Качели

Ракитин Кирилл (2024)

Егор учится в школе и мечтает стать писателем. Он посещает занятия в литературном кружке, но выполняя задания наставника, в своих фантазиях он настолько оторвался от реальной жизни, что это начинает вызвать тревогу у его родителей. Однажды вечером Егор случайно знакомится на улице с маленькой девочкой, которая, несмотря на дождь и позднее время, отказывается возвращаться к себе домой и просит Егора забрать её с собой. Егор, неожиданно для себя, соглашается. Родители мальчика изумлены его поступком, но узнав историю девочки, решают принять участие в её судьбе, полагая, что это пойдёт на пользу и их сыну. Последовавшие за этим драматические события вынуждают Егора окунуться в настоящую реальность, и меняют его взгляды на жизнь в целом. Через дружбу с своей необычной знакомой, через её талант и собственные размышления происходит взросление мальчика, его становление и как человека, и как писателя.

Глава 6

Последним уроком была химия. Весь урок Егор сидел, как на иголках, был невнимателен и неаккуратен, и в наказание учитель определил Егора за это в дежурные; убрать класс после урока, собрать лабораторную посуду, реагенты и пр. Прежде Егор лишь привычно пожал бы плечами и невозмутимо принялся за работу, но сейчас его ждала Таня. И как он мог объяснить это учителю? Валентина Степановна была чужда всяких сантиментов; дисциплину и педантичность она полагала основой безопасности при выполнении практических заданий, и необходимым условием для изучения химии вообще. За прегрешения в этой области она наказывала учеников строже, чем за невыученный урок, и Егор совершенно точно знал, что своего решения она не отменит.

Выручила, как всегда, Светка; улучив момент, когда «химичка» вышла в подсобку, она шепнула Егору «Беги!», и начала сама убирать со столов.

— Я не поняла, что за самодеятельность тут? — недовольно поджала губы Валентина Степановна, вернувшись в класс. — Я, кажется, назначила дежурным Воронцова, а не тебя.

— Извините, Валентина Степановна, это я его отпустила, — невозмутимо ответила Света, собирая чашки и блюдца аккуратными стопочками.

— Ты? — изумилась Валентина Степановна, немного даже опешив от такой наглости.

— Я, — повинилась Света. — Дело в том, что это я отвлекала Егора весь урок, и наказание, по справедливости, должно быть мне. А Егор по дружбе и по совести ни за что бы Вам этого не сказал.

— Хм, — сменила гнев на милость учительница, — ну что же; за честность добавлю тебе один балл к оценке за урок, но кабинет ты мне весь выдраишь до блеска за нахальство. Приду через пол часа — всё проверю!

И Валентна Степановна, чему-то улыбаясь, вышла из класса.

Егор мчался по коридору, и в его воображении вставали картины затравленной и заплаканной Тани, окружённой насмешниками. Он с одной стороны злился на себя за необдуманные слова при всех, а с другой стороны мысль, что кто-то будет определять, как именно он должен разговаривать, что он может и что не может говорить по своему разумению и желанию, злила его даже ещё сильнее. И наряду со всей этой бурей чувств Егор, привычно анализируя происходящее с позиции наблюдателя со стороны, не мог не удивляться своему поведению и своим собственным чувствам, и мыслям. Ему было крайне непривычно видеть себя таким. Таким взволнованным из-за чьих-то проблем, да и вообще из-за кого-то.

Расстроенный утренним разговором со Светланой, Егор весь день порывался найти Таню, но Светка сказала ему: «Не надо. Не лезь. Ты же ничего не понимаешь в настоящей жизни». Лучшая подруга назвала его «слоном в посудной лавке»;

— Ты сделаешь только хуже, — сказала Светка, и Егор решил довериться ей.

Таня ждала его там же, где они расстались утром. Она весело болтала с двумя другими девочками, и у Егора отлегло от сердца; на затравленную и заплаканную Таня не походила. Однако Танины подружки увидев Егора, быстренько ретировались, не дожидаясь, пока он подойдёт к ним.

— Ты не мог бы, при встрече со мной, не делать такое злобное выражение лица? — сказала Егору Таня вместо приветствия, заботливо поправляя ему воротник. — А то же меня потом все изведут вопросами, почему мой женихвечно такой злой.

— Э-э… Таня, я.., — растерянно протянул Егор, — в общем, я целый день… я хотел извиниться перед тобой. Мне не стоило так говорить при всех. Это было глупо, я подвёл тебя. Прости.

— Ты бросаешь меня? Я больше тебе не нужна? — Таня замерла и опустила руки; казалось, девочка сейчас расплачется. — Ты не хочешь ждать, пока я вырасту? Говори уже прямо; я больше не твоя невеста?

— Нет…то есть да, — окончательно смешался Егор. — Я не это хотел сказать. Конечно, ты мне нужна. Очень нужна! Но я подумал, что тебя станут дразнить. Ты обидишься на меня из-за моих слов, и разозлишься.

— Обижусь? Разозлюсь? — Таня искренне рассмеялась. — Как можно обидеться за то, что кто-то признаётся тебе в любви?

— В любви?! — оторопело повторил Егор. — Кто признаётся?

— Причём публично, — Таня закружилась смеясь, а затем, остановившись почти вплотную напротив Егора, сказала неожиданно очень серьёзно, — Я дала тебе своё слово, ты мне своё. Теперь мы связаны этими словами. Нравится тебе это или нет, но теперь это так. Хочешь отказаться от своих слов — откажись. Имеешь право. Но после сказанного это будет уже предательство, а не просто отказ. Вот так-то.

Затем Таня снова улыбнулась своей печальной улыбкой, и сунув в руки вконец обалдевшему и деморализованному Егору свой портфель, преувеличенно грустно вздохнула:

— А ведь кто-то обещал накормить меня после школы.

Егор вдруг ясно понял, что Таня тогда не просто так молчала, подавленная случившимся у неё дома. На самом деле она думала. Она решала. Она выбирала свою линию поведения. И теперь, приняв какое-то решение, она более не рефлексировала, не дулась и не рыдала; она теперь просто жила. И вела себя так, как и должна была вести себя обычная девочка её возраста без особых проблем в жизни.Егор был в недоумении. Эта девочка не просто не походила ни на какую другую, из ранее виденных им; её поведение противоречило всем представлениям Егора о том, как должна была она себя вести в этой весьма непростой для неё ситуации. А то, что она на самом деле непростая, Егор понимал хорошо. При этом Таня отнюдь не выглядела глупой, а совсем даже напротив. Она и сама наверняка сознавала всю сложность своих жизненных обстоятельств. Но вела себя при этом так, словно и не было никаких этих обстоятельств вовсе. Если не считать её утреннего молчания по дороге в школу, конечно.

Иная, натасканная постоянным тренингом на поиски всего отличающегося от обычного, ипостась Егора, радостно вцепилась в предложенное лакомство. И пока сам Егор являл собой (и при этом именно так он сам себя и понимал) образ заботливого «старшего товарища», переживающего за маленькую подругу, его подсознание лихорадочно анализировало необычное поведение этой удивительной девочки, ища, за что здесь можно зацепиться, как это можно описать, и как всю эту историю можно было бы использовать в дальнейшем.

Егор сам бы ужаснулся своему цинизму, осознай он это своё двоемыслие.

Но сейчас обычная болтовня с Таней «обо всём и ни о чём» маскировала эту скрытую от его же собственного разума работу мозга.

Несмотря на своё увлечение литературой, и связанную с этим некоторую отрешённость от банальности быта, Егор был совершенно нормальным человеком, с «классическими» представлениями о добре и зле, и с правильными морально-этическими установками. Он не был жестоким или бессердечным, как это казалось некоторым; он просто был отстранён от всего для его неинтересного в жизни. Он не был трусом, но избегал конфликтов. Был равнодушен к модным вещам, но старался выглядеть «прилично». Он не искал внимания девочек, но не мог не обращать на них внимание. Ему ещё не доводилось влюбляться, однако, он прочитал о любви больше, чем большинство его сверстников обоего пола. Внешность Егора была обычной, «среднестатистической», как говорил он сам, но в целом располагающей и приятной. Хладнокровно отмечая порой на себе заинтересованные взгляды сверстниц, Егор, однако, никогда не делал ни малейших ответных шагов. Что и послужило, в том числе, формированию его имиджа, как заносчивого гордеца.

Заметив, что Таня начала заворачивать к своему дому, Егор остановился, и взяв её за плечи, развернул к себе;

— Таня, ты приглашена на обед к нам.

— Но, я думала… я должна

— Нет, Таня. Тебе не надо сейчас идти домой.

— Почему? — Таня попыталась вырваться, но Егор не отпустил её. — Там же дома мама. Моя мама.

Егор вздохнул;

— Ты не понимаешь. Когда мы ушли, у наших родителей был разговор. Я догадываюсь, о чём. И этот разговор наверняка был неприятным для всех. И он, возможно, ещё не окончен. Поэтому тебе не следует сейчас идти домой, не узнав, о чём там говорили, и чем там всё закончилось. А это ты сможешь узнать только, если пойдёшь со мной.

Мама велела Егору обязательно привести девочку после школы к ним, чтобы она могла поговорить с ней прежде, чем она попадёт домой к себе, но не мог же Егор тащить её силой. Поэтому Егор отпустил Таню, и теперь выжидательно смотрел на неё. Теперь он сделал всё, что мог.

Таня некоторое время размышляла, глядя себе под ноги, затем молча кивнула, и не говоря более ни слова зашагала в сторону дома Егора. Внутренне выдохнув, Егор, через некоторое время, приведя мысли в порядок, вернулся к волнующей его теме;

— Таня, извини пожалуйста, но скажи мне честно: тебя пытались дразнить сегодня? Да, я понял, что ты не обиделась на меня или уже простила. Спасибо. Хотя сам себе я порицание за глупость вынес. Но как же ты не разозлилась на меня?

— Зачем тебе это? Я же сказала, что не обиделась.

— Я хочу понять.

— Понять — что?

— Понять скорее не «что», а «кого». Тебя. Я стараюсь понять тебя, Таня. Может это прозвучит и странно, учитывая, что мы познакомились лишь вчера, но я чувствую теперь ответственность за тебя. Честно говоря, это странно даже для меня самого. Но я хочу быть искренним с тобой. Если, конечно, ты не против искренности и дружбы.

— А мы друзья?

— Таня, прекрати передразнивать меня! Я старше тебя, но я, знаешь ли, как-то опыта общения с девочками особо не имел. Ты меня удивляешь, как и твои рисунки. Что такого в моих словах неправильного?

— Не сердись! — Таня взяла Егора под руку и заглянула ему в лицо. — У меня тоже никогда не было друзей-мальчиков. В классе надо мной скорее посмеивались; и из-за рисунков тоже… Я как-то дала их посмотреть девочкам, которых считала подругами, а они показали их всем, и все смеялись. Тогда я плакала из-за дразнилок. Первый и последний раз. А ещё надо мной пытались смеяться из-за родителей; из-за того, что они не сдали на что-то деньги, из-за «сэкондовой» одежды, из-за папы, когда его забрали в милицию, а учительница сказала это при всём классе.

— Зачем? — изумился Егор, невольно сжимая Танину руку.

— Она спросила, есть ли у меня еда в доме, потому, что как раз тогда маму положили в больницу, и я осталась дома одна.

Таня некоторое время шла молча, но потом продолжила:

— Тогда никто в классе не вступился за меня. Меня никому не было жаль. Никто не позвал меня к себе, как это сделал ты. Им всем было всё равно, что меня могут забрать в детский дом. Взрослые и хотели это сделать, но я тогда убежала и пряталась в больнице у мамы. Я рассказывала.

— Я помню, — кивнул Егор, — и как же ты учишься сейчас? Тебя обижают?

— Нет, — помотала головой Таня, — я просто перестала обращать на них внимание. На их слова, на них самих. — Таня усмехнулась, — после всего этого разозлить меня или довести до слёз какой-то глупой дразнилкой по «невесту» — просто смешно. Я сказала им: «Завидовать не красиво. Надейтесь; может и вам повезёт когда-нибудь. А может и нет». Кое-кто из девочек, мне кажется, даже хотел меня побить, но тут пришла твоя Света, и девочки сразу передумали. — Таня рассмеялась.

— А кто с тобой разговаривал у школы? Вы говорили, словно подруги.

— Они не подруги, но эти нормальные. Хотя им также плевать на меня. Из них меня также никто не поддержал, и я это никогда не забываю.

— Ты злопамятная?

— Я памятливая. И помню всё; и добро, и зло. И надо очень быстро понимать, кто рядом с тобой. Иначе тебя однажды предадут, и ты пропадёшь. Я больше ни с кем не могу быть откровенной в классе. А других знакомых у меня, кроме тебя, и нет.

— Ты умная, — помолчав и переварив услышанное, утвердительно сказал Егор, — ты очень умная. Может даже слишком.

— Разве это плохо? — спросила Таня, отпуская руку Егора и забегая вперёд. — Быть умной — это плохо? Неужели тебе нравятся глупенькие? — скорчила Таня гримаску.

— Нет, я не люблю дураков или ду́рочек, — покачал Егор головой, — но слишком умные дети очень быстро взрослеют, а быстро повзрослев, они лишаются своего детства.

— Кому-то приходится взрослеть быстро, — пожала плечами Таня. — И я не против повзрослеть. У меня слишком много проблем из-за того, что я ещё маленькая.

— Я уверен, что моя мама поможет тебе решить твои проблемы.

— А ты? Ты поможешь мне?

— И я. Ну конечно же, и я тоже! Всё, что смогу.

— Обещаешь? — Таня вдруг остановилась и повернулась лицом к Егору

— Обещаю, — серьёзно сказал Егор, также остановившись, — это я обещаю. Слово даю. И назад не заберу.

— Вот и замечательно, — вновь переходя на беззаботный тон сказала Таня. — Ой, а мы уже и пришли!