равнодушен к внешним признакам успешности, как то фирменная одежда, дорогая машина, поездки на курорты за границу и т.п.). Ему больше был по душе мир придуманный, книжный, где всё подчинялось воле автора и законам жанра. «А не вот это вот всё». Но теперь мир настоящий решительно стучался в его стерильный вылизанный и уютный внутренний мирок, и Егор чувствовал себя непривычно растерянным, будучи вынужденным эмоционально и даже организационно погрузиться в насущные житейские проблемы. Это нервировало его; вызывало с одной стороны раздражение, но с другой и какой-то настороженно-болезненный интерес к происходящему. А ещё ему было весьма непривычно ощущение своей такой сильной погружённости в этот реальный мир.

Когда, дойдя до дверей школы, Егор, всё так же молча, протянул Тане её сумку с учебниками, Таня жестом попросила его наклониться, и шепнув ему на ухо «Спасибо», внезапно коснулась сухими губами его щеки.

У Егора был большой опыт сохранять внешнюю невозмутимость в самых разных ситуациях. Поэтому он коротко кивнул Тане и будничным тоном напомнил ей, что сегодня они идут после школы обедать к нему домой, и он будет ждать её здесь же после уроков. А после, по-прежнему сохраняя полное спокойствие, повернулся в сторону, откуда донёсся чей-то свист и смешок.

— Вам что-то показалось смешным? — спросил он у компании из четырёх учеников более младших классов. Школьную иерархию никто не отменял, поэтому те промолчали, а кто-то даже поспешил отойти в сторону, и лишь один толстый мальчик с прилизанными волосами попытался выкрикнуть дразнилку «жених и невеста», но его никто не поддержал.

— Ну жених и невеста, — по-прежнему невозмутимо повторил Егор, — и что?

— И…ничего, — буркнул толстяк и попытался спрятаться за спинами товарищей, но Егор ему не этого позволил, уцепив за ворот. Ему было наплевать на дразнилки, но младшие в школе не имели права так разговаривать со старшими. А Егор сейчас был в этой реальности.

— Как тебя зовут, толстый? — спросил Егор, придав голосу высокомерие.

— Вова, — испуганно ответил пойманный нахал.

— Разве тебя, Вова, не учили, как следует вести себя со старшими? Или тебе надо это объяснить не словами?

— Не надо, — слегка побледнел Вова, — не надо не словами.

— А тебе говорили, Вова, — подтянул Егор толстяка к себе поближе, — что свистеть девочкам, особенно, когда они разговаривают с другими мальчиками, невежливо?

Затянутый ещё немного ворот сменил бледность лица Вовы на пунцовый окрас.

— И ты, конечно, уже осознал свою ошибку, и изо всех сил желаешь извиниться, не так ли, Вова?

Вова, лишённый поддержки приятелей, затравленно кивнул.

Егор отпустил его воротник, и, заботливо расправив на нём помятость, слегка подтолкнул кулаком между лопаток растерявшего всю свою уверенность Вову к Тане:

— Приступай.

Никто из собравшейся уже небольшой толпы школьников, не вмешивался в происходящее, признавая право старших над младшими. Выслушав сбивчивые извинения, Таня хмыкнула, и не сказав ни слова, пошла к школе, гордо вздёрнув свой тонкий аристократический носик. Свистеть ей вслед никто более не рискнул.

— Впредь постарайся Вова, чтобы моя невеста на тебя не жаловалась. А иначе мне придётся объяснять тебе правила хорошего на уже не словами. Усёк?

— Усёк, — буркнул Вова, и поспешил исчезнуть с места своего позорного бенефиса.

Лично самому Егору было глубоко наплевать на всякого рода высказывания в свой адрес, и в прежнее время он просто не обратил бы даже внимание на подобного типа инцидент с «мелюзгой», но сейчас им управляла новая сила, известная ему, как «неумолимая логика событий». Егор знал о таком явлении в отношении литературных произведений, но впервые это коснулось его в реальной жизни. Не было неизбежным его знакомство с Таней, не было неизбежным и его решение позвать её с собой, но, когда это всё произошло, события приобрели свою собственную логику. И Егор, пусть и несколько отстранённо, но отчётливо сознавал это своим натасканным на соответствующий анализ, умом.

— Ну ты даёшь, Воронцов! — Щедрый, «от души», хлопок по плечу, вывел Егора из задумчивости. Егор обернулся, хотя мог бы и не делать этого; он и так прекрасно знал, от кого ему «прилетело» это дружеское приветствие, от которого он лязгнул зубами, едва не прикусив язык. Рука у Светки была тяжёлой, а голос грубым. Хотя Егор считал его просто низким, и даже находил в этом неповторимую Светкину особенность; как он говорил, «изюминку». Светка, его соседка по парте, смотрела на него изумлёнными глазами, и улыбалась во весь свой большой некрасивый рот. Некрасивым у Светки было всё; и лицо, покрытое, словно оспинками мелкими шрамами от давленных прыщей, и излишне широкоплечая фигура, и жидкие короткие волосы неопределённого блеклого цвета, и размашистая «мужская» походка, и даже улыбка, открывавшая крупные и немного кривоватые зубы. Некрасивая Светка была не просто его соседкой по парте; она была едва ли не единственным настоящим другом Егора в школе.

Познакомились они два года назад, когда новая одноклассница перешла к ним из другой школы, приехав из другого города. Нескладную и грубоватую Светку никто не хотел в соседки, а Егору было всё равно; поэтому на неуверенный вопрос новенькой Егор тогда лишь равнодушно кивнул, и молча убрал свою сумку с соседнего стула.

Сдружились они уже позднее. В ответ на неловкие предложения дружбы от некрасивой новенькой, девочки класса решили забавы ради устроить ей травлю, но Светка терпеть этого не стала; и первая красавица класса очень быстро оказалась в медпункте с расквашенным носом. Драться с сильной и решительной девочкой представители прекрасной половины класса теперь не рисковали, а мальчишкам драться с девчонкой было зазорно. Поэтому класс решил объявить ей бойкот. Вернее, объявить его решили девочки, но в кавалерах у самых красивых девочек как правило были самые сильные мальчики, и все остальные просто не посмели возражать.

Все, кроме Егора.

Первое время Егор, по своему обыкновению, бесстрастно наблюдал, как его новая соседка безуспешно пытается сблизиться с кем-нибудь в классе, привычно абстрагируясь от происходящего, и воспринимая всё не более, чем очередной сюжет. Однако, когда, придя однажды утром в класс, он не обнаружил Светку на её обычном месте рядом с собой, Егор решил всё же узнать у своей недолгой соседки в чём собственно дело, почему она сидит в одиночестве за первой партой, и не он ли стал тому причиной. Ему тут же со всех сторон стали говорить, что новенькой объявлен бойкот, и что с ней теперь нельзя никому говорить, нельзя сидеть и вообще никаких дел с ней иметь нельзя. Пусть убирается из их класса.

Егор всё внимательно выслушал, затем пожал плечами, молча взял одной рукой Светкин портфель, другой за руку саму Светку, и так же молча отвёл её на прежнее место за своей партой. Светка не сопротивлялась.

Класс недовольно загудел, а та самая, пострадавшая от тяжёлой Светкиной руки, первая красавица крикнула ему со злостью:

— Тебе что, Воронцов, больше всех надо? Тебе что, наплевать на мнение коллектива?

— Разумеется, — равнодушным тоном ответил ей Егор, и отвернулся.

Драться с Егором из-за «бабских разборок» мальчишки не желали, на подначки типа «любовь-морковь» Егор не реагировал, и постепенно бойкот изжил сам себя, и новая ученица заняла своё собственное место в классе.

А чуть позже выяснялось, что Светка переехала сюда вовсе не случайно, а была приглашена одним спортивным клубом, как показывающая неплохие результаты в академической гребле. И это, наряду с видом плечистых парней, иногда встречавших Светку у школы, полностью отбило желание у кого-либо в школе «разбираться» с новенькой силовым образом, или даже просто ссориться с ней.

Сама же Светка к их завязавшейся дружбе с Егором отнеслась серьёзно; она решила взять под своё крыло «этого малахольного мечтателя», и тень силы самой Светки легла теперь частью и на Егора. Что, наряду с репутацией представителя не самой простой семьи, создавало ему в школе статус своего рода «неприкасаемого», и придавало вес его словам. Впрочем, Егор совершенно не злоупотреблял этим своим положением, держась в стороне от школьных дел. Постепенно Егор уже и сам проникся дружескими чувствами к своей неожиданной защитнице. Она была единственной, с кем он мог свободно поболтать на разные темы, прощая ей вмешательство в его раздумья. Они прикрывали друг друга на уроках, беззастенчиво списывали друг у друга школьные задания, легко на пару лгали учителям или одноклассникам. Они полностью доверяли друг другу, хотя ни малейших романтичных чувств по отношению друг к другу не испытывали никогда. Друг — он друг и есть.

— Ты, Воронцов, меня порой поражаешь! — пробасила Светка, — не мог себе ещё помельче подружку найти!

— Какая была — такую и нашёл, — огрызнулся Егор, — и не «подружку», а «невесту». Глухая ты, что ли?

— И где же ты её нашёл, бедняжку?

— Где-где; на качелях.

— И забрал себе? Вот так просто?

— И забрал себе. Вот так просто. И чего это ты решила, что она от этого стала вдруг «бедняжка»? — оскорбился Егор, — мне вот не показалось, что она стала теперь более несчастной, чем была до нашей встречи.

— Потому, умник, что ты просто толстокожий придурок. Жизни не знающий. Я давно это подозревала. Это тебе пофигу, что другие скажут, а ты представляешь, как задразнят теперь эту твою мелкую и за портфель, и «невесту»? — возмущённо сказала Светка.

— А что плохого-то в «невесте»? — возразил ей Егор, пожимая плечами, — Слово — как слово.

— Это вы там привыкли играть словами в своём писательском кружке, а в реальной жизни слова имеют для нормальных людей ещё и вполне прикладное значение, — постаралась втолковать простую житейскую истину своему непонятливому другу Светка. — Подружку твою в школе теперь непременно начнут дразнить. И она начнёт плакать. А когда она начнёт плакать, то очень быстро решит, что именно ты виновен во всём этом.

— Ты так считаешь? — несколько смущённо сбавил тон Егор, — но я думаю, что она справится. Она умная...Хм.. Нда… И духом крепкая.

— «Духом крепкая»! — передразнила Егора подруга, — а чего это ей будет стоить? Эта «крепость духа». А если она сорвётся? Ты снова плечиками пожмёшь и просто выкинешь её из своей жизни, словно ненужный черновик?

Светка пристально и без тени улыбки смотрела на Егора. Он вдруг вспомнил, как плакала Таня там, на скрипучих качелях, сидя в одиночестве под дождём, и ему стало стыдно. Впервые в жизни он взял на себя ответственность за кого-то, вмешавшись в чужую жизнь всерьёз, но что теперь нужно делать он совершенно не представлял.

— Ладно, ладно. Убедила и устыдила. Ты права. Что-то мне и впрямь как-то не по себе стало, — встревожился Егор, видя, что Светка говорит совершенно серьёзно. — Делать-то теперь что?

— Тебе по правде дорога эта девочка? — по-прежнему серьёзно спросила Светка. — Кто она тебе на самом деле? Просто случайно встреченная малявка, мелкий эпизод в твоей ненаписанной книге, или нечто большее?

— Я не знаю, Света, — задумчиво ответил подруге Егор, — у меня странная симпатия к этой девочке. Необычная, да. Я знаком с ней меньше суток, но она совершенно точно не «эпизод». Зато я знаю, что не могу допустить, чтобы с ней случилось что-то плохое по моей вине. И вообще что-то плохое.

— А надо было думать над тем, что говоришь! — назидательно сказала Светка, — кому говоришь и при ком говоришь. А то вам, парням, всё шуточки, а нам, девочкам, слёзки.

— А может я и не шутил, — буркнул Егор, и Светка со злостью хлопнула себя обеими руками по бёдрам, — Нет, ну ты и впрямь придурошный, а? Ну да что теперь с тебя взять! Придётся всё самой за тебя делать. У-у!! — и Светкина ладонь остановилась в миллиметре от затылка Егора.

— Свет, может давай я вас с Таней познакомлю, что ли, — неуверенно потянул Егор, — тебя в школе уважают…

— Не учи учёного, — презрительно хмыкнула Света, — но будешь должен! На свадьбу свидетельницей пригласишь. И попробуй, только, обмануть меня или эту твою Таню. Не посмотрю на нашу дружбу. Класс-то у твоей невесты какой?

— Пятый, вроде. А может и шестой. И букву не знаю, — растеряно сказал Егор. Светка закатила глаза, и махнув на него рукой, исчезла в дверях школы. Впрочем, Егор подруге доверял; если она взялась за это дело, то можно уже не тревожиться так сильно за Таню. А Егор тревожился. И этот факт его самого здорово удивлял и выбивал из привычного душевного равновесия. Однако, школьный звонок вскоре прервал это самокопание Егора, и он поспешил вслед за Таней и Светкой в школу.